«Память о своих предках, чувство рода – доброе чувство, чувство историческое, вполне почетное».

И.С.Аксаков

Семьи, чьи родословия не только приведены в хронологический порядок, но и изданы отдельной книгой, нынче большая редкость. Но именно такая генеа­логическая роспись, напечатанная тиражом 520 экземпляров, хранится в доме Лидии Бывалькевич. Лидия Петровна – одна из продолжательниц древнего рода, основоположник которого, священнослужитель Иван Бутягин, появился на свет за два года до того, как Иван Грозный осадил Казань.

Лидия Петровна занялась генеалогией неслучайно. После окончания Казанского университета преподавала историю в школе, работала научным сотрудником в государственном музее ТАССР, преподавала общественные дисциплины в казанском мед­училище, несколько лет заведовала книжным фондом при посольстве СССР в Улан-Баторе. Выйдя на пенсию и освоив компьютер, включилась в родословные изыскания, которые уже много лет ведет ее троюродный брат Сергей Носов. В квартире, где она живет с мужем Абреком Абдрахмановичем Сабитовым, ведущим научным сотрудником ВНИИ­геолнеруда, следы ее увлечения встретишь на каждом шагу.

На стене в большой застекленной раме висит типолитографическое изображение генеалогического древа «от алтаря Приселки-Высоково Калязинского уезда Тверской губернии священника с. Серы Мышкинского уезда Ярославской губернии Дмитрия Захаровича Приселкова», в пышной кроне которого теснятся десятки родовых «гнезд». Одна из его густых, раскидистых ветвей – клан Бутягиных.

Рядом портрет прадеда хозяйки – протоиерея Стефана Алексеевича Бутягина: колоритный старец с окладистой бородой и серебряным крестом поверх рясы. За время 50-летней священнической деятельности был пожалован набедренником, наперсным крестом, бархатной фиолетовой скуфьей и камилавкой, награжден серебряной медалью на Александровской ленте, орденами св. Анны II степени и св. Владимира.

• В каждой из собранных по крупицам биографий отражается история страны

Один из его зятьев (дед Лидии Петровны) Семен Степанович Марков после окончания духовной семинарии и Московского учительского института преподавал, был коллежским секретарем, титулярным, надворным советником, заведовал трудовой и вечерней школами. Его дочь Анна вышла замуж вторым браком за Петра Григорьевича Бывалькевича (отца Лидии Петровны) – сына потомственного дворянина. После октября 1917-го он служил в Красной армии, затем по лесному делу. В 1937 году был арестован как бывший царский офицер, приговорен к «10 годам без права переписки», а месяц спустя расстрелян.

Павел Васильевич Бутягин, основоположник томской школы микробиологов, первый бактериолог Сибири (в 1931 году был арестован, обвинен во вредительстве, сослан), заслуженный деятель науки, профессор, награжден орденом Красной Звезды. Авенир Маркович Костенчик (1889–1935), полковник русской армии, командир первого в мире тяжелого бомбардировщика «Илья Муромец», кавалер ордена св. Георгия. Степан Павлович Лебедев (1878–1942), врач-хирург, в 1914 году мобилизован в Ковенский госпиталь Красного креста. Был в плену. В 1918 году работал в лазарете на Южном фронте Красной армии. С 1930 года – хирург больницы на станции Морозовская Донской (с 1937 г. – Ростовской) области. После того, как в 1942 году она была занята нем­цами, остался в госпитале с ранеными. Фашисты предложили ему сотрудничество, но он покончил с собой, оставив записку: «Лучше смерть, чем немецкое рабство».

И это лишь несколько выборок из бутягинской родословной. В каждой из собранных по крупицам биографий отражается история страны. Подробней остановлюсь на судьбе отца Лидии Петровны, которая показалась мне самой трагичной и характерной для 30-х годов.

– Уже после смерти Сталина я смогла заполучить копии допросов отца в УНКВД по Ярославской области, – Лидия Петровна протягивает мне подшитые в папку отксерокопированные листы дела.

На обложке оттиски фотографий: жены Петра Григорьевича с первым мужем (он в офицерской шинели царской армии), ее отца в мундире титулярного советника и неизвестного капитана в фуражке и гимнастерке. Нет только снимка самого фигуранта дела.

– При обыске в доме было изъято около десятка фотографий. Отцовских, вероятно, среди них не оказалось, – поясняет Лидия Петровна. – А поскольку он проходил по делу как бывший царский офицер, то следователь и снимки «подшил» соответствующие, для большей убедительности.

Из протокола допроса
24 сентября 1937 года

  (здесь и далее орфография
и пунктуация сохранены)

Вопрос: Кто ваши родители?

Ответ: Отец, Бывалькевич Григорий Григорьевич, учитель гимназии, почетный гражданин г. Новгород-Северский, Черниговской губ. Я жил при нем до самой его смерти, т.е. до1904 г., потом с матерью. В 1912 г. уехал в Петербург, учился в политехникуме. В 1915 г. призван в армию и направлен в школу прапорщиков, закончив которую, в чине младшего офицера направлен на Западный фронт в саперную роту 166-го Ровенского полка. Впоследствии был произведен командиром этой роты в чине поручика. В Февральскую революцию полк в полном составе перешел на сторону революционных войск.

После Октябрьской революции и общей демобилизации в конце 1917 года отбыл в г. Киев, где поступил техником в ассоциацию инженеров и техников. Летом 1918-го город оккупировали немцы. После вступления в него Красной армии ассоциация была ликвидирована, как контрреволюционная, т.к. в ней в большинстве состояло бывшее офицерство, интеллигенция.

Вопрос: Где вы находились после ликвидации ассоциации?

Ответ: Был взят на учет в военном комиссариате и направлен для работ в Киевском окружном военно-квартирном управлении, потом был откомандирован в Одесский окружной военный комиссариат. В сентябре 1919-го Одесса была занята белыми. Я остался в Одессе, и на третий день был арестован контрразведкой как работник военкомата. Обращение со мной было вежливое, и спустя полтора месяца я был освобожден под подписку.

Вопрос: Почему к вам не было проявлено никаких репрессий?

Ответ: Я сказал, что я бывший офицер царской армии, в РККА мобилизован.

Вопрос: Вы были завербованы контрразведкой?

Ответ: Нет, не вербовался и предложения об этом мне не делали.

Вопрос: Где вы находились после освобождения?

Ответ: С приходом Красной армии работал до октября 1920-го на разных должностях по организации квартир и казарм при Одесской военно-инженерной дистанции. Был откомандирован в резерв Киевского военного округа. Работал помощником командира военно-трудовой лесозаготовительной дружины в Киеве, начальником военно-топливного отдела губернской военно-инженерной дистанции, зам. уполномоченного по снабжению топливом частей РККА. После демобилизации поступил пом. лесничего в Каменское лесничество Волынской губернии, работал зав. Радищевского участка в Углическом районе.

Вопрос: Привлекались в бытность своей работы здесь за бесхозяйственность?

Ответ: Да, привлекался за непринятие мер к пред­отвращению пожара, в результате которого обгорело 100 бревен. Был приговорен к месяцу принудработ и штрафу. В январе 1930 г. в период чистки сов. аппарата мне были предъявлены обвинения в скрытии пребывания в белых армиях. В результате я был вычищен по 1-й категории. В августе 1930 г. был переброшен в Судецкий леспромхоз
г.Чухлома, где спустя два месяца был арестован. Осужден по ст.58 п.10, приговорен к трем годам лишения свободы.

Из показаний
свидетеля Журавлева

Вопрос: Расскажите, что вам известно об антисоветской деятельности Бывалькевича П. Г.?

Ответ: Мне известно, что Бывалькевич в апреле месяце с/г., на складе среди рабочих и служащих участка проводил к/р. критику колхозной политики, говорил, что колхозы это такая форма, которая не улучшает жизнь крестьянам, а наоборот приводит их к разорению, при этом восхвалял доколхозную жизнь.

В сентябре месяце с/г в помещении столовой во время игры на биллиарде после того, как я сказал по отношению члена партии Смыслова, что он пьянствует и не должно быть доверия от партии, повел к/р. критику на партию и соввласть. Говорил, что нет ни одной партии и ни одного коммуниста, которых можно бы сравнить с христом, один христос был идейным коммунистом. Остальных слов я сейчас воспроизвести не могу, но скажу, что они так же были направлены на к/р. критику партии.

Из показаний
свидетеля Надежина

С Бывалькевичем я сталкивался редко, за шесть лет всего лишь раза четыре и каждый раз он высказывал антисоветские суждения.

В июне 1937 г. в конторе Лесхоза во время игры с ним на биллиарде, я предложил ему сыграть на полдюжины пива. Бывалькевич сказал, давай, все равно я тебе набью, как наши своим. Я заинтересовавшись этим выражением, спросил, как следует это понимать, он ответил, как хочешь, так и понимай. Эти слова он сказал всвязи с проходившим в то время процессом над восемью шпионами.

Спустя не продолжительное время в конторе Лесхоза, в присутствии массы служащих по поводу суждений о расстрелянных шпионах, Бывалькевич восхвалял врагов народа, в частности Тухачевского, о котором говорил, что он был большим человеком, имел большой авторитет, и что его признали шпионом это невероятно.

• Как просто и страшно: «расстрелять», «отменить»… А ведь за этими резолюциями – прерванная жизнь человека, мужа, отца трех дочерей

Кроме этого Бывалькевич проводил к/р. критику проводимой политики партии и власти. В июле месяце, в конторе Лесхоза служащие обсуждали низкие расценки прополки питомников и внес­ли предложение привлечь к этой работе колхозников. На это Бывалькевич заявил, что якобы колхозники и так в колхозах все замучены, живут плохо, голодают, при этом он называл колхозников страдальцами и говорил, что они к нам не пойдут, они у нас себе на хлеб не заработают, они не живут, а влачат жизнь.

Из обвинительного
заключения

«Бывалькевич Петр Григрорьевич, украинец, 1892 г. рожд., гр. СССР, бывший офицер царской армии, в 1919 г. на стороне белых вел активную борьбу с советской властью. В 1930 г. за к/р. деятельность был приговорен к 3 годам канцлагерей, наказание отбыл. Является шпионом-провокатором, систематически вел фашистскую агитацию и к/р. троцкистскую пропаганду, обвиняется в преступлении, предусмотренном ст.58-6-10 и 58-13 УК РСФСР. Изобличается показаниями: Журавлева, Надежина и др. Подлежит суду. Начальник 3 отдела УГБ УНКВД лейтенант Госбезопасности БУЦНЕВИЙ».

Выписка из протокола №23 судебного заседания тройки Упр. НКВД
Ярославской обл.
от 27 октября 1937 года

«ПОСТАНОВИЛИ. Бывалькевича Петра Григорьевича РАССТРЕЛЯТЬ. Секретарь тройки Антонов».

Из показаний
Надежина на допросе
16 апреля 1957 года

Вопрос: Вам предъявляется протокол вашего допроса от 18/1Х-1937 г. по делу Бывалькевича. Скажите, указанный протокол подписан вами?

Ответ: Ознакомившись с протоколом своего допроса, я заявляю, что этот протокол подписан личной мной, но не помню, видимо из-за давности времени забыл, когда, кто и по какому вопросу меня допрашивал.

Вопрос: Что вы можете сказать по существу своих показаний?

Ответ: Действительно, один или два раза в Лесхозе я играл с Бывалькевичем на белиарде и как мне кажется, был разговор по существу процесса над Тухачевским, но в этом разговоре Бывалькевич никаких нездоровых разговоров не высказывал и не говорил в отношении колхозников, что они живут плохо и голодают. Почему записано в протоколе в другом смысле я объяснить не могу.

Из протеста
в порядке надзора по делу Бывалькевича П. Г.
от 31 мая 1957 года

«Постановление тройки УНКВД Ярославской области от 27 октября 1937 года по делу Бывалькевича П. Г. отменить и дело в отношении его прекратить за отсутствием состава преступления. Военный прокурор Московского военного округа генерал-майор юстиции РЫЖИКОВ».

Как просто и страшно: «расстрелять», «отменить»… А ведь за этими резолюциями – прерванная жизнь человека, мужа, отца трех дочерей. Реабилитация, может быть, и восстановила его честное имя, но ни в коей мере не восполнила тяжкой участи его семьи.

Тогда, в 1937 году, от немедленных репрессий, которые должны были последовать вслед за арестом «врага народа», ее спасло лишь младенчество Лиды, которой на тот момент было всего четыре месяца. Однако в дальнейшем «поражение в правах» члены семьи ощущали постоянно. Старшей из сестер, Галине, например, было перекрыто поступление в институт. Впрочем, когда в начале войны она добровольцем пошла на фронт связисткой, «прегрешения» отца ей никто в упрек не поставил.

…Признаюсь, когда я вчитывался в эти документальные свидетельства циничного политического фарисейства, оправдывающего террор, развязанный в стране «врагом всех времен и народов», в памяти всплыли строки из песни Игоря Талькова: «Листая старую тетрадь расстрелянного генерала,/я тщетно силился понять:/как ты смогла себя отдать/на растерзание вандала?» Бывалькевич – всего лишь один из миллионов растерзанных по чудовищной «разнарядке» невинных людей – ведь он не был ни военспецом, ни «кулаком», ни участником сфабрикованных политических «дел» и «процессов». При обыске у него были изъяты ружье-берданка и десять пустых гильз. Негусто, однако, улик для шпиона-провокатора…