Между цифрой и архаикой

Новые медиа становятся не просто одним из элементов театральной постановки, а придают спектаклю абсолютно новую пространственно-временную форму.

Современный театр не имеет границ, а внутри него самого легко уживаются супертехнологии и архаика, новаторство и рутина, живое и полумёртвое… Сохранится ли это мирное сосуществование или в ближайшей перспективе всё же произойдёт неизбежная поляризация театрального бытия, в том числе по линии освоения новых технологий?

Кто-то сразу же возразит: театр – это, прежде всего, о смыслах, а не о технологиях… Бесспорно. Но известный постулат о единстве формы и содержания пока никто не оспаривает. Поэтому новые технологии в значительной степени меняют и сам театр, позволяя не только заменить дощатые декорации виртуальными, но и удивлять публику на уровне идей, получения некоего уникального психологического опыта, который был бы невозможен без театральной магии. И страшилки про «актёров-роботов» тут ни при чём.

Живая актёрская энергия была и остаётся главным инструментом театрального искусства. Меняются только способы существования артистов на сцене. Например, можно, как в кино, вывести на экран крупный план артиста, и тогда малейший наигрыш будет как под микроскопом, или попросить его говорить тихо (в микрофон) и без пафоса, «как в жизни», не понижая при этом градус эмоционального воздействия на публику. Существуют и такие технологии, с помощью которых для создания захватывающего зрелища вообще ничего не нужно, кроме пустого пространства. Впечатляющий пример – спектакль «Гамлет-коллаж» в Театре Наций. В этой постановке канадского режиссёра Робера Лепажа над сценой висит и вращается трёхмерный куб, на стены которого проецируется видео. Внутри куба – актёр Евгений Миронов, играющий в спектакле все роли. Например, в одном из эпизодов Гамлет-Миронов вступает в «диалог» с Гамлетом-Смоктуновским… В следующее мгновение куб превращается в мрачный корабельный трюм или мерцающую мириадами звёзд бездну, на краю которой произносится знаменитый монолог «Быть или не быть». Крутящийся куб (пол становится потолком, соседняя стена – полом и т. д.) – это не просто технологическая игрушка, а метафора тотального одиночества современного человека, который научился преодолевать земное тяготение, но бессилен перед внутренними демонами.

По выражению одного из театральных блогеров, современные технологии в театре – это такие костыли, которые всё стремительнее заменяют ноги. Другое дело, что в сознании многих зрителей театр остаётся тем местом, где «люди ходят по сцене и декламируют текст». И удивляться тут особенно нечему. Даже в крупных городах можно встретить театры, для которых верхом технологического прорыва до сих пор является наличие сцены с поворотным кругом.

Даже в таком продвинутом месте, как Казань (и по театральным меркам, и по уровню цифровизации), территория новых медиа пока лишь краешком соприкасается с пространством театра. В лучшем случае это использование больших экранов и видеодекораций, хотя ничего инновационного в этом давно нет. Трудно уже кого-то удивить и различного рода иммерсивными постановками, «бродилками» и т. д. Из свежих примеров можно вспомнить open-air показ оперы «Кара Пулат» в Болгаре, который сопровождался световой визуализацией с 3D-эффектами. Или мультимедийный мюзикл по сказкам Тукая в Казанском ТЮЗе, где впервые был использован видеомэппинг – технология, позволяющая артистам находиться как бы внутри мультяшной, виртуальной реальности.

Конечно, нам, казанским зрителям, легко быть снобами. Технической оснащённости ведущих театров республики сегодня могли бы много где позавидовать. И проблема порой не в отсутствии у режиссёров возможности пользоваться современными технологиями для визуализации собственных художественных идей (а театр, что бы ни говорили, прежде всего визуальное искусство). 

Иные руководители театров и слышать не хотят ни о каких экспериментах, противопоставляя им некие абстрактные традиции классического театра. И хорошо, если эта позиция подкрепляется сколь-нибудь убедительным художественным нарративом в виде театральных постановок. Но, к сожалению, пламенные речи в защиту традиций нередко маскируют отсутствие новых творческих идей и банальное тиражирование одних и тех же режиссёрских приёмов, которые давно исчерпали себя и способны усилить разве что ощущение скуки и театральной рутины.

Распространённое мнение, что с внедрением новых технологий разрушается сама природа театра, идёт вразрез с главным заветом театральных реформаторов всех времён: чтобы быть на плаву, театр, несмотря ни на что, должен оставаться живым и релевантным мироощущению современного зрителя

На самом деле традициям ничего не угрожает, и не стоит опасаться, что с внедрением современных технологий артисты забудут, например, что такое система Станиславского. Спектакль – это представление, а технологии – это инструмент, позволяющий сделать его максимально зрелищным для публики. В данном случае театр ничего не разрушает, равно как и не изобретает, он всего лишь отражает то, что неминуемо входит (уже вошло!) в нашу жизнь, сохраняя тем самым тот градус достоверности, о котором, кстати, говорил Станиславский. Не чем иным, как выражением этого, и было его знаменитое «Не верю!»

К тому же театр может быть технологичным по-разному. И не всегда это нагромождение сложной техники, для обслуживания которой требуется целый штат специалистов. Например, отказ от привычной «итальянской коробки» (сцены) и перенос спектакля в одну из городских локаций, наделённых гением места, – это тоже своего рода «технология», раздвигающая границы зрительского театрального опыта не в меньшей, а может, и в большей степени, чем очки виртуальной реальности.

Ещё одна отличительная черта современного театра выражается в том, что на смену «наблюдающему» зрителю приходит «действующий». Но и здесь нет ничего такого, что опрокидывало бы традиции. Ещё Бертольд Брехт говорил, что театр должен уйти со сцены в зрительный зал, то есть необходимо видеть в публике полноправного участника театрального действия. В то же время среди сторонников традиционного театра весьма популярен тезис о консервативности зрителей, которые-де хотят видеть на сцене лишь то, что им привычно и понятно. И вот тут не поспоришь. Это данность, с которой вынуждены сегодня считаться даже те, кто традиционно выступает застрельщиками самых дерзких театральных проектов.

Появление в Казани таких площадок, как «Угол», MON, и им подобных, где активно ведутся поиски нового театрального языка, привнесло долгожданное оживление в культурную жизнь столицы республики, поставив её в один ряд с признанными центрами инновационных театральных практик. И это буквально окрылило творческую молодёжь. В шорт-листах престижных театральных премий и фестивалей замелькали новые имена драматургов, режиссёров, хореографов… Не без их участия последние лет пять наблюдается всплеск интереса к современному театру и среди молодых казанских зрителей. Такого же перелома в сознании более возрастной публики, заполняющей сегодня театральные залы, к сожалению, пока не произошло. Хотя и нельзя сказать, что этот процесс не идёт вообще. Как минимум любопытство всё же одерживает верх. Приобщение театралов старой закалки к технологиям нового уровня происходит точечно и дозированно, что ли. Но, как говорится, дайте время…