«Собственное имя Левши, подобно именам многих величайших гениев, утрачено для потомства… Таких мастеров, как баснословный Левша, теперь, разумеется, уже нет в Туле», – сказано было Лесковым в известной всем повести.    

Насчет Тулы спорить с классиком не берусь, но выпал мне случай близко сдружиться с Левшой нашего времени. И произошло это в Нижнекамске, где ни оружейников, ни точных механиков быть, казалось, не должно.

…Откинув кованый люк под лестницей многоквартирного дома, я очутился во мраке подземелья. Пригибаясь, чтоб не разбить лоб о бетонные перемычки, ощупью двинулся на дальний свет и запах табачного дыма. В одном из  отсеков, где жильцы хранят кадки с капустой, картошку и мебельный хлам, в старинном кресле с львиными головами на спинке восседал колоритного вида мужчина в рубашке аляповатой расцветки. Ниспадающая на плечи грива полуседых волос, кустистые усы и бакенбарды, ширококрылый нос и полные, как у африканца, губы с зажатой в них сигаретой. Ну прямо-­таки цыганский барон!

Надо сказать, что облик таинственного гнома подземелья вполне соответствовал окружавшему интерьеру. С переборок посверкивали эпоксидными зрачками волчьи и рысьи головы, приличных размеров колокол соседствовал с литой статуэткой египетской богини, на полках громоздились латунные лампы, подсвечники, стены были увешаны ритуальными эбонитовыми масками, дуэльными пистолетами, трубками, часами, досками красного дерева с искусно вырезанными охотничьими натюрмортами.

Хозяина фантастического царства звали Михаилом Лефантьевичем Родиным. Уроженец здешних мест, он долго жил и работал в Сибири. В 1972-м вернулся на родину и поселился в Нижнекамске на улице Юности. По штатному расписанию его рабочее место находилось в цехе КИП предприятия «Нижнекамскнефтехим». Но там его видели только в дни выплаты аванса и получки, а в подпольной надомной мастерской у него перебывало едва ли не полгорода

Половину стола занимали трехглавый, в виде когтистой лапы, кальян и усыпанная самоцветами механическая черепаха с золотым ключом в зубах. Было видно, что каждая вещь в этой кунсткамере не предмет обихода, а художественная ценность. И что их владелец из породы людей, о которых Михаил Светлов сказал: «Обойдутся без необходимого, но не проживут без лишнего».

Поражало и то, что все свободное пространство между станками, верстаками, сварочными аппаратами было заставлено этажерками клеток с волнистыми попугайчиками и канарейками. Их неумолчный посвист не могли заглушить ни визг ножовки, ни скрежет фрезы, ни шорох точильного камня. А на стеллажах и полу в просторных аквариумах лениво фланировали среди водорослей диковинные рыбы.

Хозяина фантастического царства звали Михаилом Лефантьевичем Родиным. Уроженец здешних мест, он долго жил и работал в Сибири. В 1972-м вернулся на родину и поселился в Нижнекамске на улице Юности. По штатному расписанию его рабочее место находилось в цехе КИП предприятия «Нижнекамскнефтехим». Но там его видели только в дни выплаты аванса и получки, а в подпольной надомной мастерской у него перебывало едва ли не полгорода. Словом, классический «подснежник», хотя применительно к его неординарной личности больше подошло бы слово «эдельвейс».

Казалось, для него не существовало секретов ни в точной механике, ни в гальванике, ни в оптике. Он и краснодеревщик, и чеканщик, и сварщик, и гравер, художник и резчик по дереву, металлу, кости… «Усидчивости к одному и тому же у меня нет», – шутя, оправдывался Родин. И блестяще разгадывал самые замысловатые технические задачи, за что и получил почтительное звание «чистодел».

Страсть к оружию была его второй натурой. Поражала воображение распятая на стене медвежья шкура, увешанная дюжиной охотничьих ружей всех времен. Тут и пятизарядный бельгийский браунинг образца 1893 года, и петровских времен мушкет, и трехствольный «Золинзуль», и многозарядный винчестер. У каждого экземпляра своя биография.

О его таланте таксидермиста свидетельствуют чучела охотничьих трофеев: лосиные, кабаньи, волчьи головы, ушастые совы, яркоперые глухари, косачи и тетерки… А сколько еще подобных экземпляров зверья и дичи раздарено друзьям и «нужным людям»

Однажды получает он письмо из Омска. Давнишний друг сообщал, что некая старушенция хранит в память о прадеде старинное ружье иностранного происхождения и редкостной красоты: с позолоченными накладками на ложе, серебряными бойками в виде грудастых Венер. Спусковой механизм, правда, изношен, требует реставрации. Лефантьич не мешкая поехал в Омск. Вскоре его жена получает телеграмму: «Срочно вышли деньги». Сумма немалая! Пришлось снять все, что было на книжке, занять у соседей. Через неделю возвращается муж. Счастлив неимоверно: еще бы, заполучил кремневую фузею ХVIII века! Бабка ни в какую не хотела с ней расстаться. И лишь после долгих уговоров согласилась обменять ружье на… новый холодильник. Пришлось купить.

«Омский сувенир» оказался крепким орешком. Не один месяц Родин потратил на то, чтобы эти иностранные железки, говоря словами Лескова, «подвергнуть русским пересмотрам – не могут ли наши мастера сего превзойти, чтобы англичане над русскими не предвозвышались?» И привел артефакт в первозданный вид – с ним хоть сейчас на охоту!

О его таланте таксидермиста свидетельствуют чучела охотничьих трофеев: лосиные, кабаньи, волчьи головы, ушастые совы, яркоперые глухари, косачи и тетерки… А сколько еще подобных экземпляров зверья и дичи раздарено друзьям и «нужным людям»! Привлекало внимание свирепое кабанье рыло с торчащим из пасти обломком клыка. У Лефантьича с этим потомком вепря связана целая история!

Зимой они с егерем на армейском тягаче развозили мешки с картошкой для подкормки копытных. Заметив в поле россыпь глубоких следов, догадались: волки загоняли кабана. Действительно, вскоре увидели на опушке окружившую скирду волчью стаю. От грохота дизеля хищники разбежались, а из стога выскочил внушительных размеров секач и ринулся на вездеход. Чтобы избежать гибельного для животного тарана, водитель отвернул в сторону – клык лишь скользнул по гусенице! Разъяренный зверь не успокоился и продолжил наскоки на машину. Охотники заметили, что один клык у него стал наполовину короче. Наверное, обломился при атаке на «танк».

А несколько дней спустя Михаил Лефантьич встретился с ним в лесу. Выстрелил навскидку второпях, но промахнулся. Чтобы спастись от агрессивного знакомца, ему ничего не оставалось, как подпрыгнуть и уцепиться за ветку ели. Секач торпедой пронесся под ним, в щепы разнеся клыками свисавшую с валенка лыжу.

Подстрелил его другой оказавшийся поблизости охотник, а Родин только сделал чучело.

«Какой же Левша без блохи?» – скажете вы. Была она и у Лефантьича. Только не «аглицкая нимфозория», а ее отечественный аналог (скорее, клоп), выполненный из тончайшей фольги и латуни. Причем сам механизм был… резиновым! Полгода прокорпел чистодел над микроскопом. Правда, его чудо-бактерия не танцевала, а только прыгала.

К поделке автор отнесся весьма скептически – ерунда, мол, шутка гения. Он и лесковских туляков не одобрял: зачем было портить дорогой механизм? Ведь после их вмешательства та блошка уже «в три верояции кадриль не танцевала».

Не только мифическая блоха роднила Родина с Левшой, но и его «крепостная» зависимость от генерального директора «Нижнекамскнефтехима» Николая Лемаева. Перед командировками в Москву или за рубеж тот слал к нему гонца с поручением:  изготовить какую-нибудь замысловатую подарочную штучку. Вроде письменного прибора на столе его кабинета.

«Штучка» и впрямь занятная! Представьте себе могучего эбонитового быка с крутым изгибом шеи и устрашающими, нацеленными для удара рогами, – коррида в миниатюре! Бык был с «сюрпризом»: стоило повернуть его детородный орган, и из него, как из краника, начинал струиться… коньяк (внутрь была вмонтирована мельхиоровая фляжка). В полой подставке «письменного прибора» помещались мельхиоровые же мини-рюмки.

На круглую дату Михаила Горбачева Лемаев вознамерился подарить генсеку охотничий нож. Не простой, конечно, с «секретом». И Лефантьич, подобно Левше, надолго уединился в мастерской. К означенному сроку презент был готов. Нож – мечта охотника! Надежный, рабочий – тушу освежевать на раз – и вместе с тем изящный, как кавказский кинжал. Лезвие дамасской стали, инкрустированная серебром костяная рукоять. В ножнах из лосиного камуса потайная кнопка – не нажав, ее клинка не извлечь!

И все зря! Как известно, Михаил Сергеевич охотником не был, да и подношений не принимал – перестройка. И шедевр холодного оружия остался у Николая Васильевича. Он­-то думал, что такого ножа больше ни у кого нет. Как бы не так! С каждого эксклюзивного заказа мастер делал дубликат для личной коллекции.

Вспоминается почти анекдотичный случай. Как-то перед открытием осенней охоты я пренебрег гостиницей и заночевал у Родина в мастерской. Низкими своими оконцами она выходила на расположенное напротив здание ГРОВД. Видимо, горевший в них круглыми сутками свет привлек внимание патруля. И вот вбегает среди ночи в подвал молоденький лейтенант милиции, а там дым коромыслом! Можно представить его изумление при виде увешанной оружием комнаты и ватаги подозрительных субъектов. Вдохновленный удачным «захватом» (накрыл целую бандитскую шайку!) лейтенант поставил всех лицом к стене и принялся составлять опись «конфискованных» стволов. Закончив, протянул протокол на подпись «главарю», а тот листок в рот и жевать! Лейтенант – за пистолет, Лефантьич – за стакан с чаем, бумагу запивать! Тут кто-то вырубил в подвале свет, и офицер, ругаясь и грозясь, кинулся в отдел за подмогой.

Не только мифическая блоха роднила Родина с Левшой, но и его «крепостная» зависимость от генерального директора «Нижнекамскнефтехима» Николая Лемаева. Перед командировками в Москву или за рубеж тот слал к нему гонца с поручением:  изготовить какую-нибудь замысловатую подарочную штучку

А вскоре вернулся и сконфуженно извинился перед хозяином мастерской. Невдомек было новичку, что через его руки проходит большинство стволов, изъятых сотрудниками при облавах и задержаниях, которые он приводит в рабочее состояние.

Когда Родин переселился из подвальных катакомб в построенную ему комбинатом мастерскую в центре двора, она вскоре превратилась в самобытный клуб по интересам. Охотники, художники, ценители старины собирались в похожем на каменный приступок зданьице попить крепкого, до черноты, чайку, похвастаться ценными находками. Иные, словно соседки на посиделки, приносили с собой какую-нибудь работу, зная, что мастер никому в совете и материале не откажет. Не стало отбоя от добровольных подмастерьев – мальчишек: они готовы были сидеть тут дотемна, и хозяину приходилось выпроваживать их чуть ли не силой. «Смотрите, попадет вам дома от отца. Урок-то выучили?» – ворчал он.

…Умер Лефантьич внезапно, во сне: на утиной охоте не вылез из своего шалашика. Одно утешение – кончина легкая, в предвкушении любимой утехи, в обнимку с ружьем. На кладбище его провожали сотни людей, горестно осознавших, какой  невосполнимой утратой для молодого города эпохи всеобщей стандартизации стала смерть художника редчайшей индивидуальности.

Давно не бывал я на улице Юности в Нижнекамске. Слышал, что мастерской заправляет теперь его сын Юрий, умелец в отца. А заглянув, порадовался: мастерство неистребимо! Все здесь как при Родине­старшем: столы завалены антиквариатом, верстаки – заготовками и инструментом, те же аквариумы и птичьи клетки. И та же медвежья шкура. Правда, из ружей на ней одна омская двустволка.

– Где остальные, Юра?

– Милиция изъяла. Нагрянули после смерти отца. Я протестовал, даже судился, доказывал, что это не арсенал, а уникальная коллекция промыслового оружия, но все зря – органы усмотрели в ней угрозу безопасности. А эту двустволку спасло то, что отец не успел повесить ее на шкуру.

…Как-то мой казанский сосед по дому Лев Григорьевич Кипенко, в прошлом главный продуктовый снабженец Нижнекамска, зазвал меня на «чашку шахмат». Его прихожую украшала голова сохатого с мощной ветвью рогов.

– Лефантьича работа?

– Его.

Надо же, самого мастера давно нет, а его работа продолжает радовать глаз. Вспомнились строчки Новеллы Матвеевой: «Песня спета,/но отзвук/беспределен, как воздух».

А маргаритки? Это были любимые цветы мастера. Они росли на клумбе под окнами его мастерской.