В бесчеловечных условиях, созданных оккупантами, каждый выбирал тогда единственный из представившихся способов выжить…

Три года Великой Отечественной войны более 70 миллионов советских людей (почти треть населения СССР) находились в немецкой оккупации, своего рода гигантском концлагере: рабский труд, голод, за любое неповиновение режиму – физические наказания, смерть. Все это очень напоминало ГУЛАГ, только вместо надзирателей в нем были старосты и бургомистры, вместо «вертухаев» – полицаи. Незыблемым оставалось и правило: «Шаг в сторону – побег!». Впрочем, сбежать можно было разве что к партизанам, да и то поставив на кон жизнь родных и близких.

Об этой трагической странице войны мы знаем по редким посвященным ей советским книгам и фильмам. Тем интереснее было услышать мнения двух непосредственных очевидцев жизни «под немцем». В те годы они были подростками, потом воевали, а много лет спустя случайно встретились в Казани. Оказалось, что они не просто земляки, а выходцы из соседних сел, одно из которых контролировали партизаны, другое – полицаи. Мои собеседники – ветераны войны и труда Юрий Александрович Величко и Алексей Егорович Ромашков.

– В начале войны ваши семьи оказались на оккупированной территории. Что вы можете рассказать об установленных там немцами порядках?

Ю.В.: – После первых бомбежек немецкой авиацией железнодорожной станции, где работали мои родители, они отправили меня к бабушке в деревню в Брасовском районе, недалеко от местечка Локоть. Вы, наверное, слышали о так называемой Локотской республике? Так вот, мы оказались на ее территории.

После того как немцы заняли этот городок, два инженера местного спиртзавода Константин Воскобойник и Бронислав Каминьский при поддержке командования 2-й немецкой танковой армии Гудериана осенью 1941-го создали Локотское окружное самоуправление и военизированную милицию для борьбы с партизанами. Телезрители должны помнить полковника Лахновского и его приспешника Валентика из сериала «Вечный зов» по роману Анатолия Иванова (у них служил карателем сдавшийся в плен Федор Силантьев). Их прототипами и послужили Воскобойник с Каминьским. Об этом упоминает писатель Борис Соколов в своей книге «Оккупация», вышедшей в 2002 году. Многое из того, о чем в ней говорится, нам с Алексеем Егоровичем пришлось видеть воочию.

В районах, вошедших в состав самоуправления, эти двое установили новый порядок по образцу немецкого, сохранив в то же время и некоторые советские элементы власти. Ситуация сложилась непростая, если не сказать – парадоксальная! Дело в том, что на этой территории оставалось много окруженцев – оказавшихся в глубоком немецком тылу бойцов Красной Армии, не успевших эвакуироваться гражданских лиц, бежавших из плена солдат, а также дезертиров, выпущенных на свободу уголовников. Кто-то ушел к партизанам, кто-то стал пособником оккупантов. Многие записывались в военизированную милицию, так называемую Русскую освободительную народную армию (РОНА). Местное население даже не всегда могло толком разобраться, где хозяйничают партизаны, а где – «ронавцы».

А.Р.: – Действительно, была полная неразбериха. Я жил тогда в деревне Холмеч с матерью, пятью сестрами и двумя братьями (отец воевал на фронте). Сначала у нас самостийно стали создаваться отряды самообороны, потом заброшенные в тыл сотрудники НКВД начали организовывать партизанские отряды. Командиром одного из них был председатель нашего колхоза Корнеев. И тогда Каминьский, назначенный обер-бургомистром округа после того, как партизаны расправились с Воскобойником, издал приказ: всем окруженцам добровольно явиться в Локоть и встать на «воинский учет».

Я это запомнил потому, что в нашей избе собралось тогда много людей, которые бурно обсуждали этот приказ. Бывший военный санинструктор Соня и ее друг Костя настаивали на присоединении к партизанам. Но, как говорится, мнения разделились. Они сразу подались в лес, остальные – кто куда. Многие подчинились приказу и «зафиксировались» в окружной комендатуре. Им выдали оружие и зачислили в «ополчение» по охране деревень от… партизан.

– Выходит, вчерашние окруженцы оказались по разные стороны баррикад?

Ю.В.: – Именно так! «Анархия – мать порядка», точнее о сложившейся обстановке не скажешь.

Принято считать, что в оккупированной Белоруссии действовало мощное, руководимое из центра партизанское движение. Не могу спорить с историками Великой Отечественной, они больше знают, но по тем нашим ощущениям и по фактам, известным нам, партизанские отряды формировались стихийно, в том числе и из окруженцев, и местных патриотов, не изменивших советской власти. Их боевые действия против оккупантов были разрозненными. Надо сказать и о том, что для местного населения иные отряды партизан представляли не меньшее бедствие, чем каратели и полицаи. В лесах было много брошенного оружия, боеприпасов, амуниции, лошадей – вооружиться и сесть на коня мог всякий, кто хотел в тех условиях выжить. По хуторам и селам рыскали вооруженные группы, грабили население, убивали всякого, оказывавшего сопротивление, мародерствовали, насиловали девушек и женщин. Подкатывает, бывало, тачанка с мужиками к избе: в окно летит граната – взрыв, огонь, дым, после чего бандиты уводят со двора хозяйскую скотину. Прямо как в кино про гражданскую войну: «Белые пришли – грабют, красные пришли – тоже грабют. Ну, куды крестьянину податься?».

Как противостоять такому террору? Нашим отрядом самообороны, в котором состояли даже подростки 14-15 лет, руководил Николай Привалов. Мы притащили из леса пулеметы, брошенные при отступлении войсками, замаскировали их на чердаках, установили дежурство. И как только появлялся вблизи села какой-нибудь «неопознанный» вооруженный отряд, по нему тут же открывался пулеметный огонь из всех стволов – патронов-то было навалом! Поэтому нашу деревню в округе считали партизанской, хотя партизан как таковых у нас тогда еще не было.

А.Р.: – Надо сказать, что последствия такого двоевластия население ощущало на собственной шкуре. Ехали мы как-то с дедом Матвеем и моим одноногим братом Василием (инвалидом он стал после ранения) в райцентр. Вдруг у железнодорожного разъезда нам навстречу трое в санях с пулеметом Дегтярева. «Мы партизаны, – крикнул один из них. – Фрицы в деревне есть?» – «Нет». Они подъехали, обыскали нас. На прощанье главарь снял с брата ушанку, пригрозив: «Скажете кому, что встретили партизан, расстреляю!». Дед Матвей, который все же проговорился дома об этом инциденте, вскоре и впрямь был расстрелян. Так и осталось загадкой, кто же были те случайные встречные. Впрочем, тогда никто ни с кем не церемонился: будь то полицай или партизан. Помню, командир партизанского отряда, бывший начальник пожарной части Ерофеев из деревни Шемякино, захватив десятка два полицаев из бывших окруженцев, тут же расстрелял всех без суда и следствия.

Трагически сложилась и судьба Сони с Костей, которых схватили во время карательной облавы. Как злостных партизан их решили не расстреливать, а публично повесить в центре села – для острастки. Приговор приводили в исполнение полицаи, среди которых оказался участник того «военсовета» в нашей избе, Костин земляк из Саратова. Я даже фамилию его запомнил – Роднов. Уже с петлей на шее Костя крикнул ему: «Леня, будешь дома, расскажи моим, как мы погибали!» И тот вдруг вскинул винтовку и выстрелил в него! Так случилось, что пуля пробила головы обоим приговоренным! Стрелка, избавившего бывших однополчан от позорной смерти, тут же, конечно, арестовали…

– Что же все-таки представляла собой Локотская республика? И почему она смогла просуществовать почти три года без попыток со стороны населения и партизан, как говорится, свергнуть ненавистный режим?

Ю.В.: – Причина, вероятно, в том, что такое положение всех устраивало. Ее руководителям было предоставлено право контроля над самоуправляемой российской территорией, хотя и под непосредственной эгидой оккупантов. Немцам не приходилось отвлекать фронтовые воинские части на борьбу с партизанами. И в то же время они могли собирать гарантированный продовольственный оброк для воюющей армии. С этой целью были даже сохранены коллективные хозяйства, на отмену которых тогда многие рассчитывали.

В Локте за время оккупации были восстановлены все выведенные из строя при отступлении Красной Армии промышленные предприятия, заработали всевозможные частные мастерские, ожила торговля. В общем, это была некая модель не осуществленного до конца в СССР ленинского НЭПа. Люди получили рабочие места, возможность торговать…

Представьте, вчерашним колхозникам начали раздавать землю в частное пользование – бери сколько хочешь! И люди стали обзаводиться обширными участками. Правда, вскоре вышло разъяснение, что за не обработанную в срок землю ее владелец все равно обязан платить налог по установленной норме. Если же земля не будет обрабатываться и впредь, то на первый раз ее владельца прилюдно выпорют, на второй – расстреляют. После этого новоявленные «латифундисты» стали в массовом порядке избавляться от пахотных излишков.

– Каким же был конец этого прообраза несоветской власти?

Ю.В.: – Тут я могу сослаться лишь на документы из книги Соколова. Когда на Брянщину пришла Красная Армия, Локотская республика приказала долго жить. Остатки бригады Каминьского, насчитывавшей к тому времени не более четырех тысяч «штыков», вместе с семьями бежали в райцентр Лепель Витебской области. Бывший обер-бургомистр и тут попытался было создать новое окружное самоуправление – Лепельское. Однако просуществовало оно всего несколько месяцев – опять же до прихода наших войск. Каминьскому все же удалось собрать остатки бригады и использовать свое войско сначала против партизан, затем, уже в составе войск СС, в подавлении Варшавского восстания. За особые заслуги ему было присвоено звание бригаденфюрера СС. Однако своими зверствами и мародерством его боевики вызвали недовольство даже у немецкого командования: бывшего комбрига РОНА было приказано арестовать. Узнав про это, он бежал в Карпаты, чтобы присоединиться к отрядам УПА, но по дороге был убит солдатами зондеркоманды СД.

– В дни 70-летия начала Великой Отечественной войны на ТВ по нескольким каналам показали культовый фильм Элема Климова «Иди и смотри». Вы узнаете себя в его герое, партизане-подростке?

Ю.В.: – Судить не могу, я фильма не видел. Знаю, что там немцы заживо сжигают запертых в клубе жителей белорусской деревни. Нам с Алексеем Егоровичем свидетелями подобных трагедий стать не пришлось. Хотя мы, несмотря на свой юный возраст, как могли, помогали партизанам. Но немало людей, так называемых коллаборационистов, пособничали оккупантам. Среди них были не только перебежчики и предатели, но и те, у кого не достало мужества, терпения и сил выдержать бесчеловечные условия существования, на которые их обрекли нацисты вместе со своими добровольными помощниками. Каждый выбирал тогда единственный из представившихся способов выжить. Что толку сегодня их судить…