Впечатанные в живую ткань сердца строки блокадной правды Анны Ахматовой направляют неостывшую память к Ленинградской Голгофе. Кем и чем возникает перед мысленным взором блокадный Ленинград: городом-»дном геенны»; городом-страдальцем; городом-стоиком; городом-героем, победившим смерть? На его челе проглядывают лики и вселенской покорности, и безысходной грусти, и эпической жертвенности. И это лишь штрихи к коду феномена. Его расшифровка – «промысел» Вечности.
Петербургский вектор плана «Барбаросса»
Само рождение нацистской идеи-фикс о победном походе на Восток изначально было связано с «коленопреклонением» Ленинграда – символа славы Петра Великого, революции, индустриальной мощи, культурного взлета перед псевдопланетарным властелином. Жирным красным карандашом Гитлер провел на карте операции «Барбаросса» линию «Берлин – Ленинград». Речь идет не только об определении города как исходно важного рубежа в стратегическом смысле – «ключа» к сердцу России Москве, но и в метафизическом смысле. Фюрер, мистик, испытывавший необъяснимый страх перед местом с высокой концентрацией сил – земных и небесных, оплодотворенных пыльцой мессианства, был одержим желанием, дошедшим до маниакальной страсти, стремлением умертвить этот источник, воспроизводящий русский дух непобедимости. Эти чувства предельно скупо, но прицельно точно отражены в директиве Гитлера (от 29.08.1941 г.) «Будущее Петербурга»: «стереть с карты мира», «сравнять с землей». Ленинград оставался постоянной головной болью Гитлера, камнем преткновения нацистских замыслов.
В этом свете Ленинград не случайно с самого начала войны оказался на перекрестке двух огней: с юго-запада, через Прибалтику к городу подступала немецкая группа армий «Север» (командующий – фельдмаршал В.Лееб), с северо-запада к нему двигалась финская армия (командующий маршал К.Маннергейм).
Так началась Ленинградская блокада, уместившаяся в цифру «900». Ставшая не только частицей всенародной участи, но и вдохновительным примером-образцом выполнения обязательства перед Историей, долга перед Родиной.
Город-фронт
В силу многих объективных, в немалой степени и субъективных обстоятельств круг обороны Ленинграда сжимался катастрофически быстро. На нем все чаще возникали оголенные бреши, череда «мертвых зон». Четырехмиллионное гражданское население города и войска Ленинградского фронта оказались в кольце огненного ада. Фронт и тыл слились воедино. Город стал фронтом, а его жители – солдатами. Все они подпали под власть одной судьбы. И она предопределялась исходом встречи между жизнью и смертью на всем пространстве блокадного бытия. Но на нем обозначались точки, где эти «встречи» имели особую значимость.
Одной из них были окопы, обретшие образ неприступной стены, места подзарядки энергией стойкости.Никто никого туда не гнал, но там был почти весь живой Ленинград. Потрясают объем проделанной работы и число участвовавших в ней людей: в сентябре на укреплениях ежедневно трудились по 99540 человек, в октябре эта цифра возросла до 113300, в страшном январе там все еще работали 12 тысяч человек, изнуренных голодом и холодом. Возведенные силой духа и плоти, кровью и жизнью разнородного человеческого материала – комсомольца и коммуниста, студента и профессора, артиста и чиновника, пионера и пенсионера, – окопы стали испытующим человека полигоном. Здесь сплелись удивительные черты исконно ленинградского характера: запредельная терпеливость, библейская покорность, фанатичная любовь к своему городу. Грандиозный окоп протяженностью 900 километров, опоясавший город, спас не только чью-то личную жизнь, но помог ему устоять. Окопы, над которыми возвышались миллионы кубометров земли, вывернутые наверх киркой, лопатой и окоченевшими пальцами, стали неперейденным рубиконом для обеих сторон: немцы споткнулись, остановились, ленинградцы – не отступили.
Поддержание жизненного пульса в «ленинградском организме» было главной задачей. Не один раз вставал вопрос: что будет с мегаполисом? Вопрос витал на всех уровнях. Известен приказ Сталина подготовить город к самоликвидации в случае прорыва фронта. Гитлеровское командование в рамках психологической информационной войны забрасывало Ленинград листовками, внедряло агентов, активизировало деятельность «пятой колонны». Запускалась «утка» о возможном применении химического оружия. 24 сентября 1941 года «Ленинградская правда» вышла с передовицей «Ленинград – быть или не быть». Смятение, царившее «наверху», было преодолено твердостью «низов». Во всех «живых» ячейках города прошли митинги, собрания, сходы, с которых начался повсеместный процесс создания отрядов народного ополчения. Именно здесь, на этом уровне, было принято решение: «Ленин–
град не сдавать!» Это редчайший в истории пример коллективного самозаклания. В этом лозунге нет трибунной пафосности, это форма душеприказания. Город от состояния неопределенности, отрешенности, сознания покинутости перешел в состояние борения, патриотического горения. Весь ритм жизни, логика мышления, смысл существования – все было подчинено задаче выстоять и победить. В подвалах зданий продолжались уроки для учащихся младших классов, старшие когорты юного поколения превратились в «многостаночников» — сигнальщиков на крышах, подносчиков боеприпасов, возводителей пулеметных ДОТов и противотанковых заграждений – «ежей», в заводских токарей, встававших на подставные тумбы и выполнявших суточные нормы взрослых.
В идейно-художественном цехе также ковалось оружие победы – дух надежды и всетерпения, вселявший силы. Сокровенно-теплые слова более тысячи писателей, корреспондентов газет, мастеров слова, полотна и сцены, половина из которых сошли в блокадную землю, являлись лучами солнечного тепла, радости, надежды. «Окна ТАСС», появившиеся с первых дней и действовавшие до конца блокады, служили рупором правды о войне.
Враг не прекращал бомбить, обстреливать, поджигать город – безостановочно, методично и безжалостно. За период Ленинградской битвы по нему было выпущено 150 тысяч снарядов, сброшено 100 тысяч зажигательных и 5 тысяч фугасных авиабомб. Казалось, на этой «сковородке» ничего живого не могло сохраниться. Но Ленинград продолжал оставаться жизнеспособным, несломленным.
«Дорога жизни» – еще одна точка, где бесчинствовала смерть, но ткалась и победа. Трудно переоценить ее роль. Это единственная военно-стратегическая транспортная магистраль через Ладожское озеро, связывавшая осажденный город с Большой землей. По ней проходила эвакуация населения и промышленного оборудования из Ленинграда, доставлялись в город продовольствие, топливо, оружие, медикаменты. Общее количество грузов, перевезенных в Ленинград по «дороге жизни» за весь период ее действия, составило свыше 1615 тысяч тонн, за это же время из города было эвакуировано около 1375 тысяч человек. Более сотни машин с людьми и грузом ушли под воду… Шоферы «полуторок» и летчики «кукурузников» не дали прерваться нити жизнепродолжения Ленинграда.
Царь-голод
В октябре сорок первого на город лег снег, так и не растаявший, утвердивший одну из предельно морозных в ХХ веке и самых страшных зим. К ленинградцам пришло тягчайшее испытание – голод. 20 ноября в городе были установлены самые низкие нормы выдачи хлеба по карточкам: рабочим и инженерам – 250, служащим, иждивенцам и детям – 125, военным – от 300 до 500 граммов. Началась массовая гибель населения. В декабре умерли 53 тысячи человек, в январе 1942 года – более 100 тысяч. Число смертей увеличивалось в нарастающей прогрессии.
Голод в блокадном Ленинграде имел особое измерение. Он стал образом жизни, постоянным изнурительным состоянием, в котором дни и ночи, соединившись, превращались в беспросветную бесконечность. Хлебом бредили во сне и наяву. Ломоть его становился миражом, несбыточной мечтой. «Засыпая, каждый день вижу во сне хлеб, масло, пироги, картошку. Да еще перед сном – мысль, что через 12 часов пройдет ночь и съешь кусок хлеба». Это запись в дневнике 16-летнего Юрия Рябинкина, сделанная в ноябре 1941 года. В декабре он продолжает писать: «Каждый прожитый мною день приближает меня к самоубийству. Действительно, выхода нет. Голод. Страшный голод». 3 января 1942 года последняя запись: «И дневник-то этот не придется мне закончить, чтобы на последней странице написать слово „конец“. Уже
Голод становился «косой смерти», обретая образ одного из четырех всадников Апокалипсиса, всадника на черном коне – аллегории голода, вздыбившегося над головой города. Пустели улицы, вымирали жители квартир, этажей, домов. В одном из таких домов найдут листки из дневника десятилетней Тани Савичевой: «Бабушка умерла 25 января… Дядя Алеша 10 мая… Мама 13 мая в 7.30 утра… Умерли все. Осталась одна Таня».
Оценивая такого рода явления, человек, испытавший на себе всю суровость блокады, ставший потом ученым, народным художником Татарстана, Аркадий Файнберг пишет: «Я привык к пиршеству смерти. То, что в иных обстоятельствах потрясло бы, для блокадников – стало повседневным бытом». Но потом добавляет: «Голод наизнанку вывернул нутро человека, но не смог изменить его природу». Не растворилась «соль» петербургской всечеловечности. Перешагивать через трупы стало массовым, будничным актом, но выходить за края совести, нравственности, милосердия, так же, как не разделить кусок хлеба с ослабевшим, – это считалось преступлением.
Был ли голод Царем города? Несомненно: из 800 тысяч умерших блокадников 90 процентов погибли от голода. Это безвозвратные потери. Но умершие ушли непокоренными, несломленными, неозлобленными. И умирали они
Что такое блокада?
Конечно, это часть войны, но самая ее драматическая страница. История Второй мировой полна фактами окружений, осад и уничтожений городов: Брест, Киев, Сталинград, Варшава, Роттердам… Но они протекали в ином временном измерении – днями, неделями, месяцами. Отличались динамикой, подвижностью, сменой территорий действия. В Ленинграде время надолго зависло на одном отрезанном от внешнего мира пятачке. Здесь осуществлялся изуверско-тамплиерский замысел: доведя до отчаяния, духовного распада и психологической девиации, заставить ленинградскую касту – сердцевину российской цивилизации – капитулировать.
Блокада Ленинграда для фашистов – не случайность, а идейно-политический, военно-стратегический проект. При всех возможных перипетиях, изменениях в сроках и тактике цель оставалась неизменной.
Для советской стороны блокада Ленинграда – неожиданность, она не входила в философию стратегии ведения войны. Отсюда печальный рекордно длительный срок разблокирования, выведения из шока, оживления Ленинграда.
В итоге состоялось крушение не мегаполиса, а всесторонне подготовленного нацистского проекта. Отсюда особая ожесточенность, бескомпромиссность схватки с обеих сторон. Поэтому для определения величины и высоты ленинградского подвига необходимо не только чисто военное, а нравственное, духовное измерение. Победа Ленинграда – это вариант победы человека над смертью, духа над плотью.
Как важно 70-летний юбилей этой победы превратить в момент просветления ума, очищения совести, возвращения памяти! Чтобы и через века у вслед идущих поколений на миг останавливалось сердце от энергии ахматовских строк: «И ленинградцы вновь идут сквозь дым рядами – живые с мертвыми: для славы мертвых нет»; от надрывного звука метронома; от живых голосов, прорывающихся со страниц дневников тех, чей дух переселился в небесный Иерусалим.
На то есть надежда. В самых разных формах, присущих времени хай-тека, прошли и идут дискуссии, конференции, «круглые столы». На межвузовском форуме «Ленинградская блокадная эпопея», прошедшем в Казанском государственном университете культуры и искусств, принято социальное послание в третье тысячелетие: «Пусть наши дети не знают войны!»
Греет сердце мысль: юбилей может стать продолжением нити памяти о войне, обуглившей народ.
