Всю трудовую жизнь Ефим Гуревич отдал казанскому заводу "Точмаш". Пришел сюда в 1945 году четырнадцатилетним мальчишкой. Работал сначала за хлебную карточку и только где-то через год стал получать полноценную зарплату. На пенсию Ефим Захарович вышел в должности начальника транспортного цеха. Имеет звание "Заслуженный работник транспорта Татарстана", множество почетных грамот, а самое главное - непреходящее уважение коллег.
А начиналась жизнь в Ленинграде.
Войну Фима встретил десятилетним пацаном. Помнит, как в тот день, 22 июня, он играл с мальчишками возле храма Спасо-Преображения. Вдруг репродукторы сообщили: "Война!"
Вскоре Ленинград начали бомбить. Бомбы падали на город, разрушая великолепие архитектуры старины. Срочно образовывались домкомы, бригады по тушению снарядов. Бомбочки - так их называли за небольшие размеры - пробивали крыши и горели на чердаках, "плюясь" во все стороны брызгами огненного металла. Мальчишки дежурили на крышах, засыпали бомбы песком или звали на помощь взрослых. Но свой дом №5 по улице Рылеева, вспоминает Гуревич, они все же спасли.
В конце августа школу, где он учился, эвакуировали под Старую Руссу, в деревню Бычки. Дома остались мама и младшие сестренки Юля и Роза, отец был в ополчении. Но недели через три немец стал бомбить и Старую Руссу, вызвав панику среди населения. Люди разбегались кто куда. Фима с друзьями ринулся на железнодорожную станцию.
В одной из деревень мальчики наткнулись на разбомбленный магазин с раскиданным продовольствием и тканями. Вокруг - ни души, бомбовая атака кончилась, видимо, недавно. Голод взял свое, и, несмотря на пугающую обстановку, ребята накинулись на продукты. А потом побежали дальше.
На станции с ужасом увидели разбитые полуобугленные железнодорожные составы. Здесь срочно готовился эшелон, как они узнали, последний - до Великого Новгорода.
А когда они туда приехали, их встретило множество родителей, которые искали потерявшихся детей. На мальчиков обрушился град вопросов: всем хотелось знать, что творится возле фронта...
С большим трудом, с помощью какой-то сердобольной женщины Фима Гуревич добрался до Ленинграда, до родного дома. Начались тяжелые времена, мытарства с продуктами. Наступил день, когда хлеба стали давать всего по 125 граммов на человека. Однажды мама отправила Фиму за хлебом. Выдали ему на четверых полкило. А много ли это? Мальчишка стал с жадностью обкусывать краюху. Когда мама увидела, что он принес, залилась слезами. Так война преподала мальчишке первый горький урок. Начиная с этого момента Фима начал не по годам взрослеть...
В их коммунальной квартире жило шесть семей. Две куда-то уехали, а остальные старались собираться вместе в одной комнате. Борясь с холодом, жгли стулья, шкафы... И один за другим умирали от голода. В семье соседей Федотовых сначала умерла мать. Ее десятилетний сын Витя просил: "Уж не сообщайте о ее смерти, а то карточку хлебную отберут". И недетская безысходность звучала в его голосе. А потом умерли и сам Витя, и его сестренки...
В "коммуналке" выжили только Гуревичи. Ефим Захарович убежден, что от смерти их спасла мама. Она из последних сил ходила по разным инстанциям и как могла "выбивала" хлеб и крупу. Однажды пришла вся в синяках. И рассказала, как на нее напали грабители - скорее всего, такие же голодные люди, когда она несла детям суп в кастрюльке. Избили ее, и, хотя она отчаянно защищала ношу, суп при потасовке почти весь разлился.
Затем по домам начали ходить комиссии и выяснять, кого следует эвакуировать в первую очередь. Гуревичи сразу же попали в спасительные списки. Для поселения семья выбрала Уфу.
На поезде эвакуированных довезли до Ладожского озера, а там перегрузили на военные катера. Плыли по озеру долго, более шести часов: суда обстреливали, они петляли, маневрировали, что сильно задерживало ход.
Переехав на другую сторону Ладоги, эвакуированные попадали словно в рай. Мало того, что их окружало спокойствие, здесь было, можно сказать, изобилие продуктов. Изумленным глазам изголодавшихся людей предстали американские галеты, яичный порошок, жир в банках... Многие с жадностью набрасывались на еду и десятками погибали от диареи. Мама Ефима Захаровича категорически запретила детям есть помногу.
Жизнь, и без того еле в них теплившаяся, дошла чуть ли не до грани небытия. Капитан парохода, на котором Гуревичи должны были плыть по Волге, долго отказывался их взять: дескать, чего я мертвых повезу. Но все же взял. Но до места назначения не довез, испугавшись их физического состояния, высадил на пристани Переволоки в двенадцати километрах от райцентра Куйбышев.
Выделили им хорошую комнату в доме заместителя председателя райисполкома, хотя у того самого было пятеро детей. Местные женщины отнеслись к прибывшим исключительно сердечно - несли им масло, молоко, картошку... На первых порах заботливо помогали обессиленным ленинградцам, ахали над маленькими "скелетиками" - отощавшими детьми, всячески старались их ободрить.
Там, в районном Куйбышеве, семья и встретила День Победы. Ефим Захаров отчетливо помнит всеобщее ликование, толпы восторженного народа на центральной улице Нагаевской. Запомнились баяны в руках мужчин, безмерная радость...
А потом за семьей из Казани приехал отец. Вернувшись из ополчения, он в 1942 году стал работать на заводе "Точмаш", куда эвакуировался с оборонным заводом. И увез он своих в Казань, которая стала их родным городом.
А Ефим Захарович на всю жизнь сохранил в душе огромную благодарность людям, которые помогли им выжить.
- Мне всегда везло на хороших людей, - повторяет он. - Низкий им поклон.
Светлана КУЛАГИНА.
