Справка «РТ». Марат Гадыевич Галеев более полувека посвятил экономике, которую считает жесткой, но уникальной и удивительно разносторонней наукой. Окончил Казанский финансово-экономический институт, Германскую академию менеджмента, Российскую академию народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ. Работал в Министерстве финансов ТАССР, Татарском обкоме КПСС, Госкомитете РТ по экономике, преподавал в Казанском педагогическом институте. С 1995 года – депутат татарстанского парламента. Кандидат экономических наук, заслуженный экономист РТ.

Россия за четверть века ее новейшей истории пережила не одну волну экономических кризисов. Достаточно вспомнить 1998 год, когда произошел обвал национальной валюты; 2008–2010 годы, когда, в частности, резко упал фондовый рынок. А в 2014 году начался очередной кризис. За счет чего удалось выйти из экономической рецессии в прежние кризисные периоды? Чем нынешние непростые реалии отличаются от них и как справиться с этой ситуацией? Об этом наша беседа с заместителем председателя Комитета Госсовета по экономике, инвестициям и предпринимательству, заслуженным экономистом РТ Маратом Галеевым.

– Нелишне напомнить, что кризис 1998 года начался с крушения крупнейшей финансовой аферы постсоветского периода – пирамиды, построенной на основе государственных краткосрочных облигаций (ГКО), запущенных федеральным Правительством за несколько лет до этого, – говорит Марат Гадыевич. – В девяностые годы в России абсолютно не были отлажены институты экономики: из рук вон плохо собирались налоги, государство было не в состоянии платить по счетам. Для покрытия дефицита бюджета оно стало выпускать ценные бумаги (казначейские обязательства) и продавать их гражданам, предприятиям, банкам под огромные проценты, для погашения которых ему требовались все новые и новые займы. Долги перед кредиторами росли в прогрессии, и в конце концов в августе 1998 года был объявлен технический дефолт по ГКО, заморожены выплаты по казначейским обязательствам. Все произошло по образу и подобию финансовой пирамиды МММ Сергея Мавроди.

Чудес в экономике не бывает. Нереально, чтобы высокодоходные бумаги просуществовали долго. Рынок ГКО рухнул, что привело к девальвации рубля в четыре с половиной раза и к такому же росту цен. Государство само стало банкротом. В результате Правительство РФ, возглавляемое в 1998 году Сергеем Кириенко, было отправлено в отставку. Это явилось политическим прецедентом для России, поскольку по подобным причинам отставок не было ни до, ни после.

– Кроме того, как и во время нынешнего экономического кризиса, в то время тоже упали цены на нефть.

– Совершенно верно. В итоге – в конце девяностых годов объемы добычи нефти в стране по сравнению с началом девяностых снизились в полтора раза. Татарстан – единственный регион, где этого не произошло, добыча сохранилась в среднем на отметке 30 млн тонн в год.

Наша республика в законодательном плане действовала согласно договору о разграничении предметов ведения между органами государственной власти России и Татарстана. Тогда в части распоряжения природными ресурсами у нас было больше полномочий, чем сейчас. После острых дискуссий мы приняли уникальный Закон РТ «О нефти и газе», который практически обнулил налоги на добычу черного золота из малорентабельных месторождений. Это сыграло исключительно положительную роль: удалось избежать безработицы на юго-востоке республики, который полностью завязан на нефти. Да, мы недополучали налоги, зато сохранили рабочие места. К тому же, чтобы закрыть скважину, требуются определенные деньги, но, чтобы ее вновь запустить, нужно понести многократно большие затраты.

В феврале 2002 года этот закон был отменен, поскольку, во-первых, цены на нефть пошли вверх и надобность в нем отпала. Во-вторых, началась жесткая кампания по приведению регионального законодательства в соответствие с федеральным.

– Почему экономисты постоянно пытаются надуть какие-либо пузыри? В начале XXI века это была кредитная экспансия, которая привела к мировому финансово-экономическому кризису 2008 года…

– Более того, финансисты и экономисты за это еще и нобелевские премии получают. Они посчитали, что экономику следует наводнить избыточными кредитными ресурсами, чтобы облегчить доступ к ним. Это привело к бесконтрольной эмиссии вторичных и третичных ценных бумаг в виде деривативов (финансовый инструмент, стоимость которого является производной от стоимости и характеристик других ценных бумаг – базовых активов). При избыточности денежных ресурсов всегда находятся товары и услуги, на которые быстро растет спрос. В США этой «точкой роста» стал рынок жилищного строительства, который обвалился из-за его перенасыщения неплатежеспособными заемщиками и последующего сильного падения цен на недвижимость. В 2008 году ипотечный кризис в США сопровождался крушением финансовых институтов, связанных с недвижимостью.

Потом начал надуваться нефтяной пузырь. Черное золото стало для ряда государств, в частности и для России, средством обогащения, поскольку цены на него до 2014 года постоянно росли на протяжении почти 15 лет. И когда спрос на нефть стал падать, это привело к катастрофическому снижению цен на нее – с более чем 110 до почти 25 долларов за баррель. Некоторые эксперты говорят, что это углеводородное сырье не может стоить так низко. Может. Потому что цена формируется на рынке не исходя из издержек на добычу нефти, а в зависимости от рыночного спроса. Она может упасть очень низко.

– И до какого минимума?

– Трудно сказать. Самые низкие цены – от восьми до десяти долларов за бочку – были в 1998 году. Но сейчас, думаю, до таких отметок они не могут опуститься, потому что доллар уже другой. Сколько он стоил в 1998 году и сколько теперь – две большие разницы. Предположим, завтра стоимость нефти снизится до 20 долларов за баррель, это может соответствовать, допустим, 10 долларам 1998 года.

– Можно ли, по вашему мнению, ожидать роста цен на черное золото?

– Такое ожидание – бесполезное занятие. Это не спасет российскую экономику и не будет верным путем выхода из кризиса.

– А что спасет?

– Знаете, современная Россия с момента своего становления в начале девяностых годов нуждалась в структурной перестройке экономики. До сих пор в стране этот процесс идет плохо. Часто можно слышать возмущенные голоса: мол, загубили некогда хорошие предприятия. Однако зачастую они попросту стали неконкурентоспособными в условиях открытого рынка.

В СССР была замкнутая система хозяйствования, у потребителя не оставалось выбора, что покупать. Навязывалась определенная продукция, и мы были вынуждены приобретать ее по ценам, регулируемым государством. Но чаще всего россияне не хотели голосовать рублем за отечественные товары легкой, обувной промышленности, которые гнили на складах, а фабрики продолжали штамповать такие изделия долгие годы. Иногда технический прогресс лишал предприятие «права на существование». Такая участь постигла, к примеру, казанский завод «Тасма», выпускавший кино- и фотопленки, которые сегодня совсем не нужны, так как все давно перешли на «цифру».

На рубеже веков в России осталось немало предприятий с колоссальным технологическим отставанием от современных норм. Многие из них нежизнеспособны в нынешних условиях. Поэтому структурная перестройка экономики чрезвычайно необходима.

– Марат Гадыевич, что конкретно вы подразумеваете под структурной перестройкой?

– Более рыночную направленность предприятий, создание новых конкурентоспособных производств.

В Советском Союзе структура промышленности была крайне однобокой. Приоритет отдавался крупному машиностроению, в частности военно-промышленному комплексу. В восьмидесятые годы 74 процента жителей Казани были связаны с ВПК. Львиная доля военной продукции закупалась на средства бюджета. И все это лопнуло в начале девяностых годов. Госзаказ сократился на порядки цифр.

– Но ведь сегодня ситуация в данной сфере изменилась кардинально.

– Да. Однако Россия не в состоянии выйти на те же объемы, что были в СССР. Источником финансирования остается бюджет, который не резиновый, тем более дефицитный. Есть, правда, доля экспорта, но отдача от нее весьма незначительна по сравнению с затратами на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, организацию производства. Столь огромные расходы не по карману ни одной стране. А Союз нес такие траты, причем в единственном числе – кооперация с государствами соцлагеря была мизерной.

В течение последних 25 лет Российское государство пусть, на мой взгляд, слабенько, но все же проводило политику ориентации экономики на рыночные рельсы. Однако надо активизироваться.

– Конечно же, Татарстан и в этом деле впереди России всей…

– Между прочим, так и есть. Еще на заре девяностых годов руководством республики была поставлена стратегическая задача – постепенно уменьшать сырьевую зависимость от нефти, то есть увеличивать долю ее переработки внутри региона. Мы по этому пути пошли и с началом нового века стали строить перерабатывающие предприятия. Наследство Советского Союза – это добыча в среднем 30 млн тонн сырой сернистой нефти в год и ее переработка в объеме семи миллионов тонн. Усилия последних 15 лет обернулись тем, что сегодня мы перерабатываем уже около 17 млн тонн. То есть татарстанская экономика существенно преобразовалась. И если раньше глубина переработки была на уровне 67 процентов (мировая норма – 96-98 процентов), сейчас используемые в республике новые технологии позволяют достигать 76 процентов (по России этот показатель составляет в среднем 70-72 процента). Планируется довести данную планку до мировых значений. Это и есть вариант структурной перестройки экономики первого этапа.

Конъюнктура цен на нефтепродукты не столь волатильна, как на сырую нефть. В мире наблюдается четырехкратный рост стоимости нефтехимических товаров. После последней девальвации рубля доходы на продукцию машиностроения у нас упали в два раза, а нефтехимии – повысились в четыре раза. Поэтому бюджет республики 2015 года фактически не пострадал и свелся к прогнозным значениям, несмотря на чудовищные колебания курса рубля по отношению к доллару.

Плюс к этому развивается инфраструктура экономики в виде особых экономических зон, технопарков, технополисов, промышленных площадок муниципального уровня. Формируется Камский инновационный территориально-производственный кластер. Все это работа по расширению налогового поля, созданию новых производств, ориентированных на импортозамещение. Опять же это элементы структурной перестройки.

Кроме того, открытие в прошлом году в Менделеевске завода по производству удобрений, аммиака, метанола «Аммоний» – исключительно важный проект и с точки зрения импортозамещения. Это предприятие в сфере неорганической химии, где применяются одни из самых сложных технологий, каковыми обладают немногие страны. Данное событие стало мощным толчком к развитию некогда депрессивного Менделеевского района Татарстана. Этот бизнес-проект – один из драйверов роста для всей России.

– На самом деле с введением западных санкций в отношении нашей страны власти стали активно нацеливать научно-промышленное сообщество на импортозамещение. Как вы думаете, способна ли наша страна полностью заместить импорт?

– Все товары производить самостоятельно невозможно, даже при огромном желании. Если говорить о технологически сложных, наукоемких продуктах, то чисто национальных товаров в мировой экономике почти нет. Например, в разработке и производстве американских «Боингов» и французских «Эрбасов» участвуют десятки стран, поставляя к финишному этапу сборки самолетов самые передовые агрегаты.

Делать чисто национальный продукт, как пытался СССР, не получится. Кстати, это одна из причин отставания Советского Союза от других стран. Быть во всем передовыми физически немыслимо. Если мы что-то способны делать конкурентоспособное по импортозамещению – да, это нужно производить и выходить, в том числе на экспортные рынки, потому что российский рынок по современным меркам небольшой для высокорентабельного бизнеса. Путь самоизоляции ничего не даст. К тому же экономические санкции в XXI веке – явление временное.

– Ну, вот смотрите. Казанский вертолетный завод покупал двигатели для своих машин у украинской компании «Мотор Сич». В связи с санкциями встал вопрос о возобновлении производства авиационных моторов на Казанском моторостроительном производственном объединении. Это же благо!

– Согласен. Но речь не идет о производстве на КМПО всего двигателя. Предполагается, что наш завод выступит в качестве субподрядчика головной санкт-петербургской компании «Климов». На КМПО планируется выпускать до 30 процентов от общей стоимости комплектующих. Хотя оно могло бы делать и больше, тем более что изначально было авиационным предприятием, которое вынужденно ушло из этой сферы в силу отсутствия заказов. Здесь частичное импортозамещение возможно и нужно. Но не надо забывать, что оно должно быть конкурентным, в том числе на внешнем рынке. Если сейчас не вести речи об экспортоориентированности, то напрасно что-то затевать.

Безусловно, работа над импортозамещением должна идти совместно с научно-исследовательским сообществом. В мире это устойчивая практика, которая у нас только начала нарабатываться. В этом смысле лидером в РТ стал Казанский федеральный университет. Он, к примеру, предложил «Нижнекамскнефтехиму» ноу-хау по производству катализаторов, закупаемых ранее по импорту.

Делать чисто национальный продукт, как пытался СССР, не получится. Кстати, это одна из причин отставания Советского Союза от других стран. Быть во всем передовыми физически немыслимо. Если мы что-то способны делать конкурентоспособное по импортозамещению – да, это нужно производить и выходить, в том числе на экспортные рынки, потому что российский рынок по современным меркам небольшой для высокорентабельного бизнеса. Путь самоизоляции ничего не даст. К тому же экономические санкции в XXI веке – явление временное

Задача масштабная. Она стояла с 1991 года. Жаль, что о ней серьезно задумались только спустя 25 лет. Но «трезветь» никогда не поздно. Других чудодейственных способов выхода из экономического кризиса в природе не существует. Это тяжелый, настойчивый труд.

– С наступлением 2016 года федеральные руководители начали говорить о том, что одна из мер, которая будет способствовать подъему экономики, – это активизация приватизации государственного имущества. А вы совместно с председателем вашего комитета Рафисом Бургановым еще в 2015 году дважды выдвигали законодательные инициативы по внесению соответствующих изменений в Закон РТ «О приватизации госимущества РТ». Почему такая приватизация может положительно повлиять на экономику?

– Потому что унитарные государственные предприятия зачастую работают неэффективно, многие из них убыточны. Чтобы сделать их прибыльными, государство пытается распродать часть из них в частные руки. Речь не идет о коммунальной сфере в муниципалитетах – опыт приватизации теплоснабжающих организаций, которые обычно терпят убытки, дал отрицательный результат, и некоторые из них вынужденно были возвращены в муниципальную собственность.

– Что, на ваш взгляд, следует сделать на законодательном уровне для выхода из существующего кризиса?

– С моей точки зрения, нужно сменить модель стимулирования развития экономики. Прежде всего – снизить налоги, а сейчас федеральное Правительство, наоборот, идет по пути их увеличения. Также забыть о новой системе платы за проезд большегрузов по федеральным трассам «Платон». Если рассуждать о компенсации за разрушение дорог, то надо для начала сравнить качество наших дорог с мировым уровнем. Технологии их строительства у нас безнадежно устарели. Следует срочно усиливать конкурентную среду в данной сфере. Экономика «черных дыр» в первую очередь характерна для дорожной сферы.

В условиях, когда государство реально не может поддержать бизнес, оно хотя бы должно уменьшить бремя нагрузки на него.

Как вы знаете, в Татарстане разработали «Стратегию-2030», мы имеем представление, в каком направлении двигаться дальше. Во многих регионах об этом еще не задумывались. 34-й президент США Дуайт Эйзенхауэр говорил: «Планы, конечно, дело бесполезное, но необходимое». Их нужно корректировать, но не принимать нельзя.

И потом. По моему мнению, необходимо решать глобальный вопрос, связанный с устройством нашего государства. В Российской Федерации 85 субъектов, из них 77 – дотационных и восемь регионов-доноров. Значит, большинство субъектов живет за счет перераспределения доходов, получаемых меньшинством. Понятно, что таким государством управлять легко, покуда отсутствует самостоятельность регионов, но и убивается инициатива к их развитию: у тебя все равно заберут, если ты донор, и дадут, если ты иждивенец.

Смею утверждать, что это, с одной стороны, питательная среда для коррупции в госструктурах, с другой – высокая централизация власти, которая не дает стимулов к саморазвитию регионов. Надо, чтобы субъекты могли распоряжаться большей частью собираемых у себя налогов и были способны самостоятельно удовлетворять потребности своего населения.

– Ушедший год был довольно тяжелым. Банки лишались лицензий, зарплата россиян падала. Вы, как экономист, каким видите наступивший год? Можно ли ожидать улучшений?

– Ожидать сказочных улучшений оснований нет. Если не потеряем рабочие места, это уже хорошо. Татарстан в 2015 году сумел сохранить устойчивость своей экономики, когда в целом российская экономика просела. На 2016 год – не самые оптимистичные прогнозы с точки зрения ее роста. Сейчас важно не ухудшить ситуацию. И шансы на это есть. Но улучшения могут наступать по мере того, как настойчиво будет меняться и оздоравливаться наша экономика.

Давайте помечтаем. Предположим, с России сняли санкции, в том числе на получение кредитных ресурсов, без чего невозможна структурная перестройка экономики и инвестиционные вложения в новые производства. Да, ситуация улучшится сразу. Но это зависит не от руководства Татарстана, которое, к слову, завоевало большой авторитет на международном рынке, а от Федерального центра.