В начале 1865 года в журнале «Русский вестник» вышли в свет первые части романа графа Толстого «Война и мир». Судьба уготовила сочинению не только славу литературного памятника, «бесценного дара» русской истории. Оно стало духовной опорой, пророчеством Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов. И если перо приравняли к штыку, то «Войну и мир» можно приравнять к символам Победы…
В Год литературы и 70-летия Победы, а также 150-летия знакомства российских читателей с «Войной и миром» нельзя не вспомнить эту великую и вечную книгу.
«Пахарь» от литературы
Беленные известкой стены, простая лавка у стола с подсвечником, коса в углу, свет из окна…
На одной из картин, запечатлевших Льва Толстого за работой, Илья Репин передал аскетическую обстановку кельи, в которой творил писатель. Ничто не должно было отвлекать «пахаря» от «глубокой пахоты того поля, на котором он был принужден сеять».
Но чтобы яснополянское затворничество увенчалось успехом, потребовались пять лет «непрестанного и исключительного» труда в библиотеке, архивах, Румянцевском музее, в келье под сводчатым потолком.
Что же сделало «Войну и мир» книгой, необходимой и прошлым, и сегодняшним поколениям живущих на земле людей?
Из-под пера Льва Толстого вышло произведение, какого не было до него ни в русской, ни в мировой литературе. Он упорно отказывался даже определить жанр своего сочинения, не считая «Войну и мир» ни романом, ни исторической хроникой, тем более драмой или эпопеей. Свое великое творение писатель называл просто книгой, которую современники сравнивали с лесом, морем, потоком жизни.
Воображение художника нарисовало сотни бытовых и батальных сцен, сделало живыми десятки исторических личностей, образов, «неся их по страницам с изумительной легкостью». Владимир Короленко, сам большой художник, искренне признавался, что, читая «Войну и мир», «боялся за Толстого, справится ли он с вызванной им стихией». Справился… И со всей художественной мощью сумел представить Россию в условиях войны и мира, в ее триумфах и поражениях на протяжении полутора десятков лет. Россию подлинную, стихийную, противоречивую, а перед лицом смертельной опасности единую…
Без различия классов и сословий
Одержав в 1805–1807 годах победу над союзными войсками, куда входила и армия императора Александра I, покорив многие европейские государства, Наполеон решил предпринять поход на Москву. В Россию его гнали жажда триумфов, подтверждение полководческого гения, создание новых, зависимых от Франции тронов.
Захват «азиатской» столицы император Франции считал легкой прогулкой и надеялся завершить ее «одним громовым ударом» месяца через три. Уверенность подкрепляли хорошо обученная армия, тщательная подготовка. В его арсенале насчитывалось около 1470 орудий, табуны лошадей, большие запасы фуража, провианта. Корсиканец был знаком с историями войн Ивана Грозного, Петра I, а характеристики русских генералов знал лучше Александра.
В часы бессонницы он любил рассматривать карты. Названия русских сел и городов ласкали слух, хотя император трудно запоминал их и произносил на французский манер. Но, вторгаясь в пределы, казалось бы, знакомой страны, он и представить не мог, что на пути его организованной, обученной, но «разноплеменной рати» встанет не только армия, но и единый народ. Встанет без различия классов и сословий, по зову собственного сердца, на защиту родной земли, могил предков, своего неповторимого мира.
Боль за судьбу Отечества объединит главнокомандующего армиями Кутузова и смоленского купца Ферапонтова, графа Момонова и дьячка из партизанского отряда, сослуживца легендарного Суворова старого князя Николая Андреевича Болконского и любителя балов, карточной игры, члена английского клуба Илью Андреевича Ростова. Собрав последние силы, Болконский едет по деревням обучать ополченцев, вселяя в них несгибаемый дух героев суворовских кампаний. Ростов отдает на службу младшего сына Петю. По сути, жертвует им, так как вскоре он будет убит в партизанском отряде при освобождении пленных.
Дубина народной войны
По мнению писателя, «со времени пожара Смоленска» (черный дым, обугленные печи, взрывы пороховых складов встречали армии Наполеона в оставленном жителями городе) «началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн». Она стихийно выросла из народного гнева, желания сделать все, чтобы «земля горела под ногами захватчиков».
Прежде чем 24 августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, писал Толстой, тысячи людей неприятельской армии уже были истреблены казаками и мужиками». А когда французы бежали назад из Москвы к Смоленску, этих партий были сотни – пешие и конные, крупные и мелкие, с артиллерией и рогатинами (с какими ходили на медведя). Начальником одной из них был дьячок, а старостиха, Василиса Кожина с бабами побила немало французов. Дерзкие, неуловимые отряды, в которых Кутузов видел «ближайших помощников», «уничтожали великую армию по частям, подбирали те опадавшие листья, которые сами сыпались с иссохшего дерева – французского войска».
Действия партизан писатель называл «дубиной народной войны». Эту дубину, поднятую над собой, Наполеон увидел в руках противника вместо шпаги и понял, что война, задуманная им как «партия в шахматы между порядочными людьми, переросла в драку, в которой дозволялось все». Подобные формы ведения войны ставили Наполеона в тупик. Через парламентеров он «не переставал жаловаться Кутузову и Александру» о «неисполнении правил», с которыми столкнулся в России.
При императорском дворе о «дубине народной войны» говорить стеснялись, а она, «не спрашивая ничьих вкусов и правил, поднялась со всей грозной силой и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие», «цель народа была одна – очистить родную землю», – писал Лев Толстой.
Выступая на страницах «Войны и мира» в роли историка, Толстой утверждал, что события, равные «грозе 1812 года», определяются не «произвольными решениями королей», но «ратными трудами и мирскими деяниями людей». Это не противостояние Наполеона Бонапарта и Александра I, а сражение французского императора с русским народом, национальный дух которого оказался сильнее собранной из «двунадесяти языков» армии и его «военного гения».
«Пример такой храбрости ни в одной другой армии показать невозможно»
«Война и мир» написана рукой писателя, который хорошо знал, что такое война. Она рано и властно вошла в его биографию. Юноша, как и его братья, воспитывался на семейных традициях, преданиях. По его признанию, у них был «культ предков», а у «предков – культ мундира».
Да и сам автор «Войны и мира» семь лет носил военный мундир, прошел три войны. В 1851 году с братом Николаем, офицером-артиллеристом, он едет на Кавказ усмирять горцев. После недолгой службы переводится в Дунайскую армию, а затем – в район крымских действий, в Севастополь. До конца осады города участвует в обороне известного героизмом защитников «четвертого бастиона». За храбрость Толстой был награжден медалями, трижды мог получить Георгиевский крест. Артиллерист не раз подвергался опасности, бывал на волоске от смерти. Однажды снаряд разорвался рядом с орудием, возле которого он стоял.
Война была увидена Толстым во всей ее грозной и «страшной необходимости»: в страданиях, крови, смертях, цинизме военачальников, но и в героизме, жертвенности. Их проявляли на полях брани люди долга, не помышляя о славе. Как обычную работу, совершает подвиг капитан Тушин в Шенграбенском сражении. Оставшись без прикрытия, его батарея продолжала вести огонь, решив исход боя. Ополченцы накануне Бородинской битвы надевают на себя чистые рубахи, готовясь принять смерть в бою. Для солдат генерала Ермолова приказ «Стоять и умирать» – это и приказ их собственной совести, ответственности за исход сражения.
«В небольшом, слабом теле генерала Дохтурова, – по описанию Толстого, – жила недоступная слабостям душа». Будучи серьезно больным, генерал принял на себя оборону Смоленска, решив, что если предстоит умереть, то он должен сделать это на поле брани, а не в постели.
У деревни Красное, на подступах к Смоленску, одна пехотная дивизия под командованием генерала Неверовского, о котором не знали не только французские, но еще и многие русские военачальники, задержала движение армии Наполеона больше чем на сутки. Отдавая должное стойкости и храбрости противника, император Франции не ведал, что часть полков генерала составляли не регулярные войска, а необстрелянные рекруты под командованием выпускников училищ из дворян. Они отбили сорок атак, прошли более пятидесяти километров пешком.
«Пример такой храбрости ни в одной другой армии показать нельзя», – оценивал Багратион сражения под Смоленском.
«Герой моей повести – правда»
Бородино Толстой называет «лучшей славой русского войска», «одним из самых поучительных явлений истории». Кутузов тоже заявляет, что «Бородинское сражение есть победа». Эту точку зрения писателю пришлось отстаивать на страницах «Войны и мира», поскольку в его описании, оценке итогов он разошелся с мнением не только иностранных, но и русских историков.
Военная наука считала проигравшими тех, кто оставил поле битвы. Кутузов намеревался продолжить сражение. К нему готовились солдаты, командиры. Они говорили о победе, обсуждали завтрашнее наступление на французов. Однако, подсчитав потери, верный принципу «Тот генерал не побежден, который сохранит резервы», Кутузов принял решение отступать и даже сдать Москву. Мудрый, опытный полководец чувствовал, что на Бородинском поле его армия одержала и нравственную победу.
После Бородина армия Наполеона уже не была той армией, которая пришла в Россию всего несколько месяцев назад. В этом признавался и сам Наполеон: «Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвой. Французы показали себя достойными, а русские стяжали право быть непобедимыми…»
«Я первый генерал, перед которым надменный Наполеон бежит»
Поэтому Кутузова Толстой называет «великим человеком». Ему одному доступно понимание того, что есть
Ведь не случайно, даже заняв Москву, в который раз Наполеон спрашивал себя: «И генералы у меня те же, и опыта больше, и диспозиции хорошие, и Кутузов немолод. Так почему же я проигрываю?» Он дважды просил Кутузова о перемирии.
И тот ему отказывал, предвидя, что, «утонув в грабежах и насилии, не желая терять добычу, обретенную в Москве, растеряв боевой дух, армия Наполеона будет разбита без больших потерь для русской». Он верил, что ему предстоит произнести: «Я первый генерал, перед которым надменный Наполеон бежит».
Толстой остается верным правде и в описании трагических сцен добытой на поле брани победы. «По всему пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видели еще Наполеон и никто из его генералов».
В сценах, где жизнь борется со смертью, Толстой утверждает жизнь…
«Любить жизнь в бесчисленных, никогда не истощимых всех ее проявлениях», – одна из главных ценностей книги. Как и размышления о «теплом, глубоко спрятанном» чувстве – патриотизме. Толстой обращает внимание на то, что слово «патриотизм» вряд ли понятно ополченцам, ратникам, солдатам капитана Тимохина, артиллеристам капитана Тушина, пластуну Тихону Щербатому, крепостным-партизанам Семену Стулову, Герасиму Курину. Вряд ли они понимают, что значит любить землю, которую защищают. Они сами часть этой земли, ее соль, ее дети, и потерять эту землю страшнее, чем потерять саму жизнь.
Окончание в следующем номере «толстушки».
