В минувшем году мы праздновали 65-летие Великой Победы. Нынче предстоит еще один связанный с ней юбилей – 70-летие начала Великой Отечественной войны. Эту дату не празднуют, ее отмечают и поминают, как Великую Беду. Потому что в мае 1945-го из тех, кто встретил 22 июня 1941-го, тридцати миллионов страна не досчиталась.

Тем, кто слышал сообщение Левитана и речь Молотова вживую, сегодня уже за восемьдесят, но память о первом дне войны они сохранили на всю жизнь. Мой собеседник – ветеран Великой Отечественной, орденоносец, заслуженный деятель науки СССР, лауреат Государственной премии Юрий Величко.

– Юрий Александрович, когда объявили о начале войны, вам было четырнадцать лет. Как восприняли это известие?

– Как и большинство моих сверстников, не всерьез, без какой-либо тревоги. Тогда ведь мы были уверены, что Красная Армия всех сильней, что она остановит врага на наших ближних рубежах, а затем разгромит на его же территории. Больше было удивления: как Германия вообще осмелилась напасть на нашу могучую Родину? И даже когда вдалеке уже разносились отзвуки канонады, в Холмечах, это станция в Брянской области, где мы в ту пору жили, паники не было.

– Неужели не пугало стремительное продвижение врага?

– Тревога и беспокойство появились после того, как немецкие самолеты стали бомбить нашу станцию и разгружавшиеся на ней воинские эшелоны. Началась спешная эвакуация. Родители оставались работать на станции, а меня отправили за десять километров к бабушке в село со смешным названием Яшкина Пасека. Здесь мы впервые вплотную встретились с оккупантами – они заходили в дом с автоматами наперевес и тыкали стволами в хозяйку: “Яйки, кура, млеко!” Не дожидаясь, пока та опомнится, сами лезли в печку, шарили по ларям и закуткам, спускались в погреб. Ну все это вы видели в послевоенных фильмах.

– Одно дело кино… А что испытывал в тот момент подросток?

– Что я мог испытывать – бессилие и страх! Мы со сверстниками (нас было человек пять-семь) бродили по лесу, собирая оружие и боеприпасы, оставленные Красной Армией при отступлении. Мы подбирали винтовки, пистолеты, гранаты, стаскивали все это на чердак пустой будки путевого обходчика – там вскоре скопился целый арсенал, даже пулемет был. Железная дорога уже не работала: при отступлении наши саперы вывели ее из строя. Помню, как паровоз тащил за собой платформу с огромным пневматическим молотом, который крошил рельсы на стыках. Немцы, опасаясь партизан, не спешили восстанавливать колею, они все больше за автомагистралями следили. Мы рисовали мишени, цепляли их к деревьям и палили по ним, не считая патронов: кто нас мог услышать в той глухомани? За первые недели оккупации не только научились прилично стрелять, но и метать гранаты, разбирать снаряды.

– Эта “школа молодого бойца” в дальнейшем пригодилась?

– Еще как! Однажды, когда мы в очередной раз собрались в будке, рядом с железнодорожным полотном показался немецкий обоз: несколько груженых подвод в сопровождении автоматчиков. Мы, конечно, сдрейфили! Если побежим – нас наверняка перестреляют, как зайцев. Решили ударить первыми из всех имевшихся у нас стволов, а там будь что будет! Не помню, был ли по нам ответный огонь и как мы скатились с чердака и побежали в заросли. Немцы, наверное, приняли нас за партизан, потому и не стали преследовать, опасаясь нарваться на засаду.

– Ну вы прямо как “неуловимые мстители” из одно-именного фильма!

– Какие там мстители! Просто судьба нам такая выпала – играть в настоящую войну. Подпольщиком я почувствовал себя гораздо позже, когда оказался в Брасовском районе, в местечке Локоть. С дружком Колей Зайцевым мы сквозь дыру в заборе незаметно пробрались в венгерский склад боеприпасов, размещавшийся во дворе аптеки. В складе хранились специальные гранаты, применявшиеся против партизан. Мы развинчивали корпуса, вытаскивали из них промежуточные детонаторы, а вместо них засыпали песок – после таких манипуляций взорваться гранаты уже не могли. По конструкции мадьярские гранаты отличались от немецких, и в первый раз мы чуть не подорвались.

А однажды в заброшенных окопах нашли несколько засыпанных землей ящиков с противотанковыми гранатами. Они были в разобранном состоянии: корпуса, ручки, взрыватели – все по отдельности. И мы задумали подорвать ими танкетки на территории спиртзавода. Оставалось лишь незаметно перенести их поближе и спрятать в укромном месте. И вот несем мы с Колей очередную партию боеприпасов: у меня в карманах взрыватели, у него – корпуса гранат и рукоятки. Вдруг навстречу патруль! Немцы прошли мимо, но, видимо, кто-то обратил внимание на оттопыренные Колькины карманы. Его окликнули, обыскали – улики были налицо. Я тем временем продолжал идти как ни в чем не бывало и даже успел выбросить в овраг взрыватели. И когда патруль меня догнал, при мне ничего не оказалось. Меня отпустили, а дружка арестовали, после расстреляли…

– Судя по вашей гражданской биографии, ранняя “взрывная” практика повлияла на выбор профессии? Главный инженер института “Союзхимпромпроект”, авторитетный специалист по производству различных марок отечественного пороха, в том числе и для ракетных снарядов. Кстати, вам самому приходилось видеть в деле знаменитые “катюши”?

– Вообще-то химиком я стал случайно. Первая моя послевоенная специальность – электромеханик по связи. После окончания московской спецшколы восстанавливал связь на железной дороге. А с гвардейскими реактивными минометами познакомился, когда с наступающими частями Красной Армии освобождал Брянщину, Белоруссию. До этого-то я ведь партизанил, какие в лесах “катюши”?

– Коль о них зашла речь, скажите, почему немцы не скопировали для себя столь эффективное оружие? Ведь, несмотря на строжайшее предписание взрывать установки в случае угрозы захвата, врагу досталось немало целых экземпляров.

– Думаю, потому, что на первых порах они не разобрались с составом пороха. Вообще-то поначалу баллиститный порох для БМ-13 производил один из заводов на Украине. Но он и подобное ему предприятие под Ленинградом оказались в руках врага. Ситуация сложилась критическая: производство стартовых установок было уже отлажено, а стрелять нечем! В своих мемуарах маршал Жуков вспоминает, что из-за отсутствия боеприпасов для ракетной артиллерии шасси приходилось отправлять в тыл за ненадобностью. Тогда Сталин дал команду немедленно организовать производство ракетных зарядов на любых химических предприятиях и любым способом. Выбор пал на один из московских НИИ и пороховой завод в Казани, на котором было создано особое техническое бюро ОТБ-40, которому поручалось разработать заменитель ракетного нитроглицеринового пороха (тогда здесь выпускался исключительно пироксилиновый). Задача оказалась трудновыполнимой, ведь “фирменный” порох для “катюш” изготавливался по специальной технологии. Несмотря на героические усилия лучших советских специалистов, получить нужный продукт на непрофильном оборудовании удалось не сразу. Первые партии представляли собой некий суррогат (не исключено, что трофеями немцев стали комплекты реактивных снарядов с такой “начинкой”). Тем более что для увеличения сжигающего эффекта в нее добавлялся еще и фосфор. Дальнобойность оружия, естественно, снизилась, так же как и кучность стрельбы.

Обеспокоенный этим Верховный главнокомандующий, не дожидаясь, пока строящийся в Перми завод начнет выпускать в нужных объемах баллиститный порох, поручил крупному специалисту оборонного ведомства генерал-майору Франкфурту договориться с американцами о разработке необходимой продукции в кратчайшие сроки и поставках ее нам. Своей базы для такого производства у союзников тогда не было – пришлось передать им отечественные наработки, документацию, чертежи оборудования, рецептуру.

Генерал-майор Франкфурт рассказывал: сначала шла речь о проекте, рассчитанном на два года, но во время переговоров он поинтересовался: “Нельзя ли сделать за полтора?” Посоветовавшись и сделав необходимые расчеты, американцы согласились, предупредив, что это будет стоить дороже. “А за год?” – “О, кей! Но это обойдется вам уже значительно дороже!” Через пару месяцев приезжает наш представитель на стройку и видит …поросший бурьяном пустырь. “Когда же начнется монтаж корпусов?” – “А мы и не собираемся их строить: подключим площадку к электроснабжению, установим на фундаменты станки, оборудование и начнем давать продукцию”. – “А технологический режим?” – “Нет проблем: накроем агрегаты тканевым полотном, подадим внутрь теплый воздух”. Американцы есть американцы, они быстро смекнули: поскольку заказ временный – какой резон тратиться на капитальное строительство?

– Не подвели союзники?

– Все было исполнено в договоренные сроки. Порох марки “Н” особой доставки (НОД) поступал в герметических коробках из нержавейки – я видел их, когда работал инженером на Пермском пороховом заводе. Правда, с выводом его на полную мощность американские поставки значительно сократились. Надо отметить, что тот спецзаказ осуществлялся в обстановке такой конфиденциальности, что спустя много лет мне пришлось давать пояснения соответствующим органам, как могла произойти утечка секретных советских технологий “за бугор”.

– Возвращаясь в июнь 41-го. Мог ли подросток Юра Величко хоть на мгновение представить тогда, что война – всерьез и надолго? Что она унесет такое количество жизней, непоправимо искалечит столько судеб?

– Нет, конечно! Я, как и многие, думал, что это очередная провокация со стороны фашисткой Германии. До тех пор пока враг не оказался у моего порога, и когда пришлось самому взяться за оружие…

До 22 июня 2011 года еще более 130 дней. Мы обращаемся к нашим читателям с предложением: давайте вместе вспомним этот трагический для страны и большинства из нас день. Кто-то был его очевидцем, кому-то он запомнился по рассказам родных и близких. Коллективная память поможет восстановить детали рокового воскресенья, поделившего историю страны на “до” и “после”, а поколение наших отцов и дедов на тех, кто выжил в той войне, и тех, кто пал на полях ее сражений.

Свои заметки присылайте по адресу: 420097, г. Казань, ул. Академическая, д. 2, или на электронную почту: info@rt-online.ru.