Нежное чувство великий писатель пронес через всю свою жизнь
165 лет назад, в мае 1851 года, будущий великий писатель, а тогда 23-летний граф Лев Толстой испытал в Казани чувство романтической влюбленности. Они с братом Николаем ехали через этот город на военную службу. Воспоминание об «опьянении чистой, безгрешной любовью» Толстой пронес через всю свою долгую жизнь и неоднократно возвращался к пережитому в Казани уже в своем творчестве.
В ПОИСКАХ ЛЮБИМОГО ДРУГА
В молодости Лев Толстой был влюбчивым человеком. Еще в отрочестве он влюблялся то в Сонечку Колошину, то, как он писал в дневнике, «в толстую горничную», «правда, у нее очень хорошенькое личико». Было продолжительное увлечение яснополянской крестьянкой Аксиньей Базыкиной.
Эти чувства вспыхивали и проходили, оставляя горечь, недовольство собой, потому что Толстой, несмотря на вольности, которые позволяли себе дворянские отпрыски, с пятнадцати лет мечтал о той единственной, с которой он смог бы создать семейную идиллию по типу родительской. Но при выборе спутницы жизни рассудок молодого графа явно брал верх над порывами сердца.
Соседку по имению Судаково Валерию Арсеньеву, которую ему прочили в жены, он находил «не способной ни к практической, ни к умственной жизни». В Екатерине Тютчевой Льву не нравилась «аристократическая холодность, мелочность», сестра его друга Александра Дьякова предпочла другого.
Любовный список претенденток пополнили Прасковья Щербакова, Александра Чичерина, Елизавета Менгден, Екатерина Львова. Но они не соответствовали идеальному образу жены. Только в 34 года яснополянский хозяин нашел то, что искал. Это была Софья Берс – восемнадцатилетняя дочь подруги его детства Любочки Иславиной. Они прожили в браке почти пятьдесят лет, вырастили восьмерых детей, написали друг другу огромное количество писем. Им не хватило всего двух лет до золотой свадьбы, когда супруги обмениваются кольцами. Клубок накопившихся разногласий привел 82-летнего Льва Николаевича к уходу из Ясной Поляны.
Толстой, несмотря на вольности, которые позволяли себе дворянские отпрыски, с пятнадцати лет мечтал о той единственной, с которой он смог бы создать семейную идиллию по типу родительской
«ГОЛОС ПРОСНУЛСЯ ЛЮБВИ»
Но было в жизни Льва Толстого божественное, ничем не омраченное чувство романтической влюбленности, испытанное в Казани в мае 1851 года, когда со старшим братом они ехали на Кавказ «усмирять горцев». Недельное пребывание в городе юности было настолько ярким, а нахлынувшее чувство – внезапным, новым, неожиданным, что подвигло молодого повесу, познавшего светскую жизнь, увлечение цыганами, карточной игрой, прибегнуть к выражению своего чувства высоким слогом: «Лишь подъехавши к Сызрану [Сызрани], я ощупал свою рану…»
И еще: «Давно позабыл я о счастье – / Мечте позабытой души. / Но смолкли ничтожные страсти, / И голос проснулся любви…»
Воспоминание об этом голосе любви Толстой пронесет через всю свою долгую жизнь. Оно вернется к нему, как многократное эхо, получит новое звучание, станет художественным образом и найдет отражение в таких произведениях, как «После бала», «Война и мир», «Святочная ночь», «Воскресение».
Кто же она, казанская муза Льва Толстого, сумевшая подарить молодому аристократу «минуту любви упованья, минуту без мысли дурной, минуту без тени желанья, минуту любви неземной»?
ПРОДЛИТЬ МГНОВЕНЬЕ НАВСЕГДА
Зиночка Молоствова была дочерью богатого помещика. Толстой знал ее еще студентом университета до отъезда в 1847 году в Ясную Поляну. Они встречались у общих знакомых – на балах, благотворительных концертах, устраиваемых директрисой Родионовского института благородных девиц Екатериной Дмитриевной Загоскиной, которая по-матерински заботилась о своей прилежной воспитаннице.
В молодости Лев Толстой был влюбчивым человеком. | |
Еще в отрочестве он влюблялся то в Сонечку Колошину, то, как он писал в дневнике, «в толстую горничную», «правда, у нее очень хорошенькое личико». Было продолжительное увлечение яснополянской крестьянкой Аксиньей Базыкиной. |
Бывала Зиночка и в доме опекунов братьев Толстых Пелагеи Ильиничны и Владимира Ивановича Юшковых, так как дружила с сестрой Льва Марией. В доме Юшковых ее любили и выделяли среди других.
По воспоминаниям современников, Зинаида Модестовна не претендовала на роль первой красавицы, но отличалась миловидностью и грацией. Кроме того, она была незаурядной личностью. «При богатом внутреннем содержании Зинаида Модестовна была жива, остроумна, обладала большим чувством юмора. Ее наблюдения над людьми всегда были проникнуты юмором, и в то же время она была добра, деликатна по природе и всегда мечтательно настроена», – писал ее племянник Александр Петрович Мертваго.
Становится понятным, почему Зинаида Модестовна вызывала у окружающих поэтическое настроение, желание посвящать ей стихи, как это сделал, например, автор «Тарантаса» граф Владимир Александрович Соллогуб.
Случайно встретились
мы с вами,
Сошлися – право хоть куда –
И вот различными путями
Мы разойдемся навсегда.
Вы только робко
в жизнь вступили,
В мечтах живете молодых;
Мечты давно мне изменили,
И скоро зиму я начну.
Но прежде, осенью
печальной,
Благословлю я путь ваш
дальний
И вашу юную весну.
Лев Толстой пошел дальше и оставил не только стихи, в которых спустя время с грустью и сожалением говорил о том божественном мгновенье любви, которое он не мог продлить навсегда, но и подробные дневниковые записи, свидетельствующие о глубоких переживаниях 23-летнего графа. Сделаны они были 8 июня 1851 года в Старом Юрте на Кавказе, куда братья добирались месяц.
По воспоминаниям современников, Зинаида Модестовна не претендовала на роль первой красавицы, но отличалась миловидностью и грацией. Кроме того, она была незаурядной личностью
«СЧАСТИЕ НАШЕ»
А тогда в Казани стоял май, распустились почки на деревьях, разлилась Казанка, благоухала первая зелень в садах и парках. Толстой часто мог видеть Зинаиду, так как казанские друзья устраивали в честь Николая и Льва то катание на лодках по Казанке в Зилантов монастырь, то прогулки в любимую со студенческих лет «Русскую Швейцарию», на Архиерейские дачи, то пикники, балы. На последнем балу у Депрейсов Лев Николаевич почти все мазурки танцевал с Зинаидой и даже ревновал ее к симбирскому помещику Александру Бекетову.
«Я жил в Казани неделю, – записал он в дневнике. – Ежели бы у меня спросили, зачем я жил в Казани, что мне было приятно? Отчего я был счастлив? Я не сказал бы, что это потому, что я влюблен. Я не знал этого. Мне кажется, что это-то незнание и есть главная черта любви и составляет ее прелесть. Как морально легко мне было в это время! Я не чувствовал этой тяжести мелочных страстей, которая портит все наслаждения жизни. Я ни слова не сказал ей о любви, но я уверен, что она знает мои чувства, что ежели она меня любит, то я приписываю это только тому, что она меня поняла. Все порывы души чисты, возвышенны в своем начале. Мои отношения с Зинаидой остались на ступени чистого стремления двух душ друг к другу».
В этих же записях Толстой задается мучительными вопросами: «Неужели никогда я не увижу ее? Я сам не знаю, что нужно для моего счастия и что такое счастие?»
О безгрешной минуте зарождающейся любви напишет Толстой и в романе «Воскресение», когда в ночь Светлого Христова Воскресения князь Нехлюдов, приехавший навестить тетушек, в церкви увидел Катюшу Маслову
Для объяснения в любви Толстой пригласил Зинаиду в одно из любимых им мест в Казани, на Архиерейские дачи, где росли вековые сосны, а липовые аллеи напоминали яснополянские. Однако из-за застенчивости он так и не сказал Зиночке о своем чувстве.
Но были и другие причины, помешавшие влюбленному объясниться. «Помнишь Архиерейский сад, Зинаида, боковую дорожку? На языке висело у меня признание, и у тебя тоже. Мое дело было начать; но, знаешь, отчего, мне кажется, я ничего не сказал. Я был так счастлив, что мне нечего было желать. Я боялся испортить свое… не свое, а наше счастие. Лучшим воспоминанием в жизни останется навсегда это милое время».
Влюбленный долго не может отойти от нахлынувшего чувства, оно заставляет его продолжать писать стихи, забрасывать с дороги письмами казанского знакомого Александра Степановича Оголина, которого Толстой просит сообщить, помнят ли о нем некоторые? Жалеет ли кто-то, что скоро уехал он из Казани, что «не надо собой так роскошничать». Просит, если Оголин не найдет неприличным, сказать Зинаиде, чтобы она вспоминала о нем.
ДАРУЯ ТВОРЧЕСТВО
Знала ли о глубине этих чувств Зинаида? Скорее всего, нет, поскольку они бурлили в душе одного Толстого. Ей оставалось только догадываться, и через год она вышла замуж.
У Льва Николаевича все происходит по-другому. Он возвращается к пережитому в творчестве, а через испытание «опьянением любовью» проводит любимых героев своих произведений. Например, Андрей Болконский почувствовал, как вино прелести Наташи ударило ему в голову, когда он на балу предложил ей тур вальса и «обнял этот тонкий, подвижный и трепещущий стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему» («Война и мир»).
Только в 34 года яснополянский хозяин нашел то, что искал. Это была Софья Берс – восемнадцатилетняя дочь подруги его детства Любочки Иславиной. Они прожили в браке почти пятьдесят лет, вырастили восьмерых детей, написали друг другу огромное количество писем
О безгрешной минуте зарождающейся любви напишет Толстой и в романе «Воскресение», когда в ночь Светлого Христова Воскресения князь Нехлюдов, приехавший навестить тетушек, в церкви увидел Катюшу Маслову. «В любви между мужчиной и женщиной бывает всегда одна минута, когда любовь эта доходит до своего зенита, когда нет в ней ничего сознательного, рассудочного и нет ничего чувственного». Воспоминания об этих возвышающих минутах в Нехлюдове «застилали все другие».
Этим же чувством всеобъемлющей любви автор «После бала» наделяет студента провинциального университета. Большой охотник до шампанского, которого на балу у предводителя дворянства было море разливанное, влюбленный в Вареньку Б., «он видел перед собой лишь стройную фигуру в белом платье, сияющее зарумянившееся с ямочками лицо и ласковые милые глаза любимой, с которой танцевал все польки, мазурки, кадрили и вальсы. И даже тогда, когда в сотый раз они прошлись вдоль залы, от счастья он не чувствовал своего тела, а чувствовал только то, что был блажен, добр, обнимал весь мир своей любовью».
ЧЕРЕЗ ПОЛВЕКА
В основе влюбленности Ивана Васильевича не только угадываются чувства, испытанные молодым графом. Герой рассказа даже произносит ту же фразу, которую Лев Николаевич записал в дневнике 8 июня 1851 года в Старом Юрте на Кавказе: «Я боялся только одного, чтобы что-нибудь не испортило моего счастья».
«Картины былого» не уходили из памяти Толстого, на протяжении всей жизни его не оставлял интерес к казанской музе.
В 1852 году Зинаида Модестовна вышла замуж за чиновника особых поручений при казанском губернаторе И.А.Боратынском – Н.В.Тиле, впоследствии выбравшего профессиональным полем деятельности коммерцию. Супруг, занятый служебными или коммерческими делами, мало соответствовал ее духовным запросам
Александр Петрович Мертваго, который написал статью «Первая любовь Л.Н.Толстого», приезжал в Ясную Поляну к нему в 1900 году по журнальным делам, спустя пятьдесят лет после той романтической встречи. Лев Николаевич был нездоров, отдыхал. Но, когда узнал, что приходил человек из Казани, велел домашним просить обязательно посетить его еще раз. После расспросов об общих знакомых Толстой нерешительным тоном спросил Мертваго: «Вам, кажется, Молоствовы – близкая родня? Где теперь находится Зинаида Модестовна?»
Узнав о том, что она три года как скончалась, он снова задал вопрос: «Счастлива она была в семейной жизни? Хорошие ли у нее дети?»
ТОЛЬКО МЕЧТА?
Как же сложилась судьба Зинаиды Модестовны?
В 1852 году она вышла замуж за чиновника особых поручений при казанском губернаторе И.А.Боратынском – Н.В.Тиле, впоследствии выбравшего профессиональным полем деятельности коммерцию.
Супруг, занятый служебными или коммерческими делами, мало соответствовал духовным запросам Зинаиды Модестовны. Их интересы не совпадали, и, как свидетельствовали близкие, ее семейная жизнь была далеко не легка.
Но независимо от этого, как писал в своем очерке о Молоствовой К.Шохор-Троцкий, она была заботливой матерью и в то же время «всегда стремилась приносить пользу, где могла, много занималась сиротскими домами, даже устроила такой у себя в деревне».
Дочь ее подтверждала написанное и говорила, что она редко встречала человека, который мог бы так сильно страдать за других, что Зинаида Модестовна всю жизнь мечтала встретиться с Толстым, увлекалась его учением.
Другие авторы, писавшие о Молоствовой, считали, что желание встретиться с любовью молодости было лишь мечтой. На самом же деле Зинаида Модестовна хотела остаться в памяти Льва Николаевича той Зиночкой, в которую он был влюблен много лет назад.