Десять дней из жизни Фёдора Достоевского
В эти дни весь мир отмечает двухсотлетие со дня рождения русского гения Фёдора Достоевского. В России волна юбилейных приношений набирала высоту в течение года, но так и не достигла уровня, сопоставимого с тем, как раньше мы любили и умели чествовать классиков литературы.
Нынче же держат марку разве что библиотекари, у которых всегда найдётся отдельная книжная полка для писателя-юбиляра. Скромная выставка памяти Фёдора Михайловича открылась на днях и в Музее истории Свияжска. Экспозиция «Фёдор Достоевский. Дорога в Сибирь и из Сибири» посвящена самому драматичному периоду в жизни писателя, приговорённого в апреле 1849 года к четырём годам каторги и последующей ссылке. Путь в Сибирь лежал через Казань, а значит, уверены организаторы выставки, и через Свияжск, где в то время находился один из пересыльных пунктов. Среди экспонатов, предоставленных Научной библиотекой КФУ, – материалы, связанные с делом петрашевцев, прижизненные издания Достоевского, а также исследования, посвящённые связям писателя с Казанским краем.
В России есть немало мест, жители которых считают Достоевского «своим» писателем: в Москве Фёдор Михайлович родился, в Петербурге стал литератором, в Омске отбывал каторгу. Своей причастностью к гению может гордиться и казахстанский город Семей, бывший Семипалатинск, в котором Фёдор Достоевский прожил больше пяти лет после каторги. Пребывание же писателя в Казани долгое время ставилось под сомнение и считалось городской легендой.
По сей день на этот счёт есть две версии: по одной, Фёдор Михайлович останавливался в Казани дважды (по дороге в Сибирь и обратно), по другой – Достоевский посетил город только один раз – по пути из сибирской ссылки.
К сожалению, не сохранилось никаких упоминаний о посещении писателем Казани по дороге на каторгу, кроме косвенных свидетельств, что один и тот же путь он проделал дважды. В то же время письма Фёдора Достоевского проливают некоторый свет на те десять дней, которые он вместе с женой и пасынком провёл в нашем городе в августе 1859 года, то есть спустя десять лет…
Упоминается Казань и в произведениях Фёдора Достоевского – в повестях «Двойник», «Белые ночи», «Село Степанчиково и его обитатели», «Записки из Мёртвого дома». В основном образ Казани складывался у писателя через восприятие города как носителя типичных черт российской провинциальной культуры
Перед отъездом из Семипалатинска в письме к брату Фёдор Михайлович писал: «…денег у меня хватит только до Казани. <…> И потому умоляю тебя, друг и брат мой, спаси меня ещё раз: тотчас же с получением этого письма на другой же день, если можно (не дожидаясь второго от вторника), – вышли мне рублей 200 в Казань. Ты совершенно успеешь это сделать, ибо в Казани я буду никак не раньше первых чисел августа, может быть, несколько раньше. Ты спасёшь меня вполне. Если же не вышлешь, представь, что я буду делать в Казани, совершенно без денег, проживаясь в долг в трактире со всем семейством?» В письме от 1 июля писатель напоминает брату Михаилу о своей просьбе: «Прости за хлопоты, которые тебе доставляю. Но ведь ты мой ангел-хранитель! Спаси и теперь. Надеюсь застать в Казани от тебя деньги. Брат, если их не будет, я погиб».
Вероятнее всего, в город Достоевские въезжали через Сибирскую заставу, которая до 1900 года находилась возле церкви святой великомученицы Варвары. В Казани они рассчитывали пробыть недолго, но задержались здесь на десять дней. В письме к своему бывшему ротному командиру А.Гейбовичу Достоевский писал: «В Казани мы засели. Осталось 120 руб. серебром, что очевидно было мало, чтоб доехать до Твери. Ещё из Семипалатинска я писал брату, чтоб выслал мне 200 руб. в Казань, на почту, впредь до востребования. Мы решились ждать денег и стали в хорошем номере в гостинице. Дороговизна нестерпимая. Ждали десять дней, стоило до 50 руб. Я уже абонировался читать в библиотеке казанской книги, а между тем не знал, что делать. Но брат получил письмо непростительно поздно и наконец прислал 200 руб. Тотчас поехали».
Впрочем, связи писателя с Казанью этим эпизодом не исчерпываются. Сохранилась переписка Достоевского со многими представителями казанской интеллигенции – университетскими профессорами, студентами, читателями. Например, провинциальная читающая Россия живо откликнулась на выход в 1876 году первого номера «Дневника писателя» – ежемесячного журнала, который издавал Фёдор Достоевский. В первую очередь это был дневник общественной жизни, пропущенной через личное писательское восприятие. Своё восхищение «Дневником» выразила и Екатерина Степановна Ильминская, супруга профессора Казанского университета, известного востоковеда Н.И.Ильминского. Достоевский в ответном письме к ней пишет: «Я высоко ценю такое обращение ко мне и дорожу таким отзывом. Что же больше и что же лучше для писателя? Для того и пишешь. Это – братское общение душ, которое самому удалось вызвать: самая дорогая награда». И далее: «К сожалению, настоящей карточки моей не имею. Все хочу сняться и никогда не нахожу времени. Но, кажется, снимусь весною и для этого жду солнечных дней. А пока посылаю Вам продающуюся на улице мою карточку, но совершенно на меня непохожую…»
В числе казанских адресатов Достоевского были также профессора богословия А.Ф.Гусев и М.М.Зефиров, профессор анатомии Д.С.Ермолаев, приват-доцент И.Н.Ланге, студент А.Порфирьев и другие. А казанский журналист и литератор Николай Юшков не просто вёл переписку с Достоевским, но и вызвался быть «миссионером» по части распространения «Дневника писателя» в Казани. «Высылаю Вам желаемые Вами два экземпляра моего «Дневника» и 10 на комиссию, – отвечает ему Фёдор Михайлович. – Казань – город чуть не в 100 000 жит<елей>. Может, что и сделаете с «Дневником».
Упоминается Казань и в произведениях Фёдора Достоевского – в повестях «Двойник», «Белые ночи», «Село Степанчиково и его обитатели», «Записки из Мёртвого дома». В основном образ Казани складывался у писателя через восприятие города как носителя типичных черт российской провинциальной культуры. Но можно встретить и прямые указания на знание автором фактов из жизни города. Так, например, Фома Фомич Опискин из «Села Степанчикова» похваляется перед мужиками: «Я жалованье своё на государственное просвещение да на погорелых жителей Казани пожертвовал…» Речь идёт, по всей видимости, о пожаре 1842 года, в результате которого сгорело более 1300 домов и девять церквей. Помимо миллиона рублей правительственной ссуды на восстановление города, тогда по всей империи была объявлена подписка в пользу казанских погорельцев…
Подспудно образ Казани возникает и в романе «Преступление и наказание». В своих размышлениях о замужестве сестры Раскольников вспоминает Казанскую икону:
«…знаю и то, о чём ты всю ночь продумала, ходя по комнате, и о чём молилась перед Казанскою Божией Матерью, которая у мамаши в спальне стоит». Возможно, за этим беглым упоминанием и нет ничего фактологического, основанного на личных впечатлениях. Но, с другой стороны, трудно поверить, что прошедший каторгу «глубоко христианский писатель» (Н.Бердяев), оказавшись волею судьбы в Казани, не приложился к одной из главных духовных святынь.
