Отношение этих людей к Марине Цветаевой удивительно. Она для них не поэт, живший, когда их и на свете не было, а словно нужный как воздух собеседник, ближайшая и дражайшая подруга, трагедия с которой случилась не 67 лет назад, а только вчера. 31 августа, в день гибели поэта, исследователи ее творчества и почитатели таланта собрались в Елабуге. Здесь, в старейшем учебном заведении Прикамья – государственном педагогическом университете состоялись IV Международные Цветаевские чтения.

Участие в чтениях приняли заместитель Премьер-министра – министр культуры РТ Зиля Валеева, министр образования и науки РТ Наиль Валеев, исследователи из Израиля, Прибалтики, Беларуси, Казахстана, Украины и, конечно, российских городов, сотрудники музеев Цветаевой. Первые чтения состоялись в 2002 году, с тех пор проводятся раз в два года. Тогда же в Елабуге был открыт мемориал поэта недалеко от дома, где она провела свои последние дни.

Марина Цветаева с сыном Георгием приехала в Елабугу 17 августа 1941 года в эвакуацию. Спустя две недели она по собственной воле ушла из жизни. Обо всем этом рассказывать собравшимся было не нужно: они настолько глубоко знают творчество и историю жизни поэта, что сами могут долго и интересно об этом повествовать.

Литературовед Наталья Вердеревская помнит, как начинались эти исследования в Елабуге. В советское время имя Цветаевой – бывшей эмигрантки, жены расстрелянного “врага народа” – находилось фактически под запретом. И со второй половины 1960-х годов до самой перестройки кафедра литературы Елабужского пединститута (ныне университет. – М.С.) оставалась единственным центром местного цветаеведения. Собирали редкие в те годы вырезки из газет и журналов, воспоминания очевидцев, появилась добрая традиция посещения студентами-первокурсниками цветаевских мест 1 сентября. Студенты слушали рассказ о поэте, возлагали цветы. Люди из разных городов ехали к Марине уже и тогда – поклониться ее памяти, но это были единицы – филологи, интеллигенты, знакомые с историей поэта. Преподаватель ЕГПУ Роза Нутфуллина рассказала, как на научных конференциях в Москве елабужан засыпали вопросами именно о цветаевских местах: как там, что сохранилось? Так молодые преподаватели оказались “задеты” этим именем, “заболели” Цветаевой. Дарили фотографии Елабуги, эти черно-белые снимки разлетелись по всему миру – их увозили с собой коллеги-иностранцы.

Сейчас материалов издано множество. А ведь стихи Марины Ивановны стали доступны не так давно, о чем напомнила Зиля Валеева:

– Вдруг – а это было действительно вдруг, – в 1983 году, когда еще никаких намеков на перестройку не было, Татарское книжное издательство выпускает сборник стихотворений Марины Цветаевой, в такой голубовато-серой обложке с силуэтом поэта. И я помню свою огромную ра-

дость, свое желание осчастливить ближайших друзей в других городах и то удовольствие, с каким я заворачивала эти ценные бандерольки. И столько получила ответных писем с благодарностью, с очень важными размышлениями! Большинство моих друзей тогда впервые держали в руках не сам-издат, а настоящий сборник. И многие задавались вопросом, как в Казани осмелились выпустить эту книгу, когда даже в Москве воспользовались лишь коротким периодом “оттепели”, чтобы представить опального поэта.

С тех пор в Елабуге проведена огромная работа, и мы гордимся, что дали людям возможность приехать сюда и поклониться.

Многое делается энтузиастами в других городах России и даже за рубежом. Аида Злотникова из Израиля рассказала о том, что Цветаевские чтения проходят и в этой стране, печатаются статьи в русскоязычных газетах, стихи переводятся на иврит, в Израиле растет интерес к русской культуре, одну из страниц которой написала Цветаева.

Аида Злотникова впервые побывала в Елабуге в 1970-х годах. Шла пешком через Каму по тонкому льду, затем через лес на попутном тракторе, нашла кладбище, потом – дом, где квартировала Марина Ивановна. Уезжая в Израиль, Аида взяла с собой весь “цветаевский багаж” – книги, магнитофонные записи, фотографии… Все это она бережно хранит и каждый день читает молитву, которую дала ей когда-то сестра поэта Анастасия Ивановна с просьбой молиться о душе Марины. А потрепанный сборничек стихов, надписанный Анастасией Ивановной, Злотникова повсюду возит с собой. Прочла она и стихотворение, переведенное на иврит – наверняка помните эти строки – “Моим стихам, написанным так рано…”. Но переводить Цветаеву крайне трудно. Наиль Валеев считает, что ее наследие начнут по-настоящему понимать и воспринимать лет через пятьдесят:

– Мир ее тяжело принимает, поскольку достойно перевести Марину Цветаеву, как в свое время Пушкина, до сих пор не могут. Нужен Пушкин, чтобы перевести Пушкина на другой язык, так и с Цветаевой.

Трудность заключается не только в наличии глубинного смысла, заложенного в стихах, но и в том, что автор постоянно обыгрывает многозначность слов, фразеологизмы, омонимию, например: “Поэт – издалека заводит речь. Поэта – далеко заводит речь”. И таких примеров великое множество.

Профессор ЕГПУ Татьяна Юлкина занимается прагматическим исследованием произведений Цветаевой и в своем докладе показала, что Марина Ивановна и в прозе и в драматургии – великий поэт, любую бытовую мелочь способный представить как необыкновенную, интересную вещь. Прозу она больше писала в 1930-е годы, и ее цикл воспоминаний сразу привлек внимание современников. Критик Георгий Адамович писал: “Вот человек, которому всегда “есть что сказать”, человек, которому богатство натуры дает возможность касаться любых пустяков и даже в них обнаруживать смысл… В каждом замечании – ум, в каждой черте – меткость. Нельзя от чтения оторваться, ибо это не мемуары, а жизнь, подлинная, трепещущая, бьющая через край…”.

Вот она пишет о рояле из своего детства – “обычном предмете интеллигентной семьи”, и он словно оживает, и оказывается, это вовсе не один рояль – их, по меньшей мере, пять, и каждый – особенный, со своим назначением и своим влиянием на юную Марину. “Во-первых, тот, за которым сидишь (томишься и так редко гордишься). Во-вторых, тот, за которым сидят – мать сидит – значит, гордишься и наслаждаешься”. Третий рояль – тот, под которым сидишь, это целый “подрояльный мир”. Четвертый – тот, над которым стоишь и взрослеешь: он тебе сначала выше головы, потом по горло, потом по грудь, а потом уж и по пояс. “Рояль был моим первым зеркалом, первое, своего лица, осознание…” И пятый рояль – тот, в который заглядываешь, нутро рояля. Так создается многогранный объемный образ, реализуется стереоскопичность поэтического взгляда.

Глубинный смысл обретают и другие предметы. Вот как она пишет о скамейке из “Евгения Онегина”: “Скамейка. На скамейке Татьяна. Потом приходит Онегин, но не садится, а она встает…”. Эта скамейка, на которой герои вместе не сидели, многое предопределила в судьбе и творчестве Цветаевой, пробудила в ней страсть к несчастной, невозможной, невзаимной любви, которая ее саму на нелюбовь обрекла: “Я ни тогда, ни потом, никогда не любила, когда целовались, всегда – когда расставались”.

А свеча стала символом сцены, когда Татьяна первая пишет письмо – любовное объяснение Онегину, на которую Марина откликается так: “Если я потом всю жизнь по сей день всегда первая писала, первая протягивала руку, не страшась суда, то только потому, что на заре моих дней лежащая Татьяна в книге, при свечке, с растрепанной и переброшенной через грудь косой, это на моих глазах сделала”.

Круг тем, освещенный участниками чтений, оказался весьма широк – от узкоспециальных до общечеловеческих. И в каждом исследовании проступала какая-либо черта личности поэта. Поэзия была для нее всем. Многое, чего так недоставало Цветаевой в окружающем мире, заменялось творчеством, и ничто не могло из ее жизни вытеснить художническую миссию поэта. “Единственная для меня роскошь – ремесло, то, для чего я родилась”. “Стоит мне только задуматься – например, в очереди – наклонить голову – и словесная музыка”. “Я не художник, не музыкант, не женщина, не дочь. Не подруга. Моя главная суть в наблюдении, размышлении и анализе. Взгляд, образ, звук, радость, печаль – все тут же обдумывается, анализируется, проверяется, классифицируется и записывается. И когда я говорю или пишу – я удовлетворена”.

Людей вообще поражает ее исповедальность, ее дневники – кладезь откровений: “Почему люди вошли в свои скорлупы и трусливо следят за каждым своим словом, за каждым жестом. Всего боятся, – поговорят откровенно и уж им стыдно, что “проговорились”.

А вот несмелая Цветаева. “Меня все считают мужественной. Я не знаю человека робче, чем я. Боюсь всего… а больше всего – себя, своей головы, если эта голова – так преданно мне служащая в тетради и так убивающая меня в жизни…”.

Вот Марина одинокая, всю жизнь стремящаяся к блаженному уединению и страшащаяся его одновременно. “Я не чувствую себя одинокой только в бомбоубежище”… А усугубляло это чувство неверие Цветаевой, ведь человек верующий никогда не один. Отсюда, наверное, ее неизбывная тоска и надрывность, поэтому в ее стихах не найти успокоения и умиротворения, того, что дает душе подлинную силу и здоровье…

Иосиф Бродский говорил о скрытом в цветаевском стихе “рыдании” и о том, что поэт всегда работает на голосовом пределе, называл ее “фальцетом времени”.

И этот надрывный стихотворный голос перевел в музыкальное пространство казанский композитор Виталий Харисов. Во время чтений в Елабуге впервые прозвучали несколько частей из цикла, недавно написанного им на стихи Цветаевой, в исполнении Государственного камерного хора Республики Татарстан под руководством Миляуши Таминдаровой. Выступил также струнный квартет Казанской государственной консерватории и студентка Венской консерватории Аида Гарифуллина. Надо сказать, что этот концерт стал настоящим подарком елабужанам, не избалованным подобными визитами.

Завершился день экскурсией по цветаевским местам. Старая пристань, на которую она прибыла, столовая, в которой обедали с сыном, библиотека, куда приходила в поисках работы. Деревья, мимо которых Цветаева когда-то шла – к ним некоторые прислонялись, гладили шершавую кору… А на кладбище, где покоится поэт, и до нас уже были гости – у ограды стояла, сдерживая слезы, девушка. Как потом оказалось, она специально приехала в этот день из Набережных Челнов, толком не зная Елабугу, чтобы найти и увидеть это место.

В числе экскурсантов была поэт и журналист из Павлодара Ольга Григорьева, которая получила в этом году вторую литературную премию имени Цветаевой, учрежденную главой Елабуги Ильшатом Гафуровым. Премиальную сумму она намерена использовать на издание сборника своих стихов и очерков о Марине и Анастасии Цветаевых. Ольга призналась, что до первого приезда в Елабугу относилась к городу негативно, есть даже одно стихотворение, за которое Григорьевой теперь стыдно. А когда побывала здесь, влюбилась в город, отношение к нему изменилось.

– Светел ее приют. Во всех цветаевских музеях работают энтузиасты, но центр цветаеведения сейчас находится, я считаю, в Елабуге, – сказала Григорьева.

Изменилось и отношение елабужан к Марине Ивановне. Как сказала участница чтений Наталья Вердеревская, прежде, когда она предлагала переименовать одну из улиц в честь поэта, никто не поддержал инициативу, отвечая вопросом: а что она сделала для Елабуги? Теперь мы знаем: она соединила наш город со всем миром.