«Кто очень уж жалеет злодея (вора, убийцу) и проч., тот весьма часто не способен пожалеть жертву его».

Ф.Достоевский. «Записные тетради»

Мне не раз приходилось участвовать в громких уголовных процессах, как на стадии расследования, так и судебных слушаний. Но в преступлениях Васильевского людоеда Суклетина, или убийцы девятерых сотрудников республиканского госпредприятия «Связьинформ» Шпагонова, или главарей организованных преступных группировок мотив был первично очевиден. Поэтому ни одно из этих дел не произвело на меня большего впечатления, чем история бессмысленного бытового убийства на улице Нариманова в Казани.

Июльским днем по парадной лестнице старого Дома печати на улице Баумана со ступеньки тяжело поднялась невысокая, закутанная черным платком, пожилая женщина и, отдышавшись, положила мне на стол вчетверо сложенный лист бумаги. «Мы, жильцы дома на улице Нариманова, подтверждаем, сколько безобразия, пьянства и хулиганства терпели со стороны Павла Башлачева, который много раз угрожал нам: «Хочешь жить – молчи!» Встречая парней в день зарплаты, он требовал, чтобы те его поили, а если получал отказ, внаглую отбирал деньги. Сам в течение многих лет не работал, но к ответственности, как тунеядец, не привлекался. Мы убедительно просим суд покарать убийцу высшей мерой наказания!» Ниже – тремя столбиками семьдесят фамилий.

Петицию в газету «Труд», где я работал собкором, принесла Мария Петровна Иванычева, мать убитого Башлачевым Стаса. Так я узнал о трагедии, случившейся во дворе четырехэтажного дома близ Центрального колхозного рынка.

Два месяца назад в Бауманское отделение милиции отсюда поступило сообщение об убийстве. Приехавшие по указанному адресу сотрудники обнаружили на лавке у сколоченного из досок столика под грибком истекавшего кровью молодого мужчину.

Задержать убийцу не составило труда – голый до пояса он плескался над тазом у себя в комнате, смывая с кистей рук и живота кровь. Увидев, что за ним пришли, насухо вытерся полотенцем, достал из шкафа свежую белую рубаху, застегнул пуговицы и твердо вышел впереди конвоя.

Об убитом все говорили по-доброму, подтверждая подшитую к делу положительную характеристику с работы. Стас был человеком самым обыкновенным. В свои 28 лет по-детски радовался, когда удавалось заработать больше и отложить себе на костюм. Огорчался, если локомотивную бригаду лишали премии (он работал помощником машиниста)

Из стенки сарая, в нескольких шагах от беседки, милиционер, раскачав, вытащил черную железную полосу, косо заточенную с одного конца наподобие сапожного ножа. В том месте, куда она вонзилась, дерево набухло и побагровело.

Двор гудел…

В канцелярии по уголовным делам Верховного суда ТАССР я добросовестно проштудировал пухлую папку с отчетами, справками, снимками с места преступления. Залитый лужицами крови деревянный стол с навесом от дождя и солнца, карандашные наброски длинного (29 сантиметров) самодельного ножа, дактилоскопические узоры пальцев Башлачева. Долго всматривался в его фотографии анфас и в профиль – булыжник бритой головы, близко посаженные глазки, приплюснутые уши.

Потом ходил по коридорам старого, красного кирпича здания, похожего на казарму. Выслушивал от его обитателей историю, как с рождения жили рядом два человека, ходили по одним половицам – не друзья, но и не враги. И вдруг один из них ни с того ни с чего заколол другого с такой дикой жестокостью, что наблюдавший эту сцену сосед дядя Коля два дня не мог уснуть и взять куска в рот.

Об убитом все говорили по-доброму, подтверждая подшитую к делу положительную характеристику с работы. Стас был человеком самым обыкновенным. В свои 28 лет по-детски радовался, когда удавалось заработать больше и отложить себе на костюм. Огорчался, если локомотивную бригаду лишали премии (он работал помощником машиниста). Был для матери опорой, имел старшую сестру и младшего брата.

Отец с войны вернулся инвалидом без ноги, семья жила на его пенсию и зарплату жены-медсестры. Рано умер, оставив Марию с тремя детьми школьного и ясельного возраста. Мальчишкой Стасик летом гонял футбольный мяч, зимой – шайбу, не однажды прибегал домой с разбитым клюшкой лицом. Позже занялся борьбой, увлек ею братишку. Мать, как могла, оберегала его от дружбы с хулиганистым, жуликоватым Пашкой Башлачевым.

Работать Стас начал с шестнадцати лет. И вплоть до армии приносил матери свои получки и авансы, оставляя себе лишь рубли на кино и мороженое. Соседи вспоминали: «Отказывать не умел – что ни попроси, куда ни пошли – уважит, сделает». После армии женился, и как-то незаметно стала Мария Петровна бабушкой. Внук Мишка родился в один день с отцом – 1 мая, потому подарки она покупала сразу обоим.

В заключении судебно-медицинской экспертизы подсудимого я обратил внимание на фразу: «Уровень интеллектуального развития соответствует образованию и жизненному опыту…» А жизненный опыт у Башлачева был специфическим. Здоровый 32-летний мужчина работал от случая к случаю, годами жил на иждивении матери – уборщицы детсада, а напившись, ее же в кровь избивал и, буяня, выбрасывал из окна посуду, утюги и как-то – швейную машинку. Два года отсидел за драку, освободившись, по решению райисполкома был трудоустроен на завод автоспецоборудования «ГАРО», но через месяц уволен за пьянство и кражу. В общей сложности из пяти последних лет он фактически все пять и не работал. На вопрос следователя «Почему?» ответил: «Излодырничался я. Апатия была к труду. А кусок хлеба мать обеспечивала».

Я наблюдал за ним на процессе, слушал его объяснения.

«Утром я с приятелем своим, Сашкой, который жил у меня в сарае, и с его дружком Лехой выпили бутылку «Московской», – вспоминал события того дня Башлачев. – Немного погодя Леха еще одну принес – распили и ее. Через час я взял у матери полтора рубля и «строил» в бакалее. Снова захотелось выпить. На улице Межлаука нашел партнеров, сообразили на троих. Вернулся во двор – ребята под грибком играют в «буру». Говорят, мы со Стасом поссорились из-за чего-то. Помню, что боролись на земле – он мне рубашку порвал. Озлобился я сильно. Я не хотел наносить ему смертельные удары. Почему я бил ножом, а не руками, понять не могу».

Почему не руками, а ножом? Приведу часть диалога в суде:

Судья: «Башлачев, 30 марта 1965 года у железнодорожного вокзала вы встретили своего знакомого Яшина, и между вами возник спор. Расскажите суду, что было дальше».

Подсудимый: «Дело ночное. Он ударил меня сумкой – бровь рассек. Ну тогда я его ножом в живот – на, получай».

Судья: «Вы не могли не знать, что эта область тела представляет наибольшую опасность для жизни».

Подсудимый: «Когда бьешь, думаешь только о том, куда удобней для руки. Живот ли, шея – без разницы».

Свидетельница, которая по собственному признанию, «от семи собак отбрешется», о преступнике говорила нарочито снисходительно: «Жил тихонечко, работал маловато, выпимши был, конечно, но не каждый день…» – и все в таком же духе

Почему бил не руками, а ножом? Когда он под полой выносил с завода сумку с краденой продукцией – хромированными автомобильными ключами, и на проходной его задержал охранник, он тоже пустил в ход нож. В тот раз перочинный. Охранника спас малый «калибр» холодного оружия. А вот Стаса он убивал уже профессионально: смертельный удар был нанесен с такой силой, что лезвие достало сердце через прижатую к груди руку, разрубив еще несколько ребер.

Суд длился три дня. Когда председатель зачитал приговор: «К десяти годам лишения свободы с отбыванием первых пяти лет в тюрьме…» – у Марии Петровны Иванычевой подкосились ноги, и она обвисла на руках снохи и дочери. Соседи по двору, ходившие в суд из любопытства, торопились к выходу, делая вид, что не замечают сраженную горем и отчаянием мать, а вызванные по повестке свидетели стыдливо отводили глаза. Да и кто бы взялся ей объяснить, почему ее сын за рубашку, порванную во время случайно возникшей возни, должен был расплатиться жизнью? А убийца, наводивший страх и трепет не только на двор, но и на целую улицу, не скрывает радости от неожиданно даже для самого него мягкого приговора?

Между прочим, такой вердикт суда, считаю, во многом предопределили показания свидетелей. По делу их проходило пятнадцать. Были среди них и те, что подписали письмо в редакцию. Что за необъяснимая метаморфоза произошла с ними в суде? Слушая их показания, можно было подумать, что речь идет не об убийстве, а мелочной краже со взломом.

Свидетельница, которая по собственному признанию, «от семи собак отбрешется», о преступнике говорила нарочито снисходительно: «Жил тихонечко, работал маловато, выпимши был, конечно, но не каждый день…» – и все в таком же духе. Это настолько не вязалось с материалами следствия, что в зале стали прыскать со смеху.

Единственный из свидетелей, Ренат Гареев, работавший вместе со Стасом в депо, больше других потрясенный произошедшим, дал волю чувствам и готов был с кулаками наброситься на подсудимого. Но когда он вернулся в публику, на него смотрели так, будто он голый стоял среди них, одетых людей: «Тебе что, больше всех надо? Не видишь, что другие показывают?»

Освободился он до срока по болезни – туберкулез. И подзабытый ненадолго кошмар на улице Нариманова продолжился с новой силой. Заматеревший в тюрьме бывший зэк словно наверстывал упущенные в неволе годы: по-прежнему тунеядствовал, пил, хулиганил, воровал, терроризировал двор

Нет, они не оправдывали убийцу, но и не обвиняли. Вместо гневных, требующих справедливого наказания голосов под сводами судебного зала звучал лепет испуганных, растерянных очевидцев. По их показаниям выходило, что все произошедшее на их глазах вовсе не преднамеренное убийство из хулиганских побуждений, а результат некой нелепой взаимной ссоры. А это уже совсем иная статья УК! Стаса ведь уже не вернешь, а Пашка – вот он, зверь, живехонек, и зло зыркает на них из-за барьера своими медвежьими глазками. Даже сейчас, когда их разделял караульный наряд со штык-ножами на ремнях, они продолжали его панически бояться!

Они и в тот злополучный день вели себя подобным образом. Не вмешивались, не разнимали, хотя видели, что схватка Стаса с Павлом принимает ожесточенный характер. А ведь слышали, как Башлачев, направляясь к своему сараю, зло бросил сопернику: «Ну погоди, я тебя сейчас сделаю!» И когда возвращался с ножом, никто не подбежал на помощь Стасу. А когда он закричал, смертельно раненный, все бросились врассыпную. Павел воткнул окровавленный нож в стенку сарая и как ни в чем не бывало, направился в подъезд. Но вздумай он бежать, вряд ли бы кто его остановил. Даже когда во двор прибыл наряд милиции, старший сержант не сразу добился, чтоб они показали, где живет человек, орудовавший ножом.

«Вы еще пожалеете о своем малодушии. Башлачев вернется в ваш двор!» – такими пафосными словами заканчивался мой репортаж из зала суда.

А спустя десять лет я сам вернулся в тот двор. Старый дом готовился к сносу, многих жильцов уже переселили, на месте, где когда-то стоял столик под грибком, копер забивал сваи под фундамент многоэтажки. Про Стаса никто не вспомнил – его семья давно отсюда переехала. А Башлачева помнят. Еще как!

Освободился он до срока по болезни – туберкулез. И подзабытый ненадолго кошмар на улице Нариманова продолжился с новой силой. Заматеревший в тюрьме бывший зэк словно наверстывал упущенные в неволе годы: по-прежнему тунеядствовал, пил, хулиганил, воровал, терроризировал двор. И, как всегда, первой его жертвой становилась беззащитная, рано постаревшая мать.

Как-то, напившись до беспамятства, он в очередной раз задал ей взбучку. Женщина попыталась укрыться у дежурного охранника детсада, в котором работала. Сын, в горячечном раже схватив топор, кинулся следом, кирпичом разбил на первом этаже детсада окно, а заодно и голову сторожу, влез внутрь и стал крушить детские диванчики, столы и стульчики. Воспользовавшись моментом, мать побежала домой, но он догнал ее, втащил в квартиру и защелкнул замок.

Что там творилось, можно было догадаться по душераздирающим крикам женщины. Соседи вызвали милицию. Пока прибывший наряд возился с дверью, Башлачев с окровавленным топором в руке влез на подоконник и прыгнул вниз… прямо на стоящую у подъезда детскую коляску с ребенком!

Со сломанной шеей, без признаков жизни его увезла скорая. Изрубленная старуха чудом выжила, а малышку врачи спасти не смогли – удар был так силен, что она вылетела из коляски, стукнувшись головкой об асфальт. По роковой иронии судьбы ею оказалась внучка той самой свидетельницы, сюсюкавшей в суде: «Жил тихонечко, работал маловато…»

Выходит, сбылось мое пророчество. Что толку? Уж лучше бы мне ошибиться…