На протяжении двух месяцев редакция получала читательские отклики на публикацию «Остановись, мгновенье!» («РТ», 5.10.16). Люди рассказывали о самых ярких, незабываемых впечатлениях своей жизни. Часть таких сообщений опубликована в номерах за 10 ноября и 15 декабря. Сегодня мы подводим черту под этой перепиской и благодарим авторов за отзывчивость, доверительность.
Помнится, в статье-прологе я задался вопросом: почему в нашей памяти одни события удерживаются годами, а другие тотчас забываются? В чем принцип такой избирательности? Ваши письма подсказали ответ: вероятно, память отбирает из прошлого лишь те моменты, что затронули душу и сердце, вызвав в них боль, восторг, нежность, жалость, сострадание, гнев. Если же этого не произошло, то они и не сохранились в мозгу, промелькнув как мимолетное видение. Помните строки известной песни: «У каждого мгновенья свой резон, свои колокола, своя отметина»?
Свои колокола звонили и в жизни Героя Социалистического Труда, теребильщицы льна Елены Еремеевны Кочергиной. Да не какие-нибудь – кремлевские! Худенькая, седая, изработавшаяся женщина за семьдесят, сидя за прялкой в старенькой деревенской избе, делилась с журналистом «звездными» мгновениями из прожитого:
– Вечером после заседания Верховного Совета СССР депутатов пригласили на бал. Заиграла музыка, все танцуют, а я стою в сторонке, танцевать-то не умею. Вдруг подходит ко мне… Хрущев и приглашает на вальс! Я оробела, засмущалась, но куда денешься – пошла. И, конечно, все ноги ему обтоптала! А он будто не замечает, интересуется: «Ты вроде не русская. Откуда?» – «Из Марийской Республики» – «А, это за Казанью?» Спросил, за что Героя получила. «За лен», – отвечаю. Стал он меня про лен расспрашивать, а тут музыка и кончилась…
Количество поступившей корреспонденции убеждает, что наш замысел – разбудить воспоминания, задуматься над пережитым – удался. Правда, можно было ожидать, что преобладать в них будут лирико-романтические мотивы: первое свидание, объяснение в любви, поцелуи при луне, встречи с дорогим человеком
На банкете я снова оказалась рядом с Никитой Сергеевичем! И опять опростоволосилась. На столах стояли вазы с какими-то оранжевыми фруктами. Он говорит: «Попробуй мандарин». Меня в обкоме перед поездкой в Москву пользоваться вилкой и ножом научили, а про мандарины разговору не было. Ну, беру я один и надкусываю, как яблоко. Чувствую – что-то не то. Хрущев смеется: «Что, у вас такие не растут?» И показывает, как их надо есть.
В биографии Кочергиной было много чего, однако именно тот кремлевский бал, на котором она танцевала с главой государства, запомнился ей ярче прочего. Она напомнила Лукерью из рассказа Тургенева «Живые мощи». Больная, рано состарившаяся крестьянка с внезапной радостью вспоминает, как однажды в ее мученическую, убогую клетушку вбежал загнанный собаками заяц: «Сел близехонько, все носом водил и усами дергал – настоящий офицер!» И это вырвавшееся у нее: «настоящий офицер!» – единственный светлый отблеск поры ее прежней молодости, любви и красоты.
Толстой в дневниках записал: «Память уничтожает время». Казалось бы, с таким же успехом можно было бы сказать, что время уничтожает память. Впрочем, не совсем – кое-что остается и даже передается по наследству! В этом убедило письмо жительницы Казани С.Шикиной. Написанное, правда, несколько раньше, оно пришлось как раз в тему сегодняшнего разговора:
«До революции мой дед Николай Павлович жил в Подмосковье. Как он обожал голубей – трудно описать! Любимицей его была голубка Нина. Она садилась ему на ладонь, забивалась в рукав и начинала курлыкать. «Любит!» – улыбался довольный дед. Будучи за границей, он привез из Парижа редкостной породы сизаря. И все переживал: приживется ли заморский гость в России? Тот прижился и даже положил глаз на дедову фаворитку. Нина и Француз были неразлучны, вместе взмывали в небо и одновременно, будто сговорившись, камнем падали вниз.
Но однажды парочка исчезла. В память о них удрученный дед велел работникам вырезать из дерева двух голубей и укрепить их на коньке крыши вместо петушка.
Через год он по делам снова оказался в Париже. Как-то, бродя по площади, засмотрелся на голубиную стаю. Вдруг одна из птиц вспорхнула ему на плечо! Дед по привычке раскрыл ладонь, и та, воркуя, стала моститься к нему в рукав. Нина! Тут же оказался и Француз. Радости деда не было предела! Вернувшись домой, он поменял старые наличники на новые, сделанные по собственному проекту: на каждом – по паре голубей. В таком виде дом простоял до 1949 года. Позже его перестроили, но на крыше и наличниках по-прежнему красуются Нина с Французом.
Эту историю рассказала мне моя мама. А я пересказала ее вам».
В рассуждениях о парадоксах человеческой памяти мне ближе высказывание автора «Властелина колец» Толкина: «Память – это зеркало прошедшей жизни». Мгновенья, которые она фиксирует, не исчезают, а оседают в ее хранилище, и со временем извлекаются оттуда переосмысленными, обогащенными знаниями и жизненным опытом. Это как любимая книга, которую перечитываешь всю жизнь, и всякий раз открываешь в ней новые детали, оттенки, смыслы. Взрослея (старея), мы как бы заново познаем прошлое, переосмысливаем свои поступки. И к этим «возвращенным переживаниям» добавляется исповедальное чувство раскаяния, угрызения совести, сожаления, осознание личной вины за все, что было вокруг тебя, за близких тебе людей.
«Уважаемая редакция! Прочитав ваше обращение, я задумался: будь жив отец, полковник в отставке, какой бы момент из своей жизни он вспомнил? Может быть, 8 мая 1985 года? В этот день спустя сорок лет после окончания войны в Ленинском райвоенкомате в присутствии ветеранов армии военком вручил ему сразу три награды: орден Славы II степени, орден Отечественной войны I степени и юбилейную медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Почему это произошло с таким опозданием? Дело в том, что орденом Славы III степени за образцовое выполнение боевого задания разведчик был награжден еще весной 1944 года, а в феврале 1945-го за доставку особо ценного языка он же был представлен к ордену Славы II степени. Но ему даже не суждено было об этом узнать: после тяжелого ранения он лечился в эвакогоспитале в Алма-Ате. Представляете, каким сюрпризом для него стала награда, которая искала его столько лет?
В рассуждениях о парадоксах человеческой памяти мне ближе высказывание автора «Властелина колец» Толкина: «Память – это зеркало прошедшей жизни». Мгновенья, которые она фиксирует, не исчезают, а оседают в ее хранилище, и со временем извлекаются оттуда переосмысленными, обогащенными знаниями и жизненным опытом
Не могу себе простить, что, когда он был жив, я мало интересовался его фронтовой жизнью. А ведь служил он не где-нибудь – в полковой разведке! Я так и не узнал, как он брал того ценного языка. Сколько же таких языков добыл он на немецкой передовой за всю войну? Вообще-то он не любил о ней распространяться, но это меня никак не оправдывает» (В.Родионов, Казань).
«Только спустя годы я поняла, какую счастливую, хоть и трагическую, любовь пережила моя мама. По молодости я легкомысленно и даже иронично воспринимала ее рассказы о своей молодости. С моим отцом она познакомилась на танцплощадке в мае 1941-го – он тогда занимался в местном аэроклубе. Во время учебных полетов будущий летчик сбрасывал над ее домом в деревне записки с признаниями в любви. А чтобы их не разносило ветром, привязывал к ним камушек. Он и предложение ей сделал по «воздушной» почте! Та записка угодила в заросли крапивы, и, доставая ее, мама до волдырей обожгла руки. Вместе они прожили всего дней десять – началась война. Через четыре месяца мама получила на него похоронку, так и не успев сообщить ему, что беременна. Мамы давно нет, я осталась одна-одинешенька. Вспоминая, как девчонкой посмеивалась над отцовскими причудами, плачу. Какой же я была дурой!» (Г.Шагеева, Богатые Сабы).
Письма свидетельствуют еще об одном свойстве человеческой памяти – отсеивать горькое, тяжелое и сохранять доброе, счастливое, светлое. Житель Арска Г.Пашагин поделился историей, перекликающейся с письмом Ольги Николаевой из Набережных Челнов («Нашла сестренок в Интернете», «РТ», 15.12. – Авт.).
«Четыре года назад получаю письмо из Германии от некой Наталии Шребер. С изумлением вскрыл конверт. Написано по-русски. Стал читать, и слезы застили глаза – писала моя старшая сестра, которую все мы пятьдесят лет считали погибшей! Она сообщает, что живет с мужем и тремя сыновьями под Гамбургом, приглашает меня с женой в гости.
Не может быть! После окончания Казанского сельхозинститута Наталья работала в Белоруссии. С июля 41-го мы не получили от нее ни единой весточки и считали ее погибшей. Война нас раскидала кого куда. И вот выясняется, что сестра выжила всем смертям назло! Арестованная как участница минского подполья, она оказалась в фашистском концлагере, где познакомилась со своим будущим мужем. После войны живет в Германии. Все эти годы безуспешно разыскивала родных (в живых, кроме меня, младшего братишки, никого не осталось). В конверт было вложено официальное приглашение.
И мы поехали. На вокзале нас встретили Наташа и трое взрослых племянников, о существовании которых я даже не подозревал. Радостной была та встреча на Эльбе! Как будто и не было у нас в войну мытарств и испытаний».
Письма свидетельствуют еще об одном свойстве человеческой памяти – отсеивать горькое, тяжелое и сохранять доброе, счастливое, светлое
«Дорогая редакция! Самое памятное событие в моей жизни – регистрация брака, которая проходила не в загсе, а в… следственном изоляторе. Разве такое забудешь!
Мой жених за месяц до свадьбы подрался на улице с парнями и был осужден на два года за хулиганство. Чтобы поднять ему настроение, убедить его в моей верности, я предложила расписаться прямо в СИЗО. Мы подали заявление, и сотрудница городского загса провела выездную брачную церемонию прямо в красном уголке спецучреждения. Сокамерники приодели жениха в лучшее, что у них нашлось, и он выглядел вполне прилично. На мне было белое платье (фата не полагалась). С моей стороны присутствовали мама и родственники, свидетелей заменил конвой. Марш Мендельсона не звучал, вместо шампанского разлили по стаканам газировку. Обменяться обручальными кольцами нам тоже не разрешили (в камере их носить запрещено). Спасибо дежурному офицеру: в нарушение правил он позволил нам побыть наедине. Так я стала «женой в законе». Как только Сережа освободился, мы обвенчались в церкви». (Любовь Сорокина, Бугульма).
Формат газетной страницы не позволяет продолжить это почтовое обозрение. Количество поступившей корреспонденции убеждает, что наш замысел – разбудить воспоминания, задуматься над пережитым – удался. Правда, можно было ожидать, что преобладать в них будут лирико-романтические мотивы: первое свидание, объяснение в любви, поцелуи при луне, встречи с дорогим человеком. Так устроен этот мир, что любовь в нем – основа основ! «И море, и Гомер – все движется любовью… Когда бы не Елена, что Троя вам одна, ахейские мужи?» (Мандельштам). Однако откровений на эту вечную тему не оказалось. Жаль!
…Для 23-летнего Петрарки случайный взгляд проходившей мимо белокурой красавицы Лауры стал подобен удару молнии: «Благословен день, месяц, лето, час/ И миг, когда мой взор те очи встретил!» И это мимолетное пересечение взоров безответно влюбленный поэт воспел в 350 сонетах и стихах!
Вам-то что помешало?