Когда у вас в последний раз на отечественном фильме комок подступал к горлу?

У Вознесенского, как вы помните (хотя бы по фильму “Застава Ильича”): “Все – кончено! Все – начато! Айда в кино!” Но изменились времена – сегодня зрителя в кинотеатр одним призывом не завлечь, разве что силком. Правда, это чревато: попытались кое-где обманом затащить его на просмотр “Утомленных солнцем-2”, так он – судиться!

Увы, кино, без которого еще недавно наша жизнь была непредставима, сегодня уходит из нее, как говорится, по-английски. Впрочем, кинематографисты делают вид, будто все о’кей! Сергей Соловьев еще в начале “нулевых” оптимистично заявил: “Российский кинематограф постепенно обретает стабильность”. Парадокс в том, что сказано это было незадолго до очередного Московского кинофестиваля, на котором впервые за всю его историю не было представлено ни одного отечественного фильма. Какая стабильность? Разве что стабильность темпов спада российского кинематографа! В минувшем году на широкий экран страны вышло 338 фильмов, и лишь 69 из них – отечественные.

Возможно, под “обретением стабильности” мэтр имел в виду количество лент, представленных на международных кинофестивалях? Но какое отношение это имеет к массовому зрителю? Большинство из выставочных фильмов, как правило, умирают после первого же показа, в России их практически не видят. Да и цена их непомерно велика. На недавнем заседании правительственного Совета по развитию отечественной кинематографии премьер Владимир Путин высказался на этот счет: “Уже сейчас можно сказать, что не раз картина с многомиллионным бюджетом, пиаром не пользуется популярностью у зрителя”. Наверняка это был камушек в огород Никиты Михалкова, фильм которого “Утомленные солнцем. Предстояние”, несмотря на невиданный бюджет в 1,5 миллиарда рублей и массированную рекламу, в прокате провалился.

Как провалился и в Каннах. Потому что Михалков снял несовременное, неактуальное, малопонятное иностранцам кино. Превзойти американский триллер “Спасти рядового Райана” не получилось. Жюри к саге о мытарствах семьи Котовых на фронте осталось равнодушным. А ведь сиквел (как, впрочем, все последние картины мэтра) рассчитан именно на зарубежного зрителя, потому его стилистику местами не отличить от лент о Гарри Поттере.

Засветиться перед мировым кинематографическим истеблишментом, привлечь внимание зарубежной критики и прессы, а если подфартит, то и “Золотую пальмовую ветвь” отхватить или другой какой приз – вот кредо многих нынешних российских кинорежиссеров. Правда, чтобы понравиться европейским, тем более голливудским киноакадемикам, им приходится принимать условия чужой игры, “прогибаться” под устоявшиеся западные шаблоны, поступаться национальными принципами.

Эту тенденцию подметил, размышляя об очередном выдвиженце на “Оскара”, журналист Роберт Копосов в статье “Понравится ли американцам наш “Край” (“РТ”, 16 ноября 2010 г.): “Посмотрел фильм Алексея Учителя, и все во мне всколыхнулось от возмущения: такой откровенной нелюбви к своей Отчизне я еще не видел”. Я же нечто подобное увидел еще в рогожкинской “Кукушке”. Ее герой, капитан Красной Армии (в отличие от других действующих лиц, у него даже имени нет, лишь издевательское звукосочетание “Пшолты”), то сидит в бурьяне со спущенными штанами, отравившись грибами-поганками, то рядится в нелепую бабью кофту, то тупо твердит пацифистски настроенному финскому снайперу-смертнику: “Фашист!” И вообще ведет себя, как законченный дебил.

Действие фильма происходит в конце 44-го, и, казалось бы, немолодой, увлекающийся поэзией фронтовик должен был за эти годы разобраться, что к чему. Однако молодой финн с университетским образованием заканчивает войну зрелым философом, а советский офицер – овощем, ботвой. По-моему, это один из самых антироссийских художественных фильмов. Если не считать, конечно, “Чонкина”. Великая Отечественная война – единственная несущая конструкция, удерживающая на себе шаткую систему сегодняшних нравственных ценностей. Рухнет она – рухнет все! Стоит ли ради личных творческих амбиций и призрачных надежд на статуэтки международных киносмотров жертвовать последней подлинной святыней, оставшейся от нашей прошлой жизни?

“Каждое поколение снимает свое кино и показывает своих героев. Во многом по экранным образам, по содержанию фильмов будут судить о нашем времени”, – еще цитата от премьера на выше-упомянутом заседании. Надо полагать, Владимир Путин имел в виду поколение кинематографистов. С ним нельзя не согласиться. Потому что если потомкам действительно придется судить о нашем времени по снятым этим поколением фильмам, они не поймут, о какой стране вообще речь. Впрочем, нам и самим в этом трудно разобраться.

Прошлым летом пришлось ехать на автобусе от Екатеринбурга до Кустаная. Едва вырулив с автовокзала, сменный водитель включил в салоне “видушник”. С первых же кадров на экране замелькали руки с пистолетами, началась невообразимая стрельба, кровь хлынула ручьями. На наше несчастье это был сериал “Десантура”: кончалась одна кассета, шофер вставлял другую. Через два часа пути трупы исчислялись уже десятками, а убийствам не было конца. Вряд ли кто из пассажиров понимал, почему и за что бывшие десантники с таким остервенением “мочат” ментов, а заодно и подвернувшихся под руку сотрудников спецслужб. Что уж говорить о детях, не отрывавших глаз от экрана!

Я глянул в окно: по шоссе мчались потоки машин, мелькали коттеджи, избы, бензоколонки, кафе, до горизонта простиралась восхитительная уральская натура. В Челябинске горно-лесной пейзаж сменился суетой городских улиц, за стеклом проплывали заводские корпуса, новостройки, многоэтажки, супермаркеты, рабочие и дачные поселки. За пограничным КПП потянулась бескрайняя казахская степь со стадами овец, комбайнами, “КамАЗами”, тракторами. Рутинная повседневная жизнь вершилась за окнами международного автобуса: люди работали, строили дома, ходили по магазинам, копались на огородах. Десантура не мочила ментуру, киллеры не отстреливали “заказных” бизнесменов, маньяки не терзали женщин на пустырях и в лифтах, подонки не шантажировали родителей киднеппингом. Конечно, в нынешней жизни никуда от этого не деться. Вопрос в пропорциях реальной и экранной жизни. Пассажир экспресса за всю свою жизнь не увидит столько убийств, жестокости и извращений, сколько в телевизоре за 15 часов утомительного рейса. Потому что если в стране бандит, маньяк, подонок – каждый сотый, то на экране он – каждый второй.

Где они, фильмы и сериалы не из зазеркальной, а настоящей, не придуманной дилетантами-сценаристами жизни – той, что мелькает за окнами автобуса? Где сегодняшнее кино, которое разговаривает со мной, со всеми нами по душам? Назовите навскидку хоть одну картину последних лет, в персонажах которой вы бы узнали себя и свое окружение, а в интерьерах – типовую квартиру, деревенский дом, общежитие, обычный служебный кабинет. Нет таких! Да и в героях либо владельцы особняков на Рублевке, роскошных чиновничьих апартаментов, офисов, пентхаусов, либо клиенты тюремных изоляторов, милицейских “обезьянников”, обитатели притонов, наркоманы, проститутки и прочий маргинальный элемент. С одной стороны – гламур, с другой – чернуха. Зазор между ними так мал, что для человеческой личности в нем не осталось пространства.

Создатели этой пошлой и безвкусной “лажи” так же страшно далеки от народа, как декабристы, и даже еще страшней. Производители российской масс-культуры существуют в полном отрыве от тех самых масс, для которых они, казалось бы, обязаны работать. Складывается впечатление, что цель их творчества – мамона, и на этом валтасаровом пиру зрительскому большинству, для которого кино было важнейшим из искусств, конечно же, не место. Как говорится, мухи отдельно, котлеты отдельно. Мухи, надо полагать, мы с вами. Остается утешаться сентенцией Хичкока: “К кино нужно относиться не как к куску жизни, а как к куску торта”.

Что мешает господам режиссерам снимать фильмы типа “Алешкина любовь”, “Три тополя на Плющихе”, “Родная кровь”? О простых житейских отношениях, чистой любви, бескорыстной дружбе, взаимопомощи – ведь мы не перестали всем этим жить! Казалось бы, нет прежних идеологических ограничений и запретов, не надо “гордиться общественным строем”, цензура “дала дуба”: снимай – не хочу! А уж какой Клондайк социальных и нравственных потрясений, надежд и разочарований открыла перед художниками реверсия  социализма к капитализму! И что? Вместо честных, искренних киноисповеданий из открытых для свободного творчества шлюзов хлынул мутный поток цинизма, насилия, патологической жестокости, бытовой грязи, низменных устремлений. В отечественном кинематографе наступило своего рода “холодное лето 53-го”, только амнистированная лагерная уголовщина заполонила не города, а белые и голубые экраны. Кинопроизводство словно задалось целью как можно ниже опустить, унизить страну, представив ее миру неким исчадием зла.

Окончательно похоронил мои надежды на возрождение гуманистического, побуждающего “радостное приятие жизни” кино Павел Санаев своей картиной “Похороните меня за плинтусом”. С ностальгической грустью вспомнился “Сережа”, снятый Таланкиным и Данелия. Какая между этими фильмами пропасть! Один добрый, светлый, человечный, другой – сплошная жесть. Сережин трогательный лепет: “Коростылев, возьми меня в Холмогоры!” до сих пор щекочет мне горло, а заговорщицкий шепот его ровесника Саши Савельева, сообщающего маме на бабушкиной могиле, где та спрятала свои “заначки”, хочется забыть сразу и навсегда. Санаев-младший не скрывает, что его сценарий, как и повесть, автобиографичен, и тем сильнее чувство неловкости за узнаваемых в нем персонажей. Если сын и внук в своем творчестве так беспощаден к собственным родственникам, можно ли ждать от него иного изображения не близких ему людей? Мне это напомнило случай, когда Алан Паркер, снимавший “Сердце ангела”, позаимствовал у обожаемого им Тарковского его коронный прием из “Сталкера”. Только у Тарковского с потолка льется дождь, а у Паркера – кровь.

…На обратном пути из Казахстана уже другой водитель всю дорогу “развлекал” пассажиров боевиками (на этот раз голливудскими). И снова на мини-экране кровь, пальба, мордобой: черные гангстеры вышибали мозги белым копам, спецназовцы крошили террористов, наваляв трупов ничуть не меньше, чем в “Десантуре”. Поди разберись, потомок, где происходит действо: в России или США?