Лирический дуэт молодых актеров стал главной удачей нового спектакля Камаловского театра
Повесть «Перстень» была написана Фатихом Хусни в 1942 году, но «татарского Отелло» в ее главном герое узрели не сразу, а лишь спустя шестьдесят лет – когда драматург Ильгиз Зайниев взялся за инсценировку повести, а молодой режиссер Лилия Ахметова – за постановку одноименного спектакля на сцене ТГАТ им. Г.Камала.
Несмотря на то, что повесть написана в военный период, ее темой является отнюдь не Великая Отечественная война, а жизнь татарской деревни начала ХХ века, точнее, трагическая судьба одного из сельчан – Айдара. Его бунтарский характер дан на достаточно широком социальноисторическом фоне (тут и каторжный труд на шахте, и Первая мировая война). Однако герой не подлежит обработке средой, его мало тревожат вопросы статусной и имущественной приобщенности к социуму (были бы сапоги да казакин, чтобы не выглядеть босяком в глазах любимой). Зато в своих требованиях к бытию парень максималист – не прощает ни малейшего отклонения от предначертанной гармонии, чуть что не так – в ход идут кулаки или нож. Не прощает он и своей возлюбленной Василе, в сущности, пустяка – тени брошенного на нее подозрения в неверности.
Создатели спектакля акцентировали в Айдаре (Алмаз Сабирзянов) не героическое, а лирическое начало. Персонаж этот не прозябающий, но и не прозревающий – нагрузить его гамлетовскими вопросами невозможно. Герой спектакля способен просто вспоминать-проживать лицом к лицу с залом благодатную полноту своей недолгой жизни, фиксировать эпизоды и мгновения, которые разворачивается на втором и третьем планах сцены. Их уникальность в неповторимом аромате чувств и деталей вековой давности: вот Василя (Гульчачак Гайфутдинова) в соломенной шляпке, как городская барышня, заплетает в косу алую ленту; вот она же кидает Айдару красное душистое яблоко, которое боязно надкусить…
Избранное решение с первых минут заставляет волноваться за Алмаза Сабирзянова: справится ли? Ведь авансцена требует от актеров тщательной нюансировки, способности наполнять зрительный зал силовыми линиями. Но довольно скоро становится ясно, что исполнитель вытягивает роль – благодаря своим замечательным большим глазам («второй позвоночный столб актера»), из которых то изливаются потоки жизнелюбия, то снопами летят искры азарта.
Однако за спиной героя – черный задник. И сопутствующее ему напряжение на границе между светом и мраком, а также декорации, символизирующие хрупкую временность сущего: череда шатких мостков, хлипких частоколов (сценография Булата Ибрагимова). Все это обнаруживает безглазое, бессловесное «ничто», которое проницает происходящее, видя в нем преходящую временность. Вспоминаются цветаевские строки: «Уж сколько их упало в эту бездну, разверстую вдали…»
От мрачных мыслей внимание отвлекает сложность действия, его разнообразие. Массовые сцены вытеснены за жалюзийные планшеты и едва видны, давая знать о торжище или подготовке к свадьбе всполохами красок и голосов. Периодически народные массы выплескиваются, заливая середину сцены эстрадным половодьем: забавы сабантуя, шествие татарских скромниц к роднику с коромыслами – все это заштамповано до ощущения того, что татарский театр, подобно японскому кабуки, мумифицировал замкнутую в своих границах стилистику действия.
Персонажи второго плана более реалистичны и психологически выписаны. Период работы Айдара в шахте расцвечен острохарактерными образами подлого Техника (Ильтазар Мухаметгалиев) и мудрого наставника Рахмана (Асхат Хисмат). Сравнимо со вспышкой молнии эпизодическое появление Ильдуса Габдрахманова в роли шулера по кличке Красный Ус. Элегантный, с бабочкой, он спускается к шахтерам, получившим зарплату, как демонискуситель. Пара виртуозных трюков с карточной колодой – и Красный Ус скрывается в груде азартных тел, оставляя ощущение электрического разряда, освежившего сцену. Такое бывает: неутоленное желание развернуться во всю мощь рождает в талантливом актере, исполняющем роль «второго плана», энергию такого качества, что он притягивает внимание, особо ничего не сообщая.
Однако за всеми этими перипетиями линия Васили постоянно рвется, и Гайфутдиновой сложно создавать целостный образ. В первом действии она опирается на наработки прежних ролей (деревенских девиц актрисой сыграно немало) – показывает импульсивную чувственность в оковах строгой морали. А вот во втором – перед актрисой стоят задачи посложней: сначала нужно созреть до отчаянной решимости наперекор воле родителей бежать от богатого жениха с голодранцем. Этот эпизод чудо как хорош. «Отвяжись!» – кричит Василя, бьет кулачками Айдара в грудь, а сама льнет, обмякает в объятьях.
А вот «непонятки» на брачном ложе – сцена провальная. Новоиспеченный муж не хочет приблизиться к Василе, и та, подобно Дездемоне, в белых одеждах, вопрошает: ах, в чем я грешна? Но Айдар, поверивший оговору, ничего не объясняет – ведь Гусман (Алмаз Гараев) подтвердил клевету перстнем, который ему якобы в знак расположения подарила Василя. Так, ничего не обсудив, сорвиголова отправляется на поле брани Первой мировой, где завоевывает репутацию «отчаянного татарина». Василя, видимо, его ищет – зрителю сего не явлено. Зато показано, как Айдар от отчаяния подрывает себя вместе с Гусманом гранатой, после того как тот признается в оговоре и зависти. В финале Василя появляется в госпитале бледная, осунувшаяся, но нимало не озлобленная на горькую долю. Ей вручают тетрадку с записями умершего Айдара. Василя произносит печальный монолог о том, что счастье – это терпение, это воспоминание о беззаботных временах и т.д. Но чувство легкого недоумения у зрителя остаетсятаки: что мешало влюбленным поговорить по душам, во всем разобраться? Эх вы, деды-прадеды!
И тем не менее актерский дуэт Сабирзянова и Гайфутдиновой является основным зрительским манком драмы «Перстень», увязывающим в некое целое достаточно неровную постановку.
Галина ЗАЙНУЛЛИНА
