Сегодня паломники и туристы, посещающие Раифский Богородицкий монастырь, в большинстве своем проходят мимо обелиска, что расположен справа от дороги, ведущей к вратам святой обители. Некоторые даже не знают, почему он установлен. Но забывать прошлое своей страны, каким бы оно ни было, по меньшей мере безнравственно. Тем более что повод вспомнить есть: девяносто пять лет назад 18 июня 1918 года у стен Раифского монастыря разыгралась трагедия, в которой наиболее ярко отразилось противостояние церкви и советской власти.
Чекистский вестерн
В годы пионерского детства мне попалась в руки книга П. Евгеньева «Обелиск в Раифе». Дождливыми днями летних каникул я чуть ли не до дыр зачитывал увлекательную приключенческую повесть о борьбе казанских чекистов с врагами молодой советской республики, о героях, павших от рук кулаков, за спинами которых якобы стояли фанатики-монахи. В те годы мне, шестикласснику, трудно было понять, что повесть Евгеньева имела вполне конкретную идеологическую установку: показать церковников врагами советской власти. Впрочем, тогда меня больше интересовал лихо закрученный сюжет: слежки, погони, перестрелки… Уже тогда у меня возникла мысль посетить монастырь. Тем более что находился он совсем рядом – в трех километрах от села Ильинское, где в то лето мы с братишкой гостили на каникулах у бабушки. Но попасть на территорию монастыря в те годы было непросто – за его стенами располагалось спец-
ПТУ для малолетних правонарушителей. Да и на территорию заповедника вход был запрещен. И все же однажды нам удалось пробраться к монастырю, обнесенному трехметровым деревянным забором. Колючая проволока в три ряда, «скворечни» наблюдательных вышек, прожекторы вдоль забора, грозный предупреждающий окрик охранника и облезлая позолота «луковицы» купола колокольни – именно такой я впервые запомнил Раифу еще мальчишкой. Тогда же мы побывали и у памятника погибшим чекистам, который выглядел в те годы весьма скромно, – небольшой обелиск, выкрашенная масляной краской ограда…
Лишь много лет спустя, когда вновь довелось оказаться в Раифе, я уже совершенно по- новому представил события тех далеких лет.
Как это было
Казань, 1918 год. Самый удивительный год в истории России – так назвал его известный эсэр, террорист-боевик Борис Савинков. После вспыхнувшего белочешского мятежа страна оказалась расколотой на два враждующих лагеря – красных и белых. Белогвардейские батальоны генерала Каппеля с каждым днем все ближе продвигались к Казани. После захвата белыми Симбирска и Самары положение большевиков в губернии становится весьма шатким. Обстановка с каждым днем обостряется, в городе вводится осадное положение. ЧК проводит регулярные обыски и облавы на офицеров бывшей царской армии, коих в Казани в те дни находилось немало – до революции здесь располагался штаб крупного военного округа. Отношение чекистов к «золотопогонникам» было вполне определенным: в каждом из них они видели недобитую «контру» и нередко сквозь пальцы смотрели на произвол революционно настроенной солдатни, позабывшей в те дни о всякой дисциплине и уважении к офицерским погонам. Яркий пример тому – зверская расправа над бывшим командующим округом генералом Сандецким, которого пьяные солдаты зверски избили, а затем подняли на штыки в нескольких шагах от его дома. Причиной расправы стало замечание старого генерала одному из солдат, который не отдал ему честь. И таких случаев в те дни на казанских улицах было немало – поводом для расправы мог стать один лишь вид погон на плечах или дорогой перстень на пальце. Неудивительно, что большинство офицеров находились на нелегальном положении: переодевшись в штатское, скрывались на квартирах своих близких и знакомых, торговали гуталином или папиросами, организовывали артели плотников или огородников, на худой конец, шли в грузчики.
Неуловимый поручик
В своей книге П.Евгеньев изменил фамилию своего героя: вместо поручика Сердобольского на страницах фигурирует поручик Секуторский. Почему автор изменил его фамилию, остается загадкой. В повести П.Евгеньев утверждал, что поручик Секуторский и штабс-капитан Богданов, скрывавшиеся в Раифе летом 1918 года, являлись членами тайной контрреволюционной организации. Так ли это? Если отбросить авторские домыслы, доказательств тому нет. Тот же Евгеньев пишет, что взять живым неуловимого поручика красным так и не удалось. Хотя в те горячие дни в Казани действительно орудовали две крупные антибольшевистские группировки. Первая была связана с эсэровским «Союзом защиты родины и свободы», который возглавлял Савинков. Он, кстати, тоже оказался в те дни в Казани после разгрома эсеровского мятежа в Рыбинске и Ярославле. Вторая группировка была создана монархически настроенными офицерами, и возглавлял ее генерал Попов. Не дремали в Казани также и местные национал-патриоты, предпринявшие в том же году попытку создания так называемой Забулачной республики.
Для большевиков все эти политические оппоненты были откровенными врагами. А потому подвалы ЧК не пустовали. Масла в огонь подлило убийство тремя неизвестными грабителями председателя губЧК Гирша Олькинецкого, труп которого был обнаружен в лесу возле разъезда Займище. Его убийство стало поводом для усиления террора по отношению к бывшим офицерам.
Вот почему расклеенный на казанских афишных тумбах и заборах приказ ЧК, обязывавший всех бывших офицеров явиться для регистрации, многие восприняли как очередную уловку комиссаров. Никто не хотел оказаться в подвалах «чрезвычайки». Опасаясь за свою судьбу, многие покидали Казань, решив переждать лихие времена гражданской смуты. Среди таковых оказался и поручик Сердобольский, который вместе с товарищами выехал в Раифский монастырь. Сюда же по его следам прибыла группа захвата во главе с чекистом Валентином Несмеловым.
Отец – верующий, сын – безбожник
О Несмелове следует рассказать особо. Сын известного казанского профессора-богослова Виктора Несмелова, он совсем не разделял взглядов своего отца. Еще в юности проникся идеями марксизма, а после ранения на фронте, оказавшись в Казанском госпитале, стал ярым большевиком. Здесь его застает весть о начавшейся революции. С этого дня Несмелов становится активным членом солдатского комитета от большевиков. А после выздоровления по рекомендации товарищей приходит в ЧК. Вместе с Петром Лавриновичем и Федором Копко, такими же молодыми, участвует в облавах и задержаниях.
Совсем на иных позициях стоял его отец, который не признавал новой власти. Более того, открыто высказывал свое недовольство ею. Например, в беседах со студентами профессор Несмелов советовал им изучать диалектику по Гегелю, а не по Марксу, которого называл «жалким немецким бюргером». А вот строки из личного дневника профессора Несмелова относительно политической обстановки в стране: «…Пламя классовой вражды, непрерывно раздуваемое, вой гиен и шакалов, ищущих жертв для тюрем и подвалов…. Это перманентная духовная пурга, бесовская свистопляска…» За такие слова в те годы вполне можно было угодить в чекистские застенки. Кстати, много позже, в тридцатые годы, уже престарелому профессору это припомнят, сделав его участником судебного процесса над группой верующих казанцев.
На первый взгляд, трудно понять, как сын профессора оказался в рядах большевиков. Но не следует забывать, что идеи Маркса в те годы были очень популярны среди образованной молодежи. Вспомните хотя бы семью Ульяновых. Глубоко верующий отец, Илья Николаевич, не смог удержать в лоне церкви своих сыновей, среди которых был будущий вождь мирового пролетариата. И подобных примеров можно найти немало.
Самосуд
Чекисты прибыли в обитель ночью и сразу же начали обыск. В гостинице офицеров не оказалось. Тогда вломились в один из храмов. При этом вели себя, мягко говоря, не совсем корректно: за волосы выволокли из алтаря монаха, который пытался препятствовать их бесчинству, вошли в святая святых – алтарь, шарили в дароносице. Такое поведение вызвало возмущение монастырской братии. Иноки ударили в набат – у настоятеля монастыря отца Варсонофия была договоренность с крестьянами: в случае нападения на обитель они встанут на ее защиту.
Слух о том, что вооруженные неизвестные грабят монастырь, за считаные часы собрал у его стен огромную толпу, вооруженную вилами, дубьем и ружьями. Чекистов разоружили и заперли в сторожке. От немедленной расправы их спасло лишь то, что многие крестьяне знали Несмелова лично.
Из воспоминаний жительницы села Ильинское Марии Степановны Лобачевой, 1903 года рождения:
– Мне тогда едва четырнадцать лет минуло… Помню, ночью колокол зазвонил. Всполошились, думали – пожар! А под окном кричат: «Бегите в Раифу, там монастырь грабят!» Народ – кто с чем бегом к лесу. И мы с девчонками туда же. До монастыря по просеке версты две… Запыхались, пока добежали. А там уж толпа. Грабителев-то этих, говорят, уже схватили. А Несмелова-то я помню: он еще маленьким барчонком-гимназистом сюда приезжал – на дачу с родителями. Батюшка-то настоятель вступиться за них хотел: «Не трогайте их, робяты, разобраться надо!» Так на него из толпы закричали: «Ты чего этих антихристов покрываешь!» Он и удалился – в Казань уехал, доложить обо всем в епархии. А народ тут и вовсе рассвирепел, узнав, что эти безбожники вытворяли. Выволакивали из сторожки по одному, избивали и расстреливали…
Сначала староста села Белобезводное Василий Гаврилов, верховодивший крестьянами, хотел составить протокол о задержании «неизвестных грабителей». Между тем к стенам обители прибывали все новые толпы вооруженных людей. Крестьянин села Ключи Иван Сенюшин пинком распахнул дверь сторожки и вместе с другими выволок на улицу Несмелова, который пытался
Правда и вымысел
Рисуя картину жестокой расправы, Евгеньев постарался представить монахов чуть ли не главными виновниками трагедии. Однако есть в повести места, которые, по меньшей мере, вызывают недоумение. Так, во время задержания чекистов один из крестьян – Егорка Ермак ударил по голове вилами Федора Копко. Потерявшего сознание чекиста, как пишет Евгеньев, под руки отвели в… монастырскую больницу, где ему промыли и перевязали рану. Делали это, надо полагать, «подстрекатели»-монахи. После этого, пишет Евгеньев, его приволокли к воротам и расстреляли. Похоже, автора не смущает отсутствие какой-либо логики: монахи оказали чекисту первую помощь, чтобы потом его… расстрелять?
Кроме того, автор также утверждает, что во время расправы настоятель Варсанофий якобы находился в своих покоях и вместе с офицерами (и откуда они взялись?), «потягивая коньяк», наблюдал за расстрелом. Впервые на территории монастыря я и мои знакомые оказались в 1991 году и тщательно изучили расположение монастырских строений. Вывод напрашивается один: при всем желании наблюдать расстрел из апартаментов настоятеля было невозможно.
И уж явным вымыслом автора является эпизод, когда во время избиения чекистов один из монахов якобы замахнулся на них… железным крестом. Однако, опомнившись, сделал вид, что… благословляет мучителей. Подобные «сказки» вполне соответствовали духу советского времени.
Сегодня на месте раифской трагедии, разыгравшейся более века назад, установлен новый обелиск: расколотая надвое гранитная глыба, над которой возвышается крест. У ее подножия – на страницах раскрытой мраморной книги – можно прочесть слова:
«Неважно, кто был виноват,
Земля погибшим
пухом будет.
Как символ
примиренья пусть
Сей памятник
потомкам служит…»
Прошлое нельзя изменить. Но его нужно знать и помнить. Помнить, чтобы не повторять его кровавых ошибок.
