Отшельник, проживший в лесной берлоге три года, разучился говорить и со следователем общался преимущественно жестами
В детстве самой зачитанной мною книжкой был роман Даниеля Дефо «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо» с его невероятным, не похожим ни на какие другие сюжетом и поражающими воображение иллюстрациями Жана Гранвиля. Мог ли я, перелистывая тогда эти волшебные страницы, предположить, что с современными «робинзонами» встречусь наяву и не однажды?
Моя журналистская «робинзонада» началась со знакомства с бывшим слесарем Нижнекамского управления малой механизации пенсионером Алексеем Петровичем Воробьевым в его хибаре на берегу Камы в нескольких километрах от деревни Березовая Грива – в труднодоступном для случайного пешехода месте. Жилище его представляло хилую сараюшку с земляным полом, перегороженную внутри на два жилых отсека и кладовку. Сбоку, как ласточкино гнездо, прилепилась летняя кухонька с обтянутой полиэтиленом крышей и хлипкой дверью без замка. Внутри – чугунная печка, вместо стульев – березовые чурбаки вокруг самодельного стола.
Местные жители прозвали его Робинзоном. Хотя какой он Робинзон? Не на острове живет, а под боком у города, поблизости от рыбаков, охотников, грибников, садоводов. Да и очутился здесь не по экстремальной причине, а по собственной прихоти. Завьюжит или польют дожди сверх меры, выйдет из берегов река, он в любой момент может прервать самоизгнание – в Нижнекамске у него квартира, жена и теща: живи – не хочу! Так нет, предпочел превратиться из ответственного квартиросъемщика в безответственного бомжа. В город являлся лишь за хлебом, спичками и в сберкассу – заплатить за квартиру и коммунальные услуги на полгода вперед.
Что же подвигло его на старости лет променять налаженный быт, цветной «ящик», друзей-приятелей на романтические посиделки у пламени костра или печурки? Оказывается, Воробьев сбежал сюда от третьего инфаркта. Сердце пошаливало давно, лечение у врачей не помогало, а когда перенес один за другим два инфаркта и кардиолог прописал ему строгий «природный режим» – солнце, воздух и воду, он подался подальше от шума городского и нефтехимического смога на экологически чистый полуостров.
К дикой жизни привыкал постепенно. Поначалу уходил из дома летом на месяц-другой, потом и в межсезонье. Обитал в шалаше, словно пастух, а отважившись зимовать, соорудил что-то вроде сарая, утеплив стены снаружи сеном. Старик садовод подарил ему «буржуйку».
Прослышавшие про чудака Робинзона речники провели ему освещение, оставили на всякий случай аккумуляторные батареи. Как-то на сенокос приехали сюда мужики из совхоза «Нижнекамский», и один из них узнал в отшельнике своего знакомца по строительной организации. А поскольку работал он прорабом, то привез Петровичу доски, гвозди, рубероид для ремонта хибары. От скуки тот стал мастером на все руки: даже научился плести корзины из ивовой лозы. Питался в основном рыбалкой. Бывает, за день килограммов пять лещей и окуней надергает удочкой! Солит, коптит, вялит, жарит, уху варит. Картошка, лук, редис, чеснок, огурцы – все с огорода. И на зиму припасы в банки закатает…
- Его житье-бытье в таежной глухомани литературному Робинзону в своих теплых субтропиках могло привидеться лишь в страшном сне
Постепенно обзавелся друзьями – прибилась к нему дворняга Линда, а кошку Цыганку подарила теща. Мне рассказывали, что впоследствии появился у Воробьева и «Пятница» – знакомый пенсионер переселился к нему на жительство.
Знавал я «робинзонов» и покруче. Один из них на момент нашей встречи уже двадцать лет обитал на берегу лесной речушки Студенки. Худющий старик с взлохмаченной седой бородой, в изношенной донельзя одежде, опорках предстал предо мной в окружении стайки коз и коротко представился: «Борис». Выглядел на 80, хотя шел ему тогда всего-то 63-й год.
Когда-то здесь был маленький лесной поселок, в котором жил его отец, инвалид Великой Отечественной войны. Зайцев-младший колесил по стране: плавал краболовом на Дальнем Востоке, работал на КамАЗе, сменил несколько профессий – гравера, фотографа, художника-оформителя… Отправился на берега Невы поступать в Художественный институт имени Репина, но получил письмо от отца: тот просил его вернуться домой – безногому старику стало невмочь жить одному. Сын приехал да и застрял, как оказалось, навсегда. Похоронив отца и мачеху, занял их комнату в старом бараке, а когда он сгорел, переселился в их баньку «по-черному». Но зимой даже железная печурка не спасала от лютых холодов. Пришлось перебираться к козам в хлевушок.
Зимовал он невообразимо! Его житье-бытье в таежной глухомани литературному Робинзону в своих теплых субтропиках могло привидеться лишь в страшном сне. Представьте себе грубо сколоченные нары, под которыми жмутся полтора десятка беспокойных рогатых созданий (козы – единственное, что было между ними общего), тьма кромешная, духота и вонь – в этом смрадном закуте художник коротал долгие зимние сутки. Новорожденных козлят он брал к себе, согревая полуистлевшим тряпьем. Козье молоко в это время было его единственной пищей. Однажды так ослаб, что стало мутиться в голове. Пожевал заготовленный впрок прополис: сознание прояснилось, и хватило сил доползти до проселочной дороги, где на него наткнулся случайный верховой.
И это был не единственный фантом, озаривший его непредсказуемое существование. Однажды перед грозой волочил он ночью с лугов копешку сена (не гнить же козьему прокорму). Вдруг впереди что-то засветилось – пожар? Свечение, однако, на обычный огонь не походило: мертвенно-бледное, как электросварка. Борис с опаской выглянул из-за сосны. То, что он увидел, поразило его на всю оставшуюся жизнь: некое светящееся тело зависло над его избенкой, прощупывая ее ярким прожекторным лучом. Потом резко взмыло вверх и исчезло. «Наверное, инопланетяне, зафиксировав мое убежище, сделали вывод, что их предполагаемые братья по разуму все еще живут в эпохе неолита», – с юмором вспомнил художник тот эпизод.
Куда чаще его посещали земные твари. Впервые обнаружив у порога медвежий след, он испытал ужас не меньший, чем Робинзон Крузо при виде отпечатка человеческой ноги на песке. К счастью, шатун не был голоден: потоптавшись у порога, внутрь не полез, хотя дверь была не заперта. А следами зайцев, лосей и кабанов испещрены все подходы к жилищу. Самые опасные из гостей – волки. Эти мясники регулярно прореживали его козлиное поголовье. Однажды к нему, спящему, под рубаху заползла гадюка – их тут видимо-невидимо!
В отличие от Бориса Зайцева homo sapiens из Альметьевского района дичал вполне «цивилизованно». Нефтяники, базирующиеся близ села Новоникольска, долго не могли понять, кто регулярно потрошит их бытовки, уносит рабочую одежду, немудрящую посуду, консервы, тушенку, сахар, соль и даже бульонные кубики?
Таинственный тать попался случайно: дежурный оператор промысла, заприметив близ «качалок» странно одетого, обросшего парня на лыжах, позвонил в милицию. Сотрудники Альметьевского РУВД по следу вышли к подземной норе, в которой, как оказалось, обитал житель села Андрей Бодрягин, исчезнувший после того, как получил условный срок за ограбление. Впрочем, норой его прибежище можно было назвать лишь условно: скорей «блиндажом» из трех малометражных комнат, обшитых деревом, оклеенных обоями при полном наборе необходимых удобств: электричество, бытовые приборы, радиоприемник, посуда, еда. Все это добро было похищено из вагончиков нефтяников, включая гирлянду цветных электролампочек, снятую с их новогодней елки.
Подследственный признался, что отчий дом он покинул, опасаясь преследований за прежние кражи. Обустроил в лесу жилище, подключился к силовому кабелю от скважины, установил антенну. Набеги свои совершал, как правило, по пятницам, когда вахтовики разъезжались по домам. Действовал с предельной осторожностью: соорудил на березе смотровую площадку для обзора окрестностей, а на подходах к своему логову ставил ловушки-растяжки. Однако трехлетнее одиночество не прошло бесследно: со следователем ему пришлось объясняться в основном жестами – разговаривать нормально он уже отвык.
Его примеру последовала банда, возглавляемая однофамильцем пушкинского героя Дубровским из Зеленодольска. После серии кровавых расправ над казанскими бизнесменами и коммерсантами. Когда оперативники «сели ей на хвост», бандиты, заметая следы, укрылись в марийских лесах. Прожив, как кроты, несколько месяцев в земляном схроне и решив, что опасность миновала, они попытались на электричках добраться до Москвы. Но от «детей подземелья» исходил столь специфический запах, что пассажиры, заподозрив неладное, сообщили о зловонных попутчиках в милицию.
- В обычных условиях они не сумели в полной мере реализовать заложенные в них с рождения человеческие возможности
Впрочем, даже в отшельничестве можно обрести счастье. Житель Заинска, бывший камазовец Николай Афанасьев после очередной ссоры с женой собрал пожитки и, громко хлопнув дверью, покинул семейный кров. Домочадцы сперва сочли его поступок за блажь: дескать, куда он денется? А тот как в воду канул – ни слуху ни духу. Нашел пропавшего его приятель, который, возвращаясь с рыбалки, обнаружил на берегу реки занесенную снегом землянку. Разгреб сугроб, с трудом отворил разбухшую дверь и обомлел: на топчане лежал исхудалый, обросший свалявшейся бородой старик, в котором он едва узнал друга. «Николай, ты жив?» В ответ – слабый стон. Оказалось, что после сердечного приступа тот две недели провел без пищи в промерзшей насквозь землянке. Не окажись в критический момент рядом человека, погиб бы как пить дать!
В округе вспоминают, что пришелец поначалу соорудил у реки шалаш, кормился рыбой, заготавливая ее впрок, излишки продавал, покупая на вырученные деньги хлеб, тушенку и прочий харч, а также свечи, спички и необходимый рыболовный инвентарь. Какое-то время даже умудрялся ходить на службу, пока его не уволили за прогулы. Безработный не особо переживал: дел на новом поприще оказалось невпроворот! Отрыл капитальную землянку, за что и получил прозвище Партизан. Он не обижался – землянка получилась не чета партизанским: в три наката, с дверью, дощатым полом. Зимой в ней, как в знаменитой песне, «бьется в тесной печурке огонь». А с некоторых пор тут явно чувствовалась еще и женская рука.
Что ж, дело житейское! Встретил как-то в лесу грибницу, пригласил в свое экзотическое жилище, угостил жареной рыбой под соусом собственной рецептуры. За трапезой выяснилось, что у гостьи трое взрослых детей, трехкомнатная квартира. Не поверите, но женщина променяла все это благополучие на лесное убежище отшельника! «Мне с Николаем несказанно повезло, – призналась она. – Я к нему душой прикипела».
С появлением Расимы (Робинзон называл ее не иначе, как Пятница) землянку было не узнать. С притолоки свисали косы луковиц и перцев, на чугунной сковородке аппетитно шкварчали поджариваемые в растительном масле окуньки и караси, полки были уставлены банками законсервированных помидоров, огурцов, патиссонов и прочими соленьями-вареньями. А витающий в воздухе аромат подсыхающих березовых веников свидетельствовал, что их совместно ведомому хозяйству не чужда и такая неотъемлемая для деревенского существования роскошь, как банька. Эдем, короче!
…Допускаю, что представленная здесь «робинзонада» произведет на читателя неоднозначное впечатление. Почему столь разные по профессиональному и социальному статусу, характерам и мировоззрениям люди решили добровольно подвергнуть себя испытаниям, выпавшим на долю бесстрашного и неунывающего моряка из Йорка (криминальные примеры не в счет)? Психи что ли? Нет, все вполне адекватны. Скорей всего, причина в том, что в обычных условиях они не сумели в полной мере реализовать заложенные в них с рождения человеческие возможности. Как заметил философ Анри Амьель: «Всякая жизнь творит собственную судьбу».
Если честно, ведь многие из нас до сих пор испытывают ностальгию по зачитанному в детстве до дыр роману Дефо и его необыкновенному герою – длинноволосому, в хламиде из козьих шкур и в шапке колпаком, с ружьем в руке и топором за поясом (таким его изобразил художник). У каждого свое видение этого образа.
Кстати, все добровольные отшельники признавались мне, что именно его пример неутомимой жизнестойкости во многом помогал им находить согласие с природой, выживать в самых экстремальных условиях. А потом, признайтесь, разве не мечтали вы после очередного жизненного кораблекрушения оказаться на необитаемом острове и начать жизнь с нуля? Даже если остров этот не у восточных берегов Южной Америки, а в сотне километров от собственного дома?
