У моей приятельницы Гульнур из актанышской деревеньки Чугана трое детей. Но в отличие, к примеру, от меня, имеющей двоих чад примерно такого же возраста, у нее голова о новогодних подарках совсем не болит. И вовсе не потому, что приготовила их загодя. А потому, что эти самые подарки покупать ей просто не на что.

Вот уже лет восемь трудится она социальным работником в деревушке на пятьдесят с лишним дворов. На ее попечении четыре старушки. Сейчас остались только две. Остальные переехали на зиму в городские квартиры своих детей. Гульнур, понимая, насколько теперь комфортнее ее бабулькам, уехавшим в тепло и уют кирпичных домов с центральным отоплением, вместе с тем немного огорчилась их отъезду. Ведь с этого дня она будет получать заработную плату в два раза меньше – чуть больше 170 рублей.

Работа ей нравится. Да и как раз по ней. Человек она – широкой души, добрейшая натура, чем многие и пользуются, между прочим. Нередко, неожиданно заехав в деревню, в ее доме можно обнаружить целый детский выводок. Для всех найдется и время, и место в просторном доме. Тем более что полдеревни – родня разного ранга.

А дом у Якуповых отменный. Не по здешним меркам просторный и уютный. Даже – немыслимое в Чугане дело, где в одной комнате годами живут несколько поколений, бабушки-дедушки с внуками и правнуками – у детей есть собственная комната, а у родителей и вовсе отдельная спальня. В огромном зале самое место для детских игр. Это уж муж Фаниль постарался – не один год рубил лес за Белой и заработал себе на добротный сосновый сруб. А в последние советские годы даже умудрился получить кредит на строительство и потому сумел свое подворье основательно обустроить. Пару лет ютилась семья в бывшем колхозном медпункте, но и тогда крепкая крестьянская натура Фаниля сказывалась. Помню, всю деревню веселили якуповские полсотни кур, которые до первых крутых холодов не желали спускаться с облюбованного ими развесистого тополя во дворе, днюя и ночуя на его ветвях. Только иногда, понимая, видимо, ответственность момента, спускались в крытый полиэтиленовой пленкой сарайчик, чтобы снести на душистом сене яйца. Под такой же пленкой зимовал теленок.

Сейчас и смешно, и грустно вспоминать то время. По крайней мере, в дружном семействе проблемы с деньгами тогда не было. Но теперь все иначе. Город, особенно в последние годы, как-то разом утвердился во мнении, что деревня у нас теперь богатая. Живут, мол, – как сыр в масле катаются. Не отрицаю, немало таких деревень. Даже вот тут под боком, в Заинске, сколько процветающих сел и хозяйств.

Еще больше их возле больших городов. Но, уверяю вас, в глубинке по большей части все не так.

Нет, здесь не голодают. В ту же Чугану, ставшую мне родной, как ни приеду, все получается неожиданно. Но тут же на столе появляется разнообразная деревенская пища. Молоко, сметана, варенье, овощи – всего в достатке. Кур также не считано. Несколько десятков уток во дворе покрякивают. В огромном сарае, куда я заглянула с младшим хозяйским сыном Алмазом, громко вздыхает корова. Вперебивку блеют овцы. А мальчишка торопится показать мне своего любимца – недавно Якуповы приобрели жеребца. Так что и острая для деревенской семьи транспортная проблема решена. Тем более что оба сына уже закончили деревенскую начальную школу и теперь учатся в райцентре. А туда и обратно (это добрых два десятка километров) частенько приходится ходить пешком, в любую причем погоду. Не всегда на ходу колхозный автобус.

Гульнур и Фаниль, родившиеся и выросшие в этой деревушке, затертой меж старым и новым руслом Белой, огибаемой речкой Сюнь, другую жизнь видели только по телевизору. И отсюда в какие-то неведомые дали они не рвутся. Потому что очень земные. Работа мою подругу устраивает. Правда, вот у мужа отношения с председателем кооператива не заладились, но подрабатывает на стороне. Рассчитываются с ним, чем придется. Не жалуются. Но вот отчего-то у бодрой Гульнур на глаза невольно наворачиваются слезы, когда она похлопывает своей натруженной ладошкой по старенькой курточке семилетнюю дочь Нурию.

Наши нехитрые городские гостинцы деревенским друзьям откровенно в радость. Потому как тот же зефир в шоколаде или “Кока-кола” им просто не по карману, как не по карману и новые наряды. Несколько раз в год я провожу дома основательную ревизию. С полок шкафа и кладовок достаю и укладываю в стопки юбки, свитера, куртки, обувь – по сезону. Дочь в радостном нетерпении скачет вокруг, то и дело подсовывая свои платьица, из которых она, как и вся ребятня в этом возрасте, быстро вырастает – это значит мы едем в деревню, к Якуповым. То, что маловато для ребятишек Гульнур, тут же разойдется по другой малышне.

Ладно, с одеждой худо-бедно проблема решается. А вот как быть с теми соблазнами, которые вольно или невольно провоцируют непритязательных и послушных деревенских ребят на неожиданные для их родителей просьбы? Не скейтборды с компьютерами они просят – тут уж они своим умишком понимают, что нельзя замахиваться на совсем немыслимое, запредельное. А что попроще – тот же “Финт”, “Несквик”. Многое, увиденное на экране, им и вовсе не понять. Та же крошка Нурия (вот ведь юная крестьянка, рациональная до мозга костей) все допытывалась, зачем в этой злосчастной Виллабадже на такой огромной сковороде еду готовят? Это же сколько газа израсходовали! “Или неужели, – осенила её страшная мысль, – они дровами печь топили?” Что такое дрова для актанышской деревни, где они всегда в децифите, эта кроха уже в семь лет знает!

Еще она хорошо знает, что деньги в деревне – редкость. И что родители, много, до устали работающие, при всей огромной любви к ней и к ее братьям заработать их бессильны.

В своем письме к Деду Морозу, которое девчушка тайно начала писать еще осенью, она не просит прислать ей игрушек, сладостей или другие подарки, а просит нарядное платье для своей самой красивой на свете мамы, у которой жесткие, шершавые, но такие ласковые ладони…