Прочитал книгу стихов Мухаммата Мирзы “Дорога к тебе”, вышедшую недавно в переводе на русский язык. И захотелось поделиться мыслями. А мыслей возникло много…
Принято считать, что настоящая поэзия непереводима. Если же вести речь о поэзии татарской, то она непереводима вдвойне. Поскольку эта поэзия созвучна протяжной татарской песне, той самой песне, от которой щемит сердце, а на глазах появляются слезы. Если татарскую песню исполнить, скажем, на русском языке – она будет звучать нелепо, и ничего кроме смеха не вызовет.
Итак, поэзия непереводима. Но…
Дорога диких гусей –
белым пухом тянется,
Крыла распростертые
вдаль белых птиц несут…
Куда же летят они вновь,
куда возвращаются,
В каких краях их все так же
все ждут и ждут?
(“Дорога диких гусей”, перевод А.Каримовой).
Как хотите, но в этих строках мне слышится печаль протяжной татарской песни.
Так должна ли татарская поэзия переводиться? Ответ очевиден. И если вы вдруг увидите поэта, который бьет себя кулаком в грудь, утверждая, что пишет исключительно для своего народа, знайте – он кривит душой. Любой пишущий желает, чтобы его читали и на других языках. “Роза не может расти лепестками внутрь”, – сказал один русский поэт.
На память приходит случай, когда к Анне Ахматовой пришел переводчик Семен Липкин и предложил ей перевести несколько стихотворений Тукая. “Своего переведу обязательно!”, – воскликнула великая русская поэтесса. Разумеется, употребляя слово “свой”, Ахматова имела в виду собственные татарские корни. Но, как это часто бывает, поэт, произнося какую-либо фразу, сам того не ведая, вносит в нее универсальный смысл (вспомните знаменитое тукаевское “Не уйдем!”). Тукай для Ахматовой был своим не только по крови. Он был своим по духу. И потому русский мир услышал и навсегда запомнил пронзительные строки: “Саз мой нежный, саз печальный, слишком мало ты звучал”, “в клетке мира было тесно птице сердца моего”, “о Казань, ты грусть и радость, светозарная Казань!”. Мы угадываем здесь Ахматову. Но это – Тукай. Вот что значит настоящий перевод.
В советское время, а точнее в 1970-1980-е годы в Казани сформировалась блистательная школа поэтического перевода, лидерами которой стали поэты Рустем Кутуй, Николай Беляев, Марк Зарецкий, Равиль Бухараев, Сергей Малышев, Владимир Рощектаев, Вячеслав Баширов, Эльмира Блинова и другие. Благодаря этим именам татарскую поэзию услышала вся тогдашняя наша многонациональная страна. Помню подборки татарской поэзии в толстых столичных журналах. Если учесть, что, например, “Новый мир” выходил тогда тиражом около миллиона экземпляров (чтобы узнать истинное количество читателей, эту цифру можно умножить в несколько раз, поскольку в ту пору литературные журналы ходили по рукам и зачитывались до дыр), можно себе представить, какая огромная читательская аудитория была доступна татарской поэзии.
Увы, та самая школа поэтического перевода, которой мы восхищаемся и по сей день, приказала долго жить в начале девяностых. Что же касается названных переводчиков, то кого-то среди нас уже нет, кто-то далеко, а кто-то, к сожалению, и вовсе оставил поэтическое ремесло, поменяв его на более надежное (хотя история литературы знает куда более горькие примеры: вспомним хотя бы Артура Рембо, который, бросив писать стихи, стал работорговцем и до последнего своего вздоха прятал под рубашкой мешочек с монетами).
Школы поэтического перевода в Казани не стало, и долгие годы взамен ее сплоченно шагающих рядов мы наблюдали гордое шествие одиночек, преданных делу перевода. Рустем Кутуй (дай Бог ему здоровья) переводил всегда и много, как и положено классику жанра. Равиль Бухараев выпустил антологию татарской поэзии на английском языке (за что, по-моему, надо снять перед ним шляпу), книгу “Поэзия Золотой Орды”, а сейчас он переводит Тукая… Сергей Малышев в трудные годы тоже не оставил поэтическое ремесло и переводил весьма плодотворно. Здесь уместно вспомнить книгу “Мунаджаты”, а также его многочисленные переводы поэтов-современников.
И вот перед нами книга, которая дает все основания говорить о возрождении казанской школы перевода. Здесь, помимо “аксакала” Сергея Малышева, мы встречаем имена, принадлежащие уже новой, возрожденной школе – Алена Каримова, Наиль Ишмухаметов, Талия Шарафиева, Михаил Тузов, Валерий Иванов, Сергей Агальцов (двое последних, кстати, поэты из первопрестольной, что говорит о возобновлении утраченных связей с Москвой).
Перед нами книга татарского поэта на русском языке. Кто в большей степени ее создатель – автор стихов или переводчик? Кого хвалить за удачные строки или ругать за неудачные? Рискну найти компромисс. Это, в конечном счете, результат сотворчества поэта и его переводчика (вспомните Ахматову и Тукая).
Цитирую то, что мне по душе.
Век, в котором ты был мужчиной,
– строгий век,
век, в котором рос и мужал я, –
красный век,
их эпоха прошла.
Оба седобороды сегодня –
я и ты,
мы с тобой сторожа балконов пустых –
вот и старость пришла…
Почему это интересно читать? Потому что это поэзия нашего времени. Автор стихов и его переводчик, пусть возраст их и не совпадает, принадлежат поколению, взявшему в равной мере от Пушкина и Кафки, Тукая и Борхеса, от протяжной татарской песни и питерского рока (“сторожа балконов пустых” перекликаются с “партизанами полной луны” и “поколением дворников и сторожей” Гребенщикова, не правда ли?). Дальше:
Весь этот мир обманом живет,
Даже все зная на тысячу лет
вперед,
Снова обманемся в нем…
Перебираем памятных снимков
ряд…
Хоть они черно-белые
все подряд,
Цвет их реальный – сер.
То, что зовется новым веком
теперь…
Словно солдатская грубая
та шинель,
Цвет ее так же сер…
(“Новый век”, перевод А.Каримовой).
Жестко до отчаяния. Но именно это отличает истинного поэта от других – в его стихах всегда есть доля великого презрения к миру (вспомните: “дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?”). Что совершенно естественно – кто же скажет правду, если не поэт? Но он же, в конце концов, признается и в любви к миру.
Не говорите, будто все понятно
вам –
Вся наша жизнь до капельки
Таинственна!
(“Таинственность”, перевод А.Каримовой).
А в итоге мы обнаружим в стихах Мирзы то, что называем мудростью (замечу, что не всякий поэт обретает это качество, иные так и не идут дальше любви и презрения).
Пред небом вся жизнь человека
– лучина,
Что светит не долее возгласа
“Ах!”
(“Рубаи”, перевод С.Малышева).
И поэтому вполне естественно, что Мухаммат Мирза обращается к древним восточным формам стиха. Здесь поэт как у себя дома. Более всего в книге мне понравился цикл “Газели”.
Вихрь этой ночи, где с тобою
вместе мы,
В нем драгоценней всех
сокровищ каждый час.
(“Газели”, перевод С.Малышева).
Здесь есть обаяние древнего Востока, есть тонкая игра мастера, пишущего вроде бы ни о чем, но в то же время обо всем. Искусный разговор о простом и вечном. И вот что интересно. Для поэта классическая форма – это не клетка, из которой нельзя убежать. Это сад, в котором можно бродить без устали. И потому цикл начинается словами: “Газель – прекрасный сад. Тебя заждался он, … смелей вступай в него…”. Однако, как ни чарует нас древний Восток, мы вновь убеждаемся, что все-таки это поэзия нашего времени:
Начальство, как тебя народ
простой
Оценивает? Посиди, постой
В очередях бесплатной
медицины –
И знание придет само собой.
(“Рубаи”, перевод С.Малышева).
Между тем заметим, что автор и сам в некотором роде начальник (для тех, кто не знает, сообщаю, что Мухаммат Мирза, он же Илфак Ибрагимов, является председателем Союза писателей Татарстана). Однако следует учесть, что, во-первых, не так-то просто начальствовать над теми, для кого, как ни крути, главный начальник – Тот, что на небесах (да и сам автор относится к этому же племени: “Покров любой пронзает горний свет…”, “О человек, ты под присмотром неба”). Во-вторых, возрождение казанской школы перевода следует связывать именно с теперешней политикой правления Союза писателей. Сейчас готовятся к выпуску две объемные книги на русском языке – сборники современной татарской поэзии и современной татарской прозы. В данной работе принимают участие казанские переводчики новой волны, имен здесь достаточно много, и это вселяет уверенность в том, что читателя ждут новые открытия…
Салават ЮЗЕЕВ.
