В "Татарстане ", комсомольском совхозе Татреспублики, встретились мы с Зайцевой, московской работницы (с. "Красного богатыря"),
посланной на работу в деревне в счет 25.000.
Зайцева, которую сопровождал секретарь М.-Челнинского вика, высокий сухощавый парень, осматривала общежитие рабочих совхоза.
Со свойственной женщине сметкой она выкладывала перед администрацией совхоза соображения о том, как можно при незначительных затратах улучшить быт рабочих.
— Что стоит,—говорила она,—протянуть вторые нары^ъ.^'тенам? Дороги- ли соломенные тюфяки? А было бы много лучше... Плохо у вас сейчас в общежитии. Помню, в 1909 году видела я такую же скученность в доме Морозова, на Хитровом рынке, во время эпидемии... Разве можно допускать, чтобы такие вещи творились сейчас... Ну, чтож, вы строитесь, это верно,—все-таки нужно больше внимания к быту рабочих...
Положение в общежитии было действительно скверное. Свыше сотни рабочих сгрудились тогда в дряхлом небольшом двухэтажном доме, оставшемся от помещика. Стояли холода, разбить палатки не представлялось возможным. Рабочие терпеливо выносили временные невзгоды, и, хотя некоторые не выдерживали, молодой совхоз у лее обрастал крепкими спаянными кадрами.
Зайцева уехала с тем, чтобы вызвать волком (она работает секретарем М.-Челнинского волкома) директора совхоза и там „поговорить с ним покрепче".
Не знаю, состоялась-ли эта встреча, но с Зайцевой мне пришлось сталкиваться очень часто. Неугомонная, уже немолодая работница всегда находила себе дело. Она выезжала по деревням решать споры о семенах, о фураже, о землеустройстве (в Битках, после посещения Зайцевой, в колхоз вновь вступило -20 человек), то и дело бегала в кантком—„к Анцышкину", как она говорила (секретарь канткома ВКП(б) всеми силами помогал ей освоиться с деревенской работой), созывала всевозможные совещания и заседания, хлопотала то о литературе, то о помощи кое- кому из отстававших двадцатипятитысячников.
Размякли у нас уполномоченные после отлива, размагнитились,—рассказывает она.—Три раза собирали, вынесли несколько выговоров... Теперь ребята окрепли, сейчас в деревне совсем другое положение, чем было...
Трудно было и мне,—продолжает Зайцева,—работать первое время. Человек я не больно грамотный. Когда приехала, не знала трудностей. Но встретили хорошо, товарищи помогают... Настроение у нас, у женщин-работниц, хорошее; считаем, что справимся, что работа здесь необходима...
Зайцева завоевала себе авторитет среди крестьян. В этом мы неоднократно убеждались во время об'езда селений.
Она успевала всюду. И везде держала еебя уверенно и - бедро—и тогда, когда впервые садилась верхом на лоша дь,чтобы отправиться по какой-то неотложной надобности в распутицу, за 12 верст от Челнов, и на скромном первомайском семейном вечере в вике, когда молодежь лнхо отхватывала „коробочку*, а, кто постарше — возился с шашками или вслушивался в хрипящую музыку радио.
Только под конец вечера что-то случилось с Зайцевой. Бывает так: весел и жизнерадостен человек, и вдруг ни с того ни с сего затуманится, стихнет. Совеем это было необычно для крепкой работницы. Потерял в те минуты вечер веселую собеседницу,
— Знаете,—призналась потом Зайцева,—не все у меня покойно на душе. За сынишку сердце болит, за комсомольца. Муж у меня беспартийный, иногда пьет. Получила письмо с завода—мужа разбил паралич, а сынишьа ушел, ничего пикому не сказал, куда. Писала я в партком несколько раз, лично секретарю своей ячейки, а ответа все нет и нет... Просила выяснить, что с семьей, сообщить... Теперь не знаю, что и делается дома...
Вот что беспокоит общественницу-активистку. „Красный богатырь" забыл о Зайцевой, не отвечает даже на ее письма.
Может быть, прочитав эти строки, общественные организации завода задумаются над тем, легко ли работать в деревне Зайцевой, оторванной и от завода и от горячо любимого сынишки, и что вообще сделал „Красный богатырь", как и другие заводы, для укрепления связи со своими двадцатипятитысячниками, брошенными за тысячи верст от Москвы, в глушь—в окопы борьбы за коллективизированную деревню?
Вл. Потанин.