Года два-три назад под Одессой в оплывших окопах, оставшихся со времен Великой Отечественной войны, нашли тетрадь фронтовых стихов сержанта Геннадия Паушкина. В рукописи были стихи, помеченные 1941-1945 годами. В одесских газетах публикация стихов фронтовика вызвала большой интерес. Начались поиски сержанта. Быть может, он остался жив?
Поэта нашли в Казани. За минувшие после войны десятилетия сержант Геннадий Паушкин стал в Татарстане известным русским писателем. И тетрадка фронтовых стихов, волей счастливого случая вновь попавшая ему в руки, стала для него встречей с далекой военной юностью.
И вот передо мной новая книга поэта и прозаика Геннадия Паушкина "Живу и помню", вышедшая в свет в Татарском книжном издательстве. Здесь рассказы и повести о довоенной Казани, о Волге, о войне и жизни после войны.
Писатель принадлежит к старой литературной школе, где чрезвычайное внимание всегда уделялось языку, точности и красоте слова. Принципы этой школы восходят к Тургеневу, Бунину, Паустовскому. Стихотворение либо рассказ или повесть должны были содержать в себе главное - наслаждение звуком, его красотой. Вот и меня мои учителя, в том числе и Геннадий Паушкин, к которому я пришел в 1957 году с первыми своими рассказами, учили вниманию и трепетному обращению со словом. В книге "Живу и помню" царствует красивый, чистый русский язык.
В рассказах и повестях разных лет, собранных в сборнике, - вся жизнь российского человека, которому выпало жить в нелегком, богатом событиями ХХ столетии.
Недавно мне пришлось побывать на казанской улице Тельмана. Это бывшая Попова гора, или, как еще ее называли, Лыкова дыра, на которой перед войной жил молодой Паушкин и где разворачиваются события повести "Затмение". Я ужаснулся тому, что увидел. Считай, нет больше в Казани этой прелестной улицы. Давно, еще в тридцатые годы, людей обуяла эта страсть к разрушению.
Вот диалог из повести "Затмение":
"...И Державинский сад разрушают! Выкорчевывают деревья, чтобы на том месте поставить театр. А почему не там, где когда-то стоял Казанский городской театр?.. Теперь тут здание "Пишмаша". Как вы его называете? - повернулась она к нам.
- Крокодил, - подсказали мы.
- Вот-вот, "крокодил"! Несуразное кирпичное здание... А вдохновенного поэта, уроженца Казани - на переплавку!
- А кого он воспевал?"
В свое время я очень любил при случае посидеть в небольшом сквере у памятника Лобачевскому на Кремлевской. Сейчас прохожу мимо, отвернувшись. Вместо сквера теперь - обездушенное пространство. Обо всем этом невольно вспоминаешь, читая повесть старого казанского писателя. Сейчас стерты с лица земли, без разбора, целые кварталы старой Казани. Вероятно, к ее 1000-летию того города, где мы родились, где прошла вся наша жизнь, уже не будет... Да, вот такая перекличка времен возникает при чтении паушкинского "Затмения". Затмение - это оторопь страха перед предрассветным визитом гостей, приезжающих на "воронке" из здания, расположенного на знаменитом в Казани Черном озере, это бессилие обыкновенного человека перед разрушительной стихией, засасывающей в свою воронку памятники нашей истории и культуры. Кто нас постоянно лишает Родины и чувства уверенности?..
Фронтовые будни прекрасно описаны капитаном Виктором Некрасовым, лейтенантами Юрием Бондаревым и Григорием Баклановым, рядовым Виктором Астафьевым. У одних война предстает как героика и трагедия, у других - как тяжелый, кровавый, изнурительный труд. В рассказах "Живу и помню", "Слушай мои позывные" сержанта-радиста Геннадия Паушкина война предстает, пожалуй, в самой неожиданной, романтической ипостаси. Оба рассказа - это история любви на войне, любви трепетно нежной и удивительно целомудренной.
Как-то Паушкин сказал мне: "Я пишу о том, что помню, что на самом деле было. Я не меняю даже фамилии людей, с которыми встречался. Я ничего не придумываю". История любви героя книги и санинструктора Звезды Медушевской, а затем, через несколько военных лет, новое сильное чувство к радистке Ксане отлились в великолепные по форме рассказы. На войне человек не волен в своих действиях и поступках. Сегодня люди встречаются друг с другом, а завтра военная судьба или простой приказ могут разлучить их навсегда. Помнится, рассказ "Слушай мои позывные" был в свое время опубликован миллионным тиражом в журнале "Огонек" и вызвал обширную читательскую почту. Это можно понять: струна целомудрия и обыденный трагизм войны способны растрогать даже очерствевшие сердца.
... А потом началась так называемая мирная жизнь с ее новыми "надеждами" и новыми "затмениями". В большой повести "Пришельцы", в событиях жизни простого казанского рабочего Николая Кесарина отражена сложная история нашей страны в послевоенные десятилетия. Мое внимание "зацепили" три узловых эпизода повести. Вот жена Николая Наталья одним махом разрубает их брачный союз. Собирает ему чемодан и выставляет к порогу: "Чтоб глаза мои больше тебя не видели!" А что же Николай Кесарин? Он выходит за ворота и присаживается на скамейку. У ног старый, побитый по углам чемодан довоенного образца, в который - по расчетам жены - уместилось все, что он успел нажить за последние годы.
- Да, не по-божески поступила Наталья! А ведь ходит в церковь, молится...
И все. Вот это и есть его противостояние злу.
Другой любопытный эпизод, когда Кесарин с приятелем рыбачат на волжской стремнине с лодки. На них бесцеремонно наезжает моторка с двумя незнакомцами - их лодку отбрасывает в сторону, якорная бечева повисает, удилища скользят и катятся в сторону кормы. В чем дело? Да ничего особенного - незнакомцам надо всего лишь узнать, как проскочить к Каменному карьеру. После этого "Казанка" круто разворачивается и уходит, а Кесарин от бессильной ярости сжимает кулаки.
И наконец, третий эпизод. Наш герой приезжает на дачу, выходит за калитку и вдруг видит там, где еще несколько дней назад был пролив, сплошную лавину песка, еще не просохшего под утренним солнцем. Такая история и в самом деле произошла возле дачных участков под Казанью на 774-м километре. Местность нельзя было узнать. Все было замыто песком. Сначала лесной полуостров, потом весь берег у бывшего Топучего озера и наконец пролив - "новые русские" расширяли свои владения.
- А лодка? Лодка моя где? - растерянно спрашивает Кесарин.
- И деревяшку твою, стало быть, замыли.
Быть может, герой повести хватается за ружье и объявляет свою личную "гражданскую войну"? Нет, вместо этого опять же бормотание, жалкие возгласы как единственная форма протеста.
На мой взгляд, повесть "Пришельцы" глубоко символична. Вроде бы это история одного человека, но вместе с тем это история современной России. Разве мы все - под аккомпанемент такого же бессильного блеяния и растерянных выкриков - не отдали наглым неведомым пришельцам свою страну? Они отключают электроэнергию на территориях целых краев и областей, они открыто издеваются даже над "человеком с ружьем", вырубая энергопитание у военных частей, обеспечивающих безопасность государства. И что же в ответ? В ответ - жалкие объяснения и жалкие просьбы. Возникает вопрос: что же случилось с великим народом? Почему после своей великой Победы в 1945 году он впал в прострацию, им овладела опустошенность? Вот об этом, пожалуй, повесть "Пришельцы".
"Живу и помню" - чистая и честная книга, хорошо написанная старейшим русским писателем Татарстана Геннадием Паушкиным.
Ну, а что же его фронтовая тетрадь со стихами, найденная на поле былых боев под Одессой? Она никому не нужна. Автор нигде не может ее опубликовать. На это нет денег. Пришельцы лишены памяти, у них нет прошлого. Мало их волнует и настоящее. Их занимает одно - как завладеть нашим будущим...
Диас ВАЛЕЕВ.
