В эти дни мы вновь и вновь обращаемся к бесценным свидетельствам тех, кто хорошо знал Салиха Сайдашева, кому есть что вспомнить и рассказать об этом прекрасном человеке и композиторе.
Самый близкий Салиху Сайдашеву человек – его старший сын Альфред – в эти дни нарасхват. Его хотят видеть и на юбилейных концертах, и на вечере, где собрались потомки композитора, а также на радио, телевидении… И все же нам удалось встретиться и побеседовать с Альфредом Салиховичем и его супругой Верой Петровной в их уютном и гостеприимном доме. Здесь многое напоминает о Салихе Сайдашеве: скульптурный бюст композитора, его же портрет, выжженный на деревянной пластине, богатая фонотека…
Альфред Салихович унаследовал обаяние, широту и щедрость натуры отца. Он и внешне похож на него – такие же голубые глаза, добрый взгляд, улыбка…
– Альфред Салихович, расскажите, пожалуйста, о вашей “ветви” сайдашевского рода.
– К сожалению, из четырех сыновей Салиха Сайдашева остался я один… Двое моих сводных братьев умерли еще в детстве, а Науфаль – недавно. Умерла при моем появлении на свет и моя мама – Валентина Мухина, первая жена отца. Так что воспитывали меня он и моя бабушка Махубжамал, мать отца.
После школы я поступил в авиационный техникум, а в 1943-м со второго курса ушел добровольцем на фронт. Был стрелком-радистом, мы сопровождали караваны с оружием из Англии и США до Архангельска… После войны вернулся в техникум, работал на 22-м заводе и одновременно окончил Высшую юридическую школу. Был судьей в Набережных Челнах, Лениногорске, а затем много лет – председателем постоянной сессии Верховного суда республики.
Мой сын закончил физфак университета, а обе дочери – консерваторию. Светлана, старшая, живет в Кирове, заведует кафедрой теории музыки в училище искусств, а младшая, Альфия, недавно стала научным сотрудником музея Сайдашева. Взялась за дело с любовью и энтузиазмом. Привела в порядок музыкальные инструменты, начала работать с фондами. Кстати, в последнее время они значительно пополнились. Многие, узнав, что в музее работает внучка Сайдашева, охотнее понесли сюда свои воспоминания, неизвестные ранее фотографии отца… Честно говоря, нас тоже радует, что Альфия приобщилась к этому доброму делу. Это вообще в традициях мировой музейной практики. Да и у нас в России, к примеру, праправнук Льва Толстого возглавляет музей в Ясной Поляне.
Рады мы и тому, что не только внуки, но и правнуки Салиха Сайдашева готовятся стать музыкантами. К творческой и научной интеллигенции принадлежат и другие родственники отца.
– А каким вы его помните?..
– Отец был очень добрым, уважительным к старшим и такое же отношение старался привить нам, детям. Я не помню случая, чтобы он повысил на кого-нибудь из нас голос, хотя был требователен к нам. Отец терпеть не мог чванливых людей, хамов, а также любителей сплетен и пересудов. А если замечал в человеке “искру Божью”, талант, то помогал ему, чем только мог. Скажем, если бы не отец, то Казань могла лишиться такой замечательной певицы, как Галия Кайбицкая. После развода с мужем она осталась с ребенком на руках, без жилья и собиралась уехать к родителям. Узнав, что ей негде жить, отец сказал: “Живи у меня…”, а сам ушел к родственникам. Об этом рассказывала сама Галия-апа… Известно также, что именно отец посоветовал Софье Губайдулиной продолжить свое музыкальное образование в Московской консерватории.
… Мне нравилось наблюдать, как отец дирижирует. В его манере пленяли мягкость, пластичность движений, удивляло и отсутствие партитур на дирижерском пульте, причем не только при исполнении его собственных сочинений.
– На ваш взгляд, под чьим влиянием формировался характер вашего отца?
– Думаю, прежде всего под влиянием его матери. Это была женщина редких душевных качеств – добрая, приветливая, очень деликатная в общении. Большое влияние на отца имел и муж его двоюродной сестры Насретдин, в семье которого маленький Салих жил до 12 лет. Именно его просил позаботиться о ребенке мой дед Замалетдин, умерший незадолго до рождения сына. В этой семье, где царили спокойная обстановка, любовь друг к другу и забота о детях, и формировался характер отца.
– А от кого он унаследовал музыкальную одаренность?
– Она могла передаться и от матери, которая хорошо пела, и от брата ее отца – известного на всю округу гармониста. Отец, кстати, сначала научился играть на гармони, к чему приложила свои старания двоюродная сестра его матери Марьям Рафикова. А за рояль он впервые сел в доме Шигаба Ахмерова, мужа сестры отца Амины, где с ним занимался музыкой Загидулла Яруллин, отец будущего автора балета “Шурале”.
– Когда я впервые увидела Салиха Замалетдиновича, – вступает в разговор Вера Петровна, – то была просто очарована им. Хотя перед этим, узнав, что Альфред хочет познакомить меня с отцом, сильно робела. Но в его больших голубых глазах было столько доброжелательности, что я быстро пришла в себя и охотно отвечала на вопросы – кто мои родители, чем я занимаюсь… И потом, в течение семи лет общаясь с ним, я не переставала удивляться богатству его души, человеческому таланту. На мой взгляд, это было главное в нем. Поэтому и люди к нему тянулись.
А как он любил своих внучат, как умел с ними разговаривать! И они не отходили от него ни на шаг. Однажды, помню, когда Салих Замалетдинович в очередной раз приехал к нам в Челны, Валерик заявил: “Больше в детский сад не пойду, буду с дедушкой ходить, а то он заблудится”. Так и ходил с ним повсюду. Это сейчас Челны – большой промышленный город, а тогда это была деревня деревней…
А как-то он приехал к нам без предупреждения, неожиданно: был в Елабуге на открытии пед-института и решил заехать… И вот мы с мамой суетимся, собираем ужин, и она между прочим говорит: “Хорошо бы Салиха-абы зеленым лучком угостить, да, наверное, еще не взошел…” Дело было в мае. И вот сели мы за стол, а Светочки нет. И вдруг появляется – вся перепачканная в земле, а глаза сияют, и несет что-то в подоле. Смотрю, а там – луковицы с чуть проклюнувшейся зеленью…
Салих-абы как-то сказал моей маме: “За Альфреда я спокоен. Он в хороших руках”. Я навсегда запомнила эти слова…
– В последний приезд отца, – продолжает Альфред Салихович, – мы заметили, что он очень похудел, много кашлял по ночам. И решили никому о его приезде не говорить, мол, пусть отдохнет. Но земля слухом полнится. Каким-то образом все же узнали, набежал народ – вся челнинская интеллигенция, а за нею потянулись и другие, из окрестных деревень. Звали в гости… Отец был со всеми приветлив, ничем не выдавая свое недомогание.
Никогда не забуду наши последние встречи летом 1954 года, когда мы с Верой приехали в Казань на курсы повышения квалификации. Мы были на сабантуе в парке Горького, где отец дирижировал оркестром, был весел…
… После того, как отца прооперировали в московской клинике, нам сообщили, что все прошло успешно и его можно забирать домой. Мы с Узбеком Ахмеровым, моим двоюродным братом, тут же собрались и поехали в Москву. В больничном дворе толпился народ. Нам сказали, что несколько часов назад отец умер… Московские татары уговаривали нас: “Не везите Салиха-абы в Казань, мы здесь проводим его в последний путь”. Но мы все же поехали в Казань. Три дня к гробу отца шли и шли люди… Казалось, весь город провожал его до кладбища.
– Альфред Салихович, насколько я знаю, вы тоже всю жизнь не расстаетесь с музыкой. Не только прекрасно играете на гитаре и фортепиано, но и сочиняете ее…
– Сочинять музыку я начал давно. Поначалу подражал Штраусу, писал легкую музыку, а потом и серьезную… У меня есть марши, “Танцевальная сюита”, песни на стихи Мухаммеда Садри, Ильдара Юзеева, Шауката Галеева и других поэтов. Я всему обучился самостоятельно – и нотной грамоте, и игре на музыкальных инструментах… Видимо, это у меня от отца, да и от мамы тоже, ведь она была прекрасной пианисткой.
Беседовал