Если бросить поверхностный взгляд на жизненный путь знаменитого математика Лобачевского, может показаться, что он сплошь был усыпан одними розами. Этакий баловень судьбы, которому едва ли не с пеленок было предначертано хватать звезды с научного небосклона.
Уже в Казанской гимназии, куда в 1802 году, приехав из Нижнего Новгорода, мальчик был помещен за казенный счет, Николай проявил недюжинные способности. Так, его биограф профессор Булич отмечает: “Из среды своих сверстников Николай Иванович выдавался далеко вперед как по уклонениям от тогдашних правил благоповедения, вызывавшим карательные меры, так и по своим дарованиям и успехам в математике”. Через пять лет, как один из лучших гимназистов, юноша был переведен в Казанский императорский университет, где тоже находился на казенном довольствии. В 1812 году его оставляют магистром, через три года утверждают адъюнктом, а еще через два – профессором. С 1827-го по 1846 год Николай Иванович был ректором Казанского университета, а позже – попечителем Казанского учебного округа. Не каждому дано сделать такую блестящую научную и административную карьеру, а выходец из бедной чиновничьей нижегородской семьи о подобном и мечтать не мог!
И все же Лобачевский итогом своей жизни был недоволен, буквально перед смертью он произнес горькие слова: “И человек родился, чтобы умереть”.
Дело в том, что он был человеком идеи, причем идеи настолько узко-профессиональной и революционной, что даже коллеги-математики ее не понимали. Николай Иванович думал, что не поймут никогда – отсюда и трагизм его предсмертной фразы. Лобачевский ошибся: его научное открытие и научный подвиг все же были по достоинству оценены, правда, после его кончины.
Люди со времен Евклида привыкли думать, что две параллельные прямые никогда не сходятся и что сумма углов треугольника равна 180 градусам. Многие, ограничившие свое образование школьным курсом математики, продолжают думать так и поныне. Лобачевский дерзнул совершить переворот в точных науках, для чего ему пришлось создать новую геометрию. Нужны были большая смелость мысли и огромная фантазия, чтобы допустить ранее недопускаемое: при определенных условиях две прямые все же сходятся. Через 100 лет другой ученый – Альберт Эйнштейн, основываясь на работах Николая Лобачевского, создал теорию относительности, подтвердившую искривленность нашего пространства. Представления казанского математика более точно отражали реальное устройство окружающей нас Вселенной, чем геометрия Евклида, на фундаменте которой покоились тогда все точные науки.
Однако справедливости ради следует заметить, что пытливые умы задолго до Лобачевского высказывали сомнение в истинности всех постулатов великого Евклида. Приведем далеко не полный перечень сомневающихся титанов мысли: грек Птолемей, араб ал-Хайсам, перс Омар Хайям, азербайджанец ат-Туси, англичанин Валлис, немец Ламберт, француз Бертран, русский Гурьев…
Но так последовательно, упорно и обстоятельно, как казанский математик, никто из них свои взгляды не отстаивал, поэтому неевклидова геометрия по праву называется “геометрией Лобачевского”.
Впервые свои гениальные догадки Николай Иванович публично огласил в университете 23 февраля 1826 года в докладе “Воображаемая геометрия”, с этого дня и принято вести ее отчет. Лобачевский назвал свой доклад так “виртуально” из-за того, что в реальном мире то, о чем он говорил, наблюдать было нельзя. Любопытно, что год спустя другой русский гений, Александр Пушкин, который, как известно, ненавидел математику, обронил весьма примечательную фразу: “Вдохновение нужно в геометрии, как и в поэзии”. Вряд ли столичный поэт читал труды провинциального ученого и был с ним знаком лично (хотя историки допускают возможность их встречи в казанском доме Фукса), однако совершенно очевидно, что без вдохновения сотворить то, что сделал Лобачевский, просто невозможно.
В ту пору он уже работал деканом физико-математического отделения. Надо заметить, что в 20-е годы XIX столетия в российских университетах была крайне тяжелая обстановка. Правительство Александра I, борясь с “вольнодумством”, насаждало христианско-мистические учения. В Казанский учебный округ попечителем был направлен М.Магницкий, который в своем отчете писал даже о том, что Казанский университет “подлежит уничтожению”. К счастью, до этого не дошло, дело ограничилось увольнением девяти профессоров, а в университете ввели прямо-таки казарменный режим и установили строгую слежку за содержанием лекций и поступками наиболее дерзких преподавателей, первым из которых числился Лобачевский. На Николая Ивановича легла колоссальная нагрузка: он преподавал математику на всех курсах (его коллега Бартельс уехал в Дерпт (Тарту); замещал профессора К.Броннера, взявшего отпуск и не вернувшегося в Казань, и астронома И.Симонова, отправившегося в кругосветное плавание; помимо этого читал физику и геодезию. Если бы Магницкий был чуть поумнее, он бы сообразил, что “виртуальные идеи” Лобачевского можно красиво уложить в мистические устремления царствующего дома Романовых, и действовал бы более тонко и осторожно. Но его, видимо, занимали лишь сугубо материальные вещи. Вскоре специальная ревизия обнаружила ряд допущенных им злоупотреблений, и мракобес был удален из Казани.
На его место прибыл новый попечитель М.Н.Мусин-Пушкин, который полностью доверял Лобачевскому и даже способствовал его продвижению в ректоры. Девятнадцать лет Николай Иванович трудился на посту ректора, и можно сказать, что это были годы расцвета Казанского университета. Он старался ввести новую передовую программу университетского образования. Именно при нем были построены библиотека, астрономическая и магнитная обсерватории, анатомический театр, физический кабинет и химическая лаборатория, а любительский журнал “Казанский вестник” был заменен строго научными “Учеными записками Казанского университета”. Ректор пользовался заслуженным уважением и почетом как со стороны профессоров, так и студентов.
Однако научная деятельность по-прежнему приносила одни неприятности. Вышеупомянутый доклад “Воображаемая геометрия” был передан на отзыв профессорам И.Симонову, А.Купферу и адъюнкту Н.Брашману. Однако те дружно его проигнорировали – гениального открытия своего коллеги не заметили, а обижать резкой рецензией, видимо, не захотели. Следующая работа Лобачевского “О началах геометрии” была подана ученым советом университета в Академию наук – для этого ректор, конечно, использовал свой новый, как бы сейчас сказали, административный ресурс. Он надеялся, что питерские ученые в отличие от казанских смогут понять ценность его необычных геометрических построений. Однако ожидания не оправдались. Академик М.В.Остроградский дал негативный отзыв: “Книга г-на ректора Лобачевского опорочена ошибкой.., она небрежно изложена и … следовательно, она не заслуживает внимания Академии”.
В прессе началась травля, ученость профессора Казанского университета стала подвергаться сомнению, ее даже язвительно сравнивали с уровнем последнего школьного учителя…
Разумеется, Лобачевский остро переживал эти публичные издевки, но остановиться уже не мог, он сам ни на минуту не сомневался в своей правоте. В 1835 году ученый издает фундаментальную книгу под названием “Воображаемая геометрия”. Затем развивает свои мысли в “Новых началах геометрии с полной теорией параллельных”, в предисловии которых пишет: “Напрасное старание со времен Евклида, в продолжение двух тысяч лет, заставило меня подозревать, что в самих понятиях еще не заключается той истины, которую хотели доказывать и которую проверить, подобно другим физическим законам, могут лишь опыты, каковы, например, астрономические наблюдения”.
Отчаявшись найти понимание в своем Отечестве (в котором, как известно, не бывает пророков), Лобачевский пишет свои труды на немецком и французском языках. Ни одного положительного отклика не последовало и на них. Хотя – нет, один доброжелательный отзыв все же был: профессор механики Казанского университета П.И.Котельников в актовой речи в 1842 году отметил, что “изумительный труд Лобачевского… рано или поздно найдет своих ценителей”.
Предсказание сбылось. После смерти Лобачевского стали называть Коперником в геометрии, сравнивать с Колумбом и говорить, что он, как и Ломоносов, на век опередил свое время. В 1893 году Казанский университет широко отметил 100-летие со дня рождения Н.И.Лобачевского, а через три года в сквере напротив здания университета ему был открыт памятник работы скульптора М.Л.Диллона. Именем Лобачевского в Казани названы улица и научная библиотека, а также кратер на обратной стороне Луны.
В последние годы жизни у Лобачевского были серьезные проблемы со здоровьем: он практически потерял зрение. Но и тогда не прекращал научных трудов. За год до смерти он надиктовал ученикам свой последний труд “Пангеометрия”. Великий математик умер в неведении: примут ли потомки его завещание.
На снимке: Н.И.Лобачевский (с портрета работы художника Л.Крюкова).
