Трагедия Шекспира «Отелло» последний раз ставилась на казанской сцене более полувека назад. И потому недавнее обращение к ней Казанского ТЮЗа не могло не вызвать пристального внимания и полемику.
Этот упрямый Шекспир
В свое время роль Отелло считалась одной из коронных, эталонных в мужском репертуаре, и сложилась определенная традиция ее исполнения.
Не одно столетие велись споры о том, к какой национальности принадлежит главный герой, именуемый автором мавром, но маврами во времена Шекспира называли всех обитателей арабских халифатов - в Испании, Северной Африке, на Ближнем Востоке. От ответа на этот вопрос зависела трактовка и характера главного героя, и идейного смысла пьесы.
Казалось бы, какое значение имеет в наш просвещенный век, кто был Отелло по национальности: эфиоп, бедуин, палестинец? Однако не все так просто. Речь в данном случае не о том, что Шекспир писал свою пьесу в связи с проблемой межэтнических конфликтов, о которых мы тоже знаем не понаслышке. Но для чегото ему понадобилось сделать Отелло мавром, человеком другой национальности, а следовательно другой культуры, другого миропонимания, чем все его окружение?
В ТЮЗе решили не утруждать себя разгадкой столь несущественной детали, остановившись, очевидно, на версии, что Отелло был талантливым флотоводцем, а у таланта всегда найдутся и завистники, и недоброжелатели. Отелло в спектакле предстает перед нами в военно-морском адмиральском мундире, увешанном орденами и медалями. Действие разворачивается на фоне конструкций, напоминающих очертания современного линейного крейсера или авианосца. Над палубой раскачивается некое подобие судовой шлюпки, по ходу дела служащей то столом президиума венецианского сената, то спальным ложем Дездемоны, то просто спортивным снарядом для солдат армии Отелло, одетых, соответственно, в современную военно-морскую форму. Такое решение, в принципе, допустимо и никакого открытия в трактовке пьесы само по себе не содержит.
Роман Ерыгин, играющий Яго, ведет дело очень напористо и целеустремленно, и так все удачно складывается в проводимой им игре, что, как говорится, «карты сами идут к нему в руки»: и Кассио (Михаил Меркушин) легко поддается на уловку, и Дездемона (Ольга Лейченко) так настойчиво его защищает, что даже не такой вспыльчивый человек, как Отелло, и то бы заподозрил неладное. И вот уже Яго торжествует. А после того как все разъясняется, он гордо уходит со сцены в полной уверенности, что суд его оправдает. А в чем же, собственно, трагедия? Что произошло? Семейный скандал, закончившийся убийством в состоянии аффекта?
Играют актеры со всем пылом чувств, но что делать, если после хирургического вмешательства режиссера ни Кассио, ни Дездемоне, ни Отелло не хватило ни слов, ни действия, чтобы раскрыть непростую историю их взаимоотношений. Вычеркнув в паспорте Отелло графу «национальность», героя лишили не только важных свойств его темперамента, но и не менее важных сторон его мировоззрения. Что для Отелло любовь Дездемоны? Дитя природы, живущий по естественным понятиям добра и справедливости, чуждый условностей цивилизации и присущих ей лжи и лицемерия, Отелло именно с этих позиций воспринимает любовь Дездемоны, которая выделила его среди равных себе. Это был мужественный поступок, вызов сложившимся традициям и устоям. Знаменитый монолог в сенате Сергей Мосейко, играющий Отелло, очевидно, из нежелания впадать в ложный пафос, произносит предельно просто, скороговоркой (ему некогда предаваться сентиментальностям, ждут военные дела), но это та простота, которая хуже воровства. Да и жалкая кучка сенаторов, окруженная солдатами (так и хочется сказать «боевиками»), отнюдь не создает впечатления красоты и силы той среды, в которую Дездемона вводит Отелло своим браком с ним. Ее решение отправиться вместе с Отелло на войну, что, может быть, было вполне уместно для таких женщин, как Эмилия и Бьянка (вычеркнутых режиссером из списка действующих лиц), но никак не для дочерей знатнейших фамилий, делает поступок Дездемоны еще более вызывающим. Именно в этом смысл сцены. В театре, однако, решили, что одежда, напоминающая костюм чеченской террористки-смертницы, в котором появляется в этой сцене Дездемона, ответит на все вопросы.
Конфликт пьесы отнюдь не в противостоянии Отелло и Яго, а в том нарастающем, как снежный ком, осознании Отелло, что он обманулся в своей любви к Дездемоне, что она отнюдь не идеал нравственной чистоты и добродетели, а обычная женщина, представительница лицемерной знати, которой он вынужден служить. Увы, ничего этого в спектакле мы не видим. Да и любит ли этот Отелло Дездемону и любит ли эта Дездемона Отелло? Судя по тому, как выстраиваются их отношения в спектакле, это был скоропалительный брак, который развалился при первом же испытании. А ведь пьеса отнюдь не об измене и не о коварстве Яго, она о любви, которой в спектакле не нашлось места.
Не обратили внимания в театре и на такой чрезвычайно важный для Шекспира момент: герои пьесы говорят иногда прозой, а иногда стихами. В спектакле все звучит как проза, а ведь стихи - это другая речевая структура, другой ритм, другое состояние души. Шекспира не переспоришь, он был профессионалом своего дела и знал, как сделать свою мысль ясной и доходчивой.
Юрий БЛАГОВ
Луч света в царстве милитари
Еще задолго до премьеры «Отелло» было понятно, что ждать стандартной трактовки трагедии Шекспира не стоит.
Режиссер Владимир Чигишев сократил пьесу - выкроил для сценической версии два акта из пяти, удалил женские роли, оставив Дездемону, рафинированную хрупкую девочку, одну в окружении брутальных мужчин; словно к тиграм в клетку бросил... Но действительность все равно превзошла ожидания. Как только занавес раскрылся, на зрителей в бешеном темпе обрушились рокмузыка и верчение странной металлической конструкции, подвешенной к колосникам цепями. Захлебываясь от ненависти к мавру, ее крутит поручик Яго (Р.Ерыгин) в костюме «морского волка». Затем появляются генерал Отелло (С.Мосейко), лейтенант Кассио (М.Меркушин) в мундирах морских офицеров и гвардейцы в фантазийном милитари этакие универсальные солдаты.
Ставить Чигишеву в упрек вольное истолкование классической трагедии по меньшей мере некорректно, ведь составляющая режиссерской профессии - субъективная интерпретация первоосновы. К тому же ничего особо революционного Чигишев не совершил персонажей «Отелло» до него уже обряжали и в форму времен Гражданской войны, и в сталинские френчи. Если в чем-то и упрекать режиссера, то лишь в отсутствии приращения смысла. Но для этого нужно посмотреть, сумел ли он освободиться от предшествующих трактовок главного героя.
В спектакле ТЮЗа Отелло не черен и даже не смугл, у него великолепная мужская стать, почти гренадерский рост... Такому в голову не придет сомневаться, достоин ли он высокородной венецианки. И в измену Дездемоны он поверит не потому, что черен (то есть закомплексован), а по иным причинам. Каким же? Мосейко не показывает нам ни разрушения человеческой личности, ни агонии сердца. Перед нами не мститель и не ревнивец, давший волю инстинктам, а человек долга, судья, казнящий обман во имя торжества правды. И логично, чтобы такой Отелло в сцене казни был «при параде» - в своем великолепном мундире. Но...
Уже в сцене допроса с пристрастием Дездемоны Отелло, уверовавший в порочность юной супруги, облачается в одежды, напоминающие традиционный костюм Пьеро: белая просторная рубашка навыпуск, широкие белые панталоны, вместо жабо - на шею повязана клетчатая «арафатка». Тут-то меловая бледность Мосейко-Отелло становится уместной. Ведь роль Пьеро - печального любовника, неудачливого соперника Арлекина с грустными глазами и опущенными уголками губ всегда исполняли с лицом, обсыпанным мукой. Получается, мавр изначально был готов к упоению собственным страданием? Однако Дездемона в строгом ослепительно-белом платье ничем не напоминает Коломбину, скорее - непорочную христианскую деву, да и Яго с натяжкой можно сравнить с Арлекином. Налицо смысловой зазор, несрастание театральной ткани.
Отчасти это объясняется издержками до-режиссерского подхода в постановках Казанского ТЮЗа. В традициях коллектива - давать актерам самостоятельности столько, «сколько смогут проглотить»: в репетиционный период они разминают роли, исходя из собственного представления о сути воплощаемого образа, то есть являются режиссерами своих ролей. Однако, помимо издержек, этот метод имеет все же несомненные преимущества. Опытные актеры получают возможность создать достоверный и комфортный психологический рисунок роли. Это особенно важно, когда речь идет об этапной для актера работе. Такой в спектакле стала Дездемона для Ольги Лейченко. Эту молодую актрису отличают скупость и точность психологического наполнения образов. В «Отелло» она отмеряет эмоции щедрее обычного (убедительна и в любви, и в капризах, и в недоумении), но и здесь соблюдает меру, не расплескивается.
Роман Ерыгин в роли Яго тоже сдержан, даже слишком, словно боится обнажить себя до донышка. Он же теперь не просто актер, а звезда телеэфира - лицо популярной новостной программы. Возможно, это мешает ему обогатить роль демоническими обертонами. Поэтому его Яго не мерзок, он более стремится не мстить, а доминировать. В спектакле Яго как бы не из ренессансного времени, а из «нашенского», когда быть карьеристом не считается зазорным. «На этой службе я служу себе», кто из нас не подпишется под этими словами?
Двухчасовое действо трагедии пронизывает тревожное ожидание публики: как будут душить Дездемону? Вдруг актеры начнут кричать, выпучивать глаза, выпрыгивать из штанов и платьев, изображая душераздирающие страсти? А зритель, ерзая в кресле от неловкости, будет думать: «Не верю!». Вопреки ожиданиям сцена удушения решена метафорически. Отелло в последний раз пытается вывести Дездемону на чистую воду, распяв, как христианскую мученицу, на металлической конструкции с цепями; она зависает в пространстве сцены тоненькая, в белом платье - как луч света... Потом Отелло ее разворачивает, и все последующее происходит невидимо для публики.
Словом, в сценической версии Чигишева при желании можно найти пищу для раздумий. А это означает, что сделано если не максимум возможного, то достаточно, чтобы не считать премьеру провальной.
Галина ЗАЙНУЛЛИНА
