Совсем неновогоднюю премьеру представил публике в последних числах декабря главный режиссер Татарского государственного театра драмы и комедии имени Карима Тинчурина Рашид Загидуллин. И вправду: пьеса Горького “На дне” вовсе не способствует праздничному настроению. Зато она дала возможность режиссеру и актерам несколько по-новому взглянуть на, казалось бы, хрестоматийное произведение русской драматургии (кстати, это первое обращение театра к русской классике за последние десять лет).

Новая постановка тинчуринцев не совсем обычна. Зрители (а их всего около ста человек) располагаются на деревянных лавках, установленных прямо на сцене, действие же разворачивается в боковой кулисе – так называемом “кармане”, где хранятся крупногабаритные декорации. Заметим, что обычно скрытые от зрителя стены кулисы, явно давно не видевшие ремонта, как нельзя более удачно вписались в интерьер горьковской ночлежки.

Непосредственная близость актеров к зрителям, особенно во втором акте, когда зал и персонажи буквально смотрят друг другу в глаза, – штука вообще-то весьма опасная, ведь здесь любое “переигрывание” может сразу же породить недоверие. Но нет, актерам удается счастливо избежать фальши, и ощущение сопричастности происходящему оказывается настолько полным, что в кульминационной сцене убийства хозяина ночлежки Костылева зрители просто вжимаются в лавки, ощущая над сценой атмосферу чего-то ужасного и непоправимого, что свершается сейчас на их глазах.

Постановка Загидуллина по-татарски называется “Кояш тошмэгэн жирдэ”, что в переводе означает “Без солнца” – именно таков был один из первоначальных вариантов названия пьесы у Горького. Замена названия, вызывающего неизбежные ассоциации с обличительным пафосом, присущим пролетарскому автору, позволяет постановщику уйти от социальной подоплеки. Жители ночлежки у Загидуллина – это не несчастные жертвы социальной несправедливости. Это люди, которые добровольно выбирают для себя жизнь обитателей дна, потому что эта жизнь их устраивает, ведь для того, чтобы что-то изменить, необходимы усилия, а они не хотят никакого напряжения, никаких усилий. Им проще и привычнее ругаться друг с другом, воровать, мошенничать, а вечерами петь песни за бутылкой самогона. Не случайно даже привычно пафосный монолог Сатина о том, что “человек – это звучит гордо”, оказывается просто пьяным бредом. И в финале вдруг понимаешь, как близки горьковские персонажи к нам, сегодняшним – вечно жалующимся, но страшно боящимся что-либо поменять в привычном укладе. Такая вот горькая правда жизни. И в тот момент, когда ты это понимаешь, гаснет свет и на заднике кулисы загораются звезды. Значит, еще не все потеряно…