…Из разговора двух женщин: «Врач говорит, без операции не обойтись, а я боюсь. Говорят, наркоз общий нужен. А ну как не проснусь?»
Думаете, из пещерного века тетка, ведь нынче, при стремительном развитии медицины, такие опасения беспочвенны? Однако «уснуть и не проснуться» люди боялись во все времена, опасаются и сегодня. Не зря же говаривали древние, что сон – младший брат смерти, так сказать, ее репетиция.
Безусловно, проблемы с наркозом во время операции или сразу после нее – сегодня случай редчайший, не зря же погружением пациента в искусственный сон для проведения хирургического вмешательства занимается врач-анестезиолог, который для успешной работы должен досконально знать и медицину, и химию, и даже психиатрию.
Подробнее поговорить о сложной и
С последним швом
…Операционная в онкодиспансере. Идет операция по удалению опухоли молочной железы. Напряженная тишина вот уже несколько часов нарушается лишь позвякиванием хирургических инструментов да короткими репликами медиков. Слышно мерное, спокойное дыхание пациентки на столе…
А я, попавшая в эту святая святых медицины, закутанная до глаз в стерильное облачение, даже дышать боюсь, чтобы ни на секунду не отвлечь врачей от священнодействия – спасения жизни этой совсем еще не старой женщины.
Но вот, похоже, операция близится к завершению – врачам осталось наложить несколько швов. Осторожно трогаю за плечо анестезиолога Айрата Саетгараева и шепотом спрашиваю:
– А когда она очнется?
– С последним швом, – так же тихо отвечает он.
И точно. Хирург завязывает последний хитрый узелок, а в это время сестра-анестезист Наталия Юсупкина уже осторожно похлопывает по щекам прооперированную женщину:
– Луиза Ахтямовна (имя изменено. – Авт.), просыпайтесь…
Ресницы женщины вздрагивают. Несколько простеньких вопросов вроде «как вас зовут?» или «сколько у вас детей?» – чтобы врач мог понять, что женщина не просто глаза открыла, а действительно пришла в сознание, – и ее можно транспортировать в палату.
– В реанимацию повезете? – уточняю у санитарки, ожидающей пациентку с каталкой у дверей операционной.
– Зачем в реанимацию? – удивляется та. – Операция же нормально прошла, так что в обычную палату.
Оказывается, сейчас в реанимацию отправляют только после самых тяжелых и длительных операций, когда за пациентом нужен особый уход и он нуждается в действиях реаниматолога. Все остальные отправляются в обычные, общие палаты. И дежурить около них первые часы по прибытии можно не врачам и медсестрам, а проинструктированным родственникам или друзьям. Собственно, особых и навыков-то дежурному не надо – сиди, «развлекай» прооперированного: главное, чтобы пациент снова не заснул.
– А почему спать после операции запрещено? – интересуюсь у Саетгараева.
– Ну, скорее это не запрет, а рекомендация, – поясняет он. – Дело в том, что существует определенный риск послеоперационной тошноты. Если это проявится во время сна, то рвотные массы могут попасть в дыхательные пути, а это уже угрожающая жизни ситуация. И потом, после любой анестезии есть некоторый риск угнетения дыхания вследствие возвращения действия используемых во время наркоза препаратов, направленных на расслабление мышц. Бодрствующий человек такое состояние обнаружит, а вот спящий… Бывает такое редко, но лучше перестраховаться.
– Скажите, как вам удается сделать так, чтобы пациент проснулся точно с последним швом? Может, это совпадение?
– «Просто совпадения» в медицине случаются редко, – улыбается Саетгараев. – Точный расчет нужен. Препарат для анестезии подается во время операции постоянно, так что есть возможность регулировать его количество в зависимости от того, сколько еще времени понадобится хирургу. Поэтому так важно, чтобы хирург и анестезиолог понимали друг друга с полуслова, а то и вообще без слов. Такой тандем складывается почти как экипаж космического корабля. Только если там отвечают за собственную жизнь, то здесь – за жизнь пациента.
- справка
Первые обезболивающие средства изготавливались из различных растений (опия, конопли, белены, цикуты и пр.) в виде настоев или отваров, а также «сонных губок». Губки пропитывались соком растений и нагревались. Вдыхание паров усыпляло больных. В XIII веке испанец Р. Туллий открыл эфир, в 1540 году Парацельс описал его обезболивающие свойства. 16 октября 1864 года в бостонской клинике (США) Уильям Томас Грин Мортон провел первую публичную демонстрацию эфирного наркоза при операции удаления подчелюстной опухоли. В России эфирный наркоз был впервые применен 7 февраля 1847 года Ф.И.Иноземцевым, а 14 февраля русский ученый и медик Николай Иванович Пирогов впервые применил его для обезболивания при операции. В 1847 году шотландский акушер Дж. Симпсон впервые использовал хлороформ для наркоза во время приема родов. В конце XX века для наркоза начали использовать ксенон.
На вторых, но важных ролях
По результатам опроса россиян на предмет того, какую врачебную профессию они считают самой важной и сложной, более половины ответили: «Хирург». А вот анестезиологам в длиннющем списке досталось третье с конца место – между патологоанатомами и врачами-лаборантами. Наверное, не слишком корректный «конкурс», но… А ведь, по сути, исход операции, не говоря уж о послеоперационном выхаживании тяжелого больного, зависит от обоих врачей – хирурга и анестезиолога, что называется, фифти-фифти – пятьдесят на пятьдесят.
– Это действительно так? – спрашиваю у Саетгараева.
– Не люблю я эти расчеты по процентам, – говорит Айрат Кашифович. – Каждый должен делать свое дело на совесть, вот и все. Успех приносит только совместный, сбалансированный подход к лечению – как у нас в клинике. Любое разногласие между специалистами опасно для больного. Например, дело анестезиолога – максимально подготовить пациента психологически.
– Чтоб он наркоза не боялся?
– Именно. А для этого нужны не только успокаивающее на ночь и обезболивающее, но и хорошая, обстоятельная беседа с доктором, который будет давать наркоз. И чтоб доктор времени не пожалел, объяснив пациенту, по возможности доступно, почему для него выбран такой наркоз, что с ним будет происходить во время операции, когда он проснется, и т. д. Ну, например, широко используемый сегодня эпидуральный наркоз – это когда делают укол в позвоночник. Очень широко используемая во всем мире методика, дает прекрасные результаты, владеть ею обязан сегодня самый средний анестезиолог. Но поначалу ее у нас сильно дискредитировали медики-неумехи, каковые, к сожалению, встречаются. Помню, мне пришлось участвовать в качестве эксперта при разборе ситуации, когда от неправильно сделанного укола погибла девушка. Причем операция-то была пустяковая – аппендэктомия, когда хватило бы просто местной анестезии. В общем, анестезиолог ошибся: игла «проскочила» эпидуральный канал, и вещество пошло не вдоль позвоночника, а попало в спинномозговой канал. Это привело к параличу дыхания, остановке сердца.
Понятно, рассказывать пациенту перед операцией подобные «ужастики» не будет ни один врач. Но больные их друг другу пересказывают, в результате перед операцией пациент иногда такой взвинченный бывает… Разрешить свои сомнения он может единственно правильным способом – пообщавшись с врачом.
– И любой анестезиолог будет разговаривать с потенциальным пациентом?
– Должен. Да, с развитием медицинских технологий уходит простое человеческое общение между врачом и пациентом. Появилось понятие доказательной медицины, где все манипуляции врача прописаны до мелочей. Душевные отношения там, увы, не прописаны – ни в одной из инструкций не указано, что, кроме обязательного утреннего или вечернего обхода, если ты идешь мимо палаты с твоими пациентами, зайди и просто поинтересуйся, как они себя чувствуют. Иногда это действует эффективнее лекарств. Увы, врач потихоньку становится просто высококлассным, но бездушным специалистом. Зачем тщательно собирать анамнез, если есть аппарат УЗИ и множество другой техники, которая все расскажет о пациенте? Понятно, что бесстрастная аппаратура все скажет врачу четче и понятней, это правильно. Но пациент должен чувствовать врача – его руки, воспринимать его сочувствие, заботу о себе, ощущать собственную ценность. Плохо, когда из медицины уходит человечность…
Анестезиолог обязан общаться с пациентом, и если больной им недоволен, по закону может попросить сменить врача.
– И поменяют?
– С точки зрения законодательства – обязаны. Правда, на практике это несколько сложнее. Дело в том, что пациент обычно хирурга выбирает, а анестезиолог работает с ним в тандеме. В идеале любой хирург должен делать любую операцию – и он обычно умеет, но все равно у кого-то
– И все же – неужели не бывает обидно, когда лавры от успешной операции достаются хирургу, а анестезиолог остается в тени?
– Ну, вы, журналисты, любите такие сравнения, врачи же оценивают свой труд иначе, – отшучивается Саетгараев, но потом добавляет уже серьезно: – Бывает, конечно, как кошка по сердцу царапнет, когда после сложной операции пациент рассыпается в благодарностях в адрес хирурга, а на тебя, анестезиолога-реаниматолога, который с ним еще и в реанимации столько времени провел, бывает, что и с того света вытащил, – ноль внимания. Но тут уж ничего не поделаешь: мы – бойцы невидимого фронта, «своих» пациентов у анестезиолога быть не может. Наша специальность предполагает вспомогательные функции в какой-либо ситуации. Так что если хорошего хирурга знают пациенты, то хорошего анестезиолога – в основном специалисты. А потому будь ты хоть академиком, все равно «на втором плане» будешь – ассистировать можешь и кандидату наук, и просто практикующему хирургу.
– Так вы же хирург по специальности, почему вдруг перешли в анестезиологи?
– Работать я действительно начинал в неотложной хирургии, на «скорой» – в смутные девяностые. Чего только повидать не пришлось! Помню, приезжает «скорая», привозит милиционера с огнестрельным ранением. Через пять минут братки приезжают и привозят своего, тоже в тяжелом состоянии. И ранил его, оказывается, привезенный до него милиционер… Но мы же врачи, помощь оказывать обязаны обоим. И вот оказываются они потом на соседних койках в палате реанимации – она у нас на всю больницу одна была. Какое-то время спустя врач заглядывает в палату и видит, как бандит, пришедший в себя после наркоза первым, пытается вытащить иглу капельницы из вены милиционера… А случай, когда в разборках одного недострелили и пришли «доделывать» потом, когда сняли охрану? На минуту только задержались хирурги, чтобы поменять повязку, – а тут стрельба. Раненого спасти не удалось, а вот его жену с огнестрелом в бедро тут же на операционный стол положили. Потом в реанимации у нас целый спектакль устроили – имитировали лежащего человека, полбольницы было милиционеров – ждали снайпера. Так и не дождались, но страху натерпелись и пациенты, и персонал.
- Под термином «наркоз» понимается именно общее обезболивание организма. Когда говорят о локальном (местном) обезболивании, употребляется термин «местная анестезия». Однако анестезия и наркоз – вовсе не одно и то же, последний отличает от местного обезболивания сон, выключение сознания: narcosis в переводе с латыни – засыпание.
Хирургия – увлекательное занятие, но я почему-то всегда чувствовал, что не совсем это мое. А вот сочетание логики и знаний, так необходимое анестезиологу, просто завораживало. И зыбкая граница между жизнью и смертью, и переход от сна к бодрствованию – это ж почти воскресение, маленькое волшебство, требующее большого умения. Меня и реанимация поначалу именно этим привлекала. Правда, романтика довольно быстро испаряется, уступая место прозе жизни. Здесь важно не разочароваться, а понять, что наша работа – не волшебство, как в сказке, а сложный, ответственный, но крайне необходимый людям труд. Наверное, в этом и есть его настоящая красота.
– Без курьезов в самом серьезном деле не бывает. Случались?
– Да, к примеру, был у нас такой случай. В реанимации лежит пациент на искусственной вентиляции легких. И каждые двое с половиной суток около семи часов вечера ему становится плохо. Врачи головы сломали, пытаясь разобраться в такой периодичности приступов, ведь ничего их не предвещало. Так бы и мучились, и пациента мучили, если бы не внимательная медсестра Ирина. Оказывается, раз в три дня здесь дежурила санитарка тетя Маша, очень аккуратная и чистоплотная. Так вот, приступая к уборке в палате, она для начала выгоняла в коридор весь персонал. А Ирина не вышла: время к семи вечера приближалось, у пациента как раз мог приступ случиться. И наблюдает медсестра такую картину. Для того чтобы добраться до одного из углов палаты, тетя Маша недолго думая выдергивает из розетки все штепсели, отодвигает аппаратуру и добросовестно драит за ними пол. В числе отключенных оказывается… дыхательный аппарат того самого пациента.
Вот так тети-Машина добросовестность вошла в историю больницы…
Конечно, сегодня у нас современная аппаратура, способная работать в автономном режиме некоторое время и при отключении от сети, так что подобный случай можно вспоминать разве что как один из медицинских анекдотов.
