Он руководил обеспечением безопасности ракетно-ядерного щита Союза. На его счету сотни разоблаченных агентов иностранных разведслужб, десятки осуществленных контрразведывательных операций и предотвращенных диверсий. Его и по сей день называют “рыцарем отечественной контрразведки”.
Он – автор суперсекретного кагэбэшного бестселлера под названием “Как это было. Из истории контрразведывательного обеспечения “Проблемы № 1″ (Создание атомного оружия)”. Это настольная книга (изданная в 1993-м и переизданная в нынешнем году) для руководителей служб госбезопасности, причем до сих пор доступ к ней имеют далеко не все сотрудники КГБ. А молодые оперативники почтительно именуют его Динозавром и Дедушкой Хэнком.
Только в 1993 году он был рассекречен и получил возможность называться своим настоящим именем.
Он дружил с Юрием Гагариным и Германом Титовым, с Сергеем Королевым и Игорем Курчатовым.
Среди его наград не только 5 орденов, 22 государственные медали, но и множество тех, которыми награждались научные работники за выдающиеся достижения.
Он получил такую дозу радиации, какую медики признают несовместимой с жизнью. Он, наш земляк – генерал-майор КГБ Владимир ХАПАЕВ, объясняет свою выносливость просто: “Я – волжанин”.
Вместо пролога
– У меня было нормальное деревенское детство, – вспоминает Владимир Аверкиевич. – Родился в Тетюшах и, как любой уважающий себя тетюшский подросток, просто обязан был уметь грести на лодке, рыбачить, переплыть Волгу, держаться на лошади (без седла, разумеется – откуда у мальчишек седла?). Кумирами довоенных тетюшских мальчишек были… биндюжники – грузчики, работавшие на пристани: такие мышцы переливались под загорелой кожей – куда там всяким нынешним шварценеггерам. Зимой – коньки, лыжи, а весной – катание на льдинах – занятие опасное, но увлекательное. Конечно, были и походы в соседские сады за вишней и яблоками, хотя в собственном саду их было просто завались. Это не ради еды – ради того, чтобы продемонстрировать смелость. Вот уж кого-кого, а трусов среди довоенных тетюшских мальчишек не было…
По словам Хапаева, компания у них тогда подобралась замечательная:
– Самым сильным среди нас был Витька Поличев, он потом под Ленинградом погиб. Чуть уступал ему Аркашка Воробьев (впоследствии неоднократный чемпион СССР, мира, Европы, Олимпийских игр по тяжелой атлетике). Толя Сизов – он и по сей день в Тетюшах живет, я обещал приехать 14 января будущего года на его 80-летие – лучше всех верхом ездил…
Уже будучи взрослым, работая в системе КГБ, я специально проверял по архивам и лишний раз убедился: среди моих земляков, тетюшан, не было ни одного дезертира или предателя. Не родит их наша земля. И что бы ни случилось, я обязан помнить: я волжанин, тетюшанин…
В 1940-м Хапаев уже жил и учился в Казани. Детство кончилось с войной – в 17 лет ушел добровольцем на фронт. Это было в январе 1943 года, в том же году вступил в партию. Сначала попал в Ленинград.
– Нас там было семеро казанцев, – рассказывает Владимир Аверкиевич. – Кроме меня, сын Председателя Президиума Верховного Совета ТАССР Марат Динмухаметов, сын прокурора Казани Анатолий Попов, Илья Зельманов, Евгений Вахрушев, Лев Кирпичников и Юрий Хромов. Из Ленинграда меня отправили в Томск. В сентябре 1944 года попал в 86-ю зенитно-артиллерийскую дивизию Юго-Западного фронта ПВО страны, войну закончил в Румынии.
Демобилизовался, вернулся в Казань. Поступил в педагогический институт на физфак. Хотел в университет, но не взяли без аттестата – я же ушел на войну после девятого класса. Учась в пединституте, сдавал экзамены за десятилетку, чтобы получить аттестат. Окончил вуз с отличием, поступил в аспирантуру.
Однажды вызывают меня на Черное озеро, говорят, что есть решение ЦК КПСС, подписанное Маленковым, о моем зачислении в органы госбезопасности. А так хотелось заниматься наукой… В общем, я сбежал в Ленинград, пришел в аспирантуру института имени Герцена ассистентом профессора Терминасова. Написал под его руководством диссертацию. Однако от судьбы не уйдешь – снова обком партии, на этот раз Ленинградский, и альтернатива: либо едешь в Казань, либо партбилет на стол. Приезжаю, являюсь в Татарский обком. Пытался отвертеться, говорил, мол, хочу защитить диссертацию, стать ученым. А мне в ответ: “Есть решение партии…”
Так в сентябре 1952 года Владимир Хапаев оказался в органах госбезопасности и переехал на постоянное место жительства в Москву. Набранных в ГБ физиков направили в самое секретное подразделение из всех, которые когда-либо существовали в ВЧК и КГБ – в первый специальный отдел, обеспечивавший государственную безопасность ракетно-ядерного щита Советского Союза.
– Год я ужасно переживал отлучение от науки, – вспоминает Владимир Аверкиевич. – Потом несколько успокоился. Я ведь ни диссидентами, ни антисоветчиками никогда не занимался (поэтому и сейчас все ученики Хапаева называют его “Чистые руки”. – Авт.): мое дело – участие в испытаниях атомного, термоядерного оружия, в пусках ракет. Прямая обязанность – обеспечить безопасность, надежность испытаний с точки зрения непроникновения шпионов, исключения диверсий и так далее. Эдакая смесь науки и практики.
Кстати, одним из руководителей этого суперсекретного отдела работал Андрей Свердлов – сын Якова Михайловича.
Только за один год, 1954-й, мы обеспечили госбезопасность трех наземных ядерных взрывов, трех воздушных – и так продолжалось до 1966 года. В это же время мы готовили носители для межконтинентальных, тактических и прочих ракет. Курировали объекты, где происходили добыча и обогащение урана (к примеру, превращение урана-238 в уран-235), производились заряды.
До того момента, когда в 1993 году меня рассекретили, жена и сын не знали, чем я на самом деле занимаюсь. Все родные и знакомые были уверены, что работаю в Министерстве атомной промышленности.
24 мая этого года отметили 55-летие образования тайного спецотдела (между собой кагэбэшники называли его “атомной контрразведкой”), занимавшегося обеспечением сохранности государственных секретов при разработке всех видов вооружения. Теперь уже можно говорить о том, когда, вследствие чего и для каких целей он был создан.
Впервые генерал-майор Хапаев согласился поведать со страниц газеты о некоторых неизвестных доселе широкому кругу читателей подробностях “атомных” перипетий.
Ядерная бомба могла быть еще до войны
Как и во всем мире, в Советском Союзе над вопросом использования ядерной энергии начали работать в 1932 году, когда немецкие ученые Гейзенберг и Ган доказали, что во время распада урана-235 выделяется большое количество атомной энергии. Чуть позже советские физики Флеров и Петржак открыли спонтанное деление тяжелых ядер.
Еще до войны в Союзе прошли три международные конференции, посвященные физике ядра и мирному использованию атомной энергии. Германия пошла дальше – не ограничилась мирными планами…
На первой стадии немцы рассчитывали использовать ядерную энергию в двигателях для баллистических ракет ФАУ-2, которые были нацелены на Великобританию. Дальше – больше: приступили к изготовлению и атомной бомбы, благо теоретически и практически страна была готова к этому. Урана в Германии хватало, а тяжелая вода поставлялась из Норвегии. Однако осуществлению страшного проекта помешала война – объекты, занимавшиеся атомной энергией, были разгромлены.
Уже во время войны Сталину сообщили, будто немцы работают над ядерным оружием. Тогда немедленно был создан урановый комитет, возглавил его Борис Иоффе. Потом его заменил академик Игорь Курчатов. Проект создания атомного оружия назвали “Проблемой №1”. И, разумеется, засекретили…
Десятки лет держалась в строжайшей тайне информация о том, что реально иметь подобное оружие Советский Союз мог еще до войны…
В октябре 1940 года в отдел изобретательства Народного комиссариата обороны СССР поступили заявки на изобретения “Об использовании урана в качестве взрывчатого и отравляющего вещества”, “О центрифугировании” и “О термическом центрифугировании”. Другими словами, ученые Харьковского физико-технического института Ф.Ланге, В.Маслов и В.Шпинель предлагали вполне реальный план изготовления атомной бомбы – вплоть до приобретения необходимого для этих целей оборудования.
Однако эксперты Бюро изобретений Госплана СССР высказали сомнение в получении необходимого результата и рекомендовали авторам “провести экспериментальную проверку в научно-исследовательских институтах”. А вот, как осуществить ядерный взрыв в лабораторных условиях, чиновники от Госплана не подсказали.
Ничего не дали обращения ученых и к наркому обороны. К тому же дело происходило накануне войны, когда советское правительство всячески афишировало только мирные намерения…
11 июля 1941 года Виктор Маслов был призван в действующую армию и вскоре погиб. ХФТИ, где одним из научных руководителей был известный физик-теоретик Лев Ландау и часто бывал и работал Игорь Курчатов, спешно эвакуировался из Харькова, авторский коллектив распался. А ведь все могло быть иначе. Как сказал впоследствии В.Шпинель, мы полностью были готовы создать в 1940 году атомную бомбу. И обнародуй мы это вовремя, немцы не отважились бы напасть на Советский Союз – они наверняка струсили бы.
Сталин промолчал, а американцы ахнули
Общеизвестно, что после окончания Великой Отечественной войны, когда велись переговоры между главами трех стран – СССР, США и Англии, американцы постарались довести до Сталина сведения о наличии у них атомной бомбы (даже разработали целый сценарий, чтобы поэффектнее получилось). Видимо, рассчитывали насладиться страхом в глазах советского правителя. Однако Генералиссимус воспринял шокирующую информацию совершенно спокойно. На самом же деле…
Уже из Потсдама Сталин дал указание Курчатову незамедлительно ускорить работы по созданию атомной бомбы. В августе 1945 года спешно создается специальный комитет при Совете Народных Комиссаров (возглавил его Лаврентий Берия). Под его началом работали: непосредственно по разработке ядерного оружия – 1-е главное управление (руководитель – Борис Ванников); по добыче урана и другого сырья – 2-е главное управление (Петр Антропов); по разработке носителей – 3-е главное управление (Вячеслав Рябиков).
Задача, поставленная правительством, была не из легких: создать оружие не только в кратчайшие сроки, но и при строжайшей конспирации, так как американцы уже почувствовали, что и мы не топчемся на месте. Чтобы сохранить работы в тайне, в 1946 году был образован специальный 1-й секретный отдел КГБ СССР, впоследствии занимавшийся и обеспечением безопасности ядерного щита страны.
Имена ученых, причастных к “атомному” делу, были изменены, к примеру, Курчатов стал Бородиным. Даже словосочетание “атомная бомба” не произносилось – только РДС (чекистская шутливая расшифровка – Россия Делает Сама) или, как значилось в технической документации, реактивный двигатель “С”. Специальные термины и химические элементы, к примеру, “плутоний” и “уран”, тоже получили кодовые “клички”.
Режим строжайшей секретности привел к тому, что когда 29 августа 1949 года под Семипалатинском в 7 часов утра по местному времени произошел подрыв первого советского атомного заряда, американцы ахнули – они были уверены, будто мы придем к этому лет на 5-6 позже.
После первых испытаний началась массовая заброска Америкой в Союз агентуры, перед которой была поставлена задача: выявить на территории СССР объекты, занимающиеся ракетно-ядерным вооружением. Привлекались в основном перебежчики и дезертиры – бывшие граждане нашей страны, которых советские контрразведчики называли “узколобыми”: подготовлены они были слабо и действовали примитивно – сказалась спешка.
Задания, получаемые агентами иностранных разведслужб, поначалу сводились к следующему: например, приехать в Свердловск, с правой стороны дороги, ведущей до Нижнего Тагила, набрать земли, травы и прочего. Пробы отослать по назначению, а уж там по уровню радиации определят, есть ли близ данной территории интересующий кое-кого объект или нет. Таких “разведчиков” отлавливали отрядами.
Засылались и воздушные шары, чтобы заполучить снимки секретных объектов. Чекисты сбивали их “пачками”, пока не появились высотные самолеты-разведчики “Локхид U-2” (последнего, с летчиком Пауэрсом на борту, подбили в 1961 году над Свердловском).
И первый подрыв термоядерного заряда – в августе 1953 года – для США тоже был неожиданным…
Когда американцы почувствовали, что с помощью своих агентов, в лучшем случае, они могут выявить лишь места дислокации секретных объектов, они перешли к более изощренным методам – к вербовке советских ученых. Но сотрудники 1-го секретного это дело пресекали. Кстати, американцы пытались найти подход и к самим контрразведчикам, но не тут-то было…
Титов был шокирован смертью Гагарина
С 1957 года суперсекретный отряд КГБ в рамках программы по использованию атомной энергии в мирных целях стал заниматься и космосом. В том числе безопасностью первого отряда космонавтов.
– Все в отряде – Юра Гагарин, Гера Титов, Валя Терешкова, Андриян Николаев, Жора Береговой и другие – были для меня, как родные, – говорит В.Хапаев. – Очень тесно общался с ребятами и, естественно, знал о них все – к этому обязывала моя работа. Тогда я уже руководил нашим секретным подразделением.
Мы должны были обеспечить полнейшую безопасность космонавтов, оградить их от недоразумений, волнений. Вы не представляете, что такое техническая подготовка, которой они занимались целыми днями! Это тяжело, волнительно и, по правде говоря, страшно. Мне приходилось быть и “жилеткой”, и психологом. К примеру, вижу Германа что-то тревожит. Я тут же к нему: “Гер, как ты себя чувствуешь?.. У тебя все в порядке?.. Пойдем, выпьем по сто грамм, поговорим за жисть…”
Изначально “космонавтом номер один” был Титов. И именно его готовили к первому полету. Но Сергей Королев не простил бы мне, если б я тогда допустил Геру к полету… Почему же 12 апреля 1961 года в космос полетел все-таки Гагарин, а не Титов? Причина очень проста. Накануне полета мы сидели в комнате отдыха на Байконуре, слушали музыку. Потом замерили у Германа пульс, а он так частил – сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Видимо, переволновался. А у Юры “мотор” работал ровно, как часы…
В тот день, когда Юра погиб, мы с Германом были в Италии на международной выставке “Космос в мирных целях” – я его сопровождал. Помню, едем в машине, нас останавливает полицейский и говорит: “У вас трагедия – погиб Юрий Гагарин”. Герман страшно расстроился. И оставался в подавленном состоянии все время, пока мы возвращались через Париж в Москву…
С распадом Советского Союза поползли слухи, будто Гагарина умышленно ликвидировали. Одно скажу – это потрясающая глупость, которую продолжают муссировать до сих пор. Я-то точно знаю, что это неправда…
Сто шесть минус сорок
О том, какую дозу облучения получил Владимир Хапаев почти за полвека возле ядерного оружия, остается только догадываться. По его собственным воспоминаниям, первая солидная порция досталась ему в 1957 году, во время работы оперативной группы по расследованию чрезвычайного происшествия на секретном предприятии “Маяк” в Челябинске-40. Там взорвалась “банка” – хранилище отходов атомного производства. Никакой диверсии и в помине не было, а была элементарная халатность. По всем существующим нормам и правилам содержимое “банки” должно находиться под строгим контролем, чтобы исключить возможность возникновения внутри нее гремучей смеси. Но из-за российской безалаберности хранилище вышло из строя.
Однако челябинская катастрофа – детские шалости по сравнению с чернобыльской, произошедшей 26 апреля 1986 года. А вот Чернобыля Хапаев хлебнул, что называется, по самые ноздри – он пробыл на разрушенной АЭС с 1 по 18 мая в качестве одного из руководителей опергруппы 6-го управления КГБ СССР и будучи уже первым замом этой структуры.
В расследовании причин чернобыльской катастрофы принимали участие три генерала госбезопасности: начальник 6-го управления – генерал-лейтенант Федор Щербак, замначальника – генерал-майор Геннадий Кузнецов и Владимир Хапаев. Всего на месте трагедии работало около тысячи чекистов.
Оперативникам удалось доказать, что причиной взрыва ядерного реактора также стали чистейшей воды халатность, расхлябанность, как и в Челябинске.
– Между прочим, ставший знаменитым снимок злополучного четвертого блока сделан с вертолета моим подчиненным – полковником Михалюком, – рассказывает Хапаев. – Необходимо было заснять ядерный реактор с воздуха. Но все корреспонденты, к которым обращались с этой просьбой, отказались лететь, зная, что это смертельно опасно. А Валерий Михалюк полетел (2 мая) и награжден за это орденом Ленина.
Недавно в одном из бульварных журналов видел этот снимок в извращенном виде: два луча направлены от НЛО на четвертый блок… На что только не идут журналисты ради сенсации.
Если в Челябинске я был “пионером”, то в Чернобыле – уже опытным ликвидатором. Прибыв на место трагедии, ужаснулся: ходят мои ребята без головных уборов, курят на улице… Собственно, и винить их особо не за что – радиация ведь не пахнет, ничем о себе не напоминает, а вокруг красота, сады цветут, запахи сказочные… Ну я быстро порядок навел: приказал всем заменить петряновские фильтры на изолирующие, курить вне помещения запретил, заставил носить чепчики, бахилы. Дозиметрические “карандаши” мы выбросили – толку от них никакого, все равно зашкаливали, а выдали пленочные дозиметры.
С Чернобылем у меня один курьезный случай связан. Меня там чуть не обрили наголо. Как известно, самое большое количество радиации “впитывают” волосы. Проверили меня медики через несколько дней и ахнули: вокруг головы настоящий “нимб” – почище, чем у святого на иконе. Немедленно убрать всю шевелюру, говорят. Но вы представляете себе обритого наголо генерала? Я – нет, а врачи настаивают, грозятся жуткими последствиями.
В общем, спас меня один генерал из МВД. Привез в штаб, вызвал подчиненного и говорит: “Разведи-ка нашу жидкость, пусть Владимир Аверкиевич помоет ею голову”. Намываю голову, а сам думаю: “Что это за дрянь такая? А вдруг я вообще облезу?” Нет, смотрю – и волосы целы, и дозиметр молчит. Спрашиваю: “Чем это вы меня прополоскали?” Отвечают: “Государственная тайна”. Потом генерал по секрету шепнул: “Да это же стиральный порошок “Новость”.
Кстати, ни в Припяти, ни в Киеве, ни в других окрестных населенных пунктах этого порошка в продаже уже не было – все скупило население. Так благодаря “Новости”, которой я пользовался ежедневно, до сих пор могу похвастаться своей шевелюрой.
Допустимая норма радиации для человека – 0,5 бэр (биологический эквивалент рентгена) в год. В военное время критическая суммарная мощность доходит до 25 бэр. Хапаев в Чернобыле получил 80 бэр.
После возвращения домой (разумеется, никто дома и не предполагал, где был глава семьи) Хапаев укатил в Карловы Вары. Конечно, самовольно: по всем медицинским канонам ему “светили” клиника и долгая реабилитация. Но уж по возвращении с отдыха больницы избежать не удалось. Прошел обследование. 13 чекистам, в том числе и нашему генералу, была предложена операция по пересадке костного мозга.
– Я отказался. Быть может, поэтому до сих пор жив, – признается он.
Говорить о здоровье Владимир Аверкиевич не любит. Единственное, о чем генерал обмолвился: если до Чернобыля он весил 106 килограммов, то после – быстро похудел на 40.
Вместо эпилога
Мы беседовали в течение шести часов. За это время генерал выкурил не одну пачку “Парламента”. Заметив наше удивление, улыбнулся:
– Да, вот – курю. Когда начал? В 1943 году в Ленинграде. Как-то старшина Шпилька выстраивает взвод и приказывает: “Некурящие, два шага вперед!” Все курящие уходят, остальные – остаются. Я, естественно, тоже. Мне всего 17 лет, вредными привычками еще не обзавелся. Командир приказывает оставшимся в строю нескольким некурящим выкопать из льдов Невы бревно и распилить. За работу обещает по сто грамм шнапса. Нам, голодным и замерзшим, приходится выполнять приказ… Так называемый шнапс оказался обыкновенным тройным одеколоном. С тех пор я его запах напрочь не выношу.
Зато в следующий раз, когда старшина Шпилька приказал: “Курящие, два шага вперед!” – я вышел. Мне дали пачку моршанской махорки и кусок ленинградской газеты. Я свернул “козью ножку” и закурил. Первый (и пока единственный) раз бросил лишь через 20 лет. А теперь снова дымлю. Уже три года…
P.S. Сегодня из 270 чекистов самого секретного в истории ВЧК, КГБ, ФСБ подразделения в живых остались только двое: Владимир Аверкиевич Хапаев и его первый начальник – 93-летний Антон Николаевич Горин. Между прочим, из 6-го управления КГБ, к которому относился и 1-й секретный спецотдел, вышло 14 генералов.
А генерал-майор Хапаев до сих пор, уже будучи в отставке, работает старшим инспектором Департамента экономической безопасности ФСБ – обучает молодежь приемам работы в контрразведке “для обеспечения государственной безопасности личности, общества и государства”. Раньше порядок слов в этой формулировке был обратным: государство, общество… Личность – на последнем месте…