Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать.
Р.Уоррен
«Поздним вечером она села в поезд и поехала. «Ничего, добрые люди помогут». Она верила, что помогут».
Так заканчивается рассказ Василия Шукшина «Материнское сердце». Его героиня отправилась из деревни в краевые организации хлопотать за арестованного сына. Василий поехал в город продать сало (он собирался жениться, и очень были нужны деньги). С базара завернул в винный ларек «смазать» стакан-другой красного. И пошло-поехало! Банкет продолжился в случайной девичьей компании, где его опоили, обо-брали и выбросили на улицу. Кончился предсвадебный вояж потасовкой, в которой он ременной пряжкой пробил кому-то голову. Драчуна поместили в КПЗ, пострадавшего – в больницу. Вот мать и кинулась по инстанциям спасать сына от тюрьмы.
Помогли ли ей добрые люди, мы не знаем. А в истории, о которой расскажу я, матери действительно помогли. Причем те, помощи от кого она могла ждать меньше всего.
«Милые, дорогие мои!
Обращается к вам мать Алексея Бородина, который умер у вас в тюрьме год назад. С тех пор каждые два-три месяца я езжу к нему на могилу. На дорогу уходит по пять суток (живу я в Тамбовской области). Побудешь на кладбище пару часов – и в тот же день обратно. В дороге поиздержишься (пенсия-то у меня три тысячи рублей с копейками), да и вымотаешься так, что после несколько дней лежишь пластом. Осталась я совсем одна, родных нет, от горя с ума схожу, хоть бейся головой о стенку. Сердцем отхожу только у сыночка на могиле. Наревусь, наговорюсь с ним, и вроде легче станет.
Сынок-то хоть и осиротил, состарил меня раньше времени, но я на него зла не держу, жалею. В тюрьму он угодил не по злому умыслу, а по пьяной глупости. Пошел к нашей деревенской шинкарке за самогоном, а она ему отказала. Он взбеленился, начал скандалить. Та позвала мужа. Они схлестнулись, вот Лешка и саданул его бутылкой по голове. Выпимши он был, а трезвый-то и мухи не обидит…
Люди добрые, Христом Богом молю, помогите, пожалуйста, подыскать там у вас хоть какое-нибудь
частное жилье: комнатку, угол – я на все согласна. Будьте милосердны, родненькие, помогите!
С уважением и надеждой к вам, Пелагея Семеновна Бородина».
Сотрудников уголовно-исполнительной системы в сентиментальности заподозрить трудно. Но жалостливое письмо, поступившее на имя начальника колонии, тронуло сердца служивых людей. Историю ее сына здесь хорошо помнят. Из пяти лет срока половину он уже отбыл: сидел тихо, взысканий не имел.
Была, правда, у него слабость: не мог обходиться без чая и сигарет. Когда стало совсем невмоготу, он обратился к «богатым» зэкам из Москвы – те регулярно получали посылки с воли. За два килограмма чая и 60 пачек «Примы» он взялся выполнять их месячную производственную норму (контингент шил футбольные мячи). Те охотно согласились, выдали аванс. Однако отпущенный ему договором срок заканчивался, а он не справился и с половиной взятых на себя «повышенных обязательств». И тогда он, страшась неминуемой расправы, задумал побег.
Одного он не мог предположить: его дружок, заметив странные манипуляции сокамерника с веревкой, решил, что тот задумал… повеситься. И из самых лучших побуждений сообщил о своих подозрениях охране.
План был таков: забраться на крышу пошивочного цеха, перебросить веревку через два ряда колючей проволоки так, чтобы она зацепилась за ветки дерева, спуститься на пустырь и дать деру. Закавыка была лишь в веревке. Он решил сплести ее из суровых ниток, которыми сшивали сегменты мячей. Через пять дней ударно-подпольного труда верея длиной в 50 метров была готова. Закрепив на ее конце самодельную «кошку», он спрятал фал в мусорном баке.
Вечером «дня икс» он достал снасть из тайника и по лестнице поднялся на чердак. Все, казалось бы, шло гладко. Одного он не мог предположить: его дружок, заметив странные манипуляции сокамерника с веревкой, решил, что тот задумал… повеситься. И из самых лучших побуждений сообщил о своих подозрениях охране. Когда беглец раскручивал над головой веревку, чтобы метнуть конец за ограждение, на крыше появились надзиратели. К двум оставшимся годам заключения Бородину «набросили» еще 18 месяцев. Впрочем, отбывать добавочный срок, как и основной, ему не пришлось: неудавшийся побег лишил его шансов на спасение от мести «кредиторов». Обозленные обманом, они «прессовали» его так, что вскоре он оказался на больничной койке, а месяц спустя – в морге.
А еще он запомнился администрации тем, что стал первым «женатиком» на зоне. Завел знакомство по переписке с девушкой из Казани, и вскоре та стала приезжать к нему на «свиданки». Через полгода они подали заявление в районный загс, и его сотрудница прямо в красном уголке спец-учреждения провела выездную брачную церемонию. Она была предельно казенной: ни марша Мендельсона, ни свидетелей, ни обручальных колец, вместо медового месяца трое суток длительного свидания.
Получив из колонии долгожданную весточку, 62-летняя пенсионерка, не разобравшись, бросила дом в деревне, раздала соседям нехитрый скарб и по-мчалась в колонию с одной сумкой и… 40 рублями в кошельке.
Сотрудница отдела спец-учета майор Фарида Хайруллина, в руки которой попало письмо матери, прочитала его вслух коллегам. Те несчастной посочувствовали, поохали-поахали, но, когда речь зашла о реальных действиях с их стороны, у каждого нашлись заботы поважнее. Той ничего не оставалось, как отнести письмо в редакцию газеты: вдруг кто-нибудь из читателей откликнется и посодействует отчаявшейся женщине? О чем она и сообщила на Тамбовщину. А некоторое время спустя на ее имя пришла телеграмма: «Приезжаю. Встречай».
Оказывается, получив из колонии долгожданную весточку, 62-летняя пенсионерка, не разобравшись, бросила дом в деревне, раздала соседям нехитрый скарб и по-мчалась в колонию с одной сумкой и… 40 рублями в кошельке. И пришлось Фариде взвалить на себя все хлопоты по жизнеустройству пожилой незнакомой женщины. Первым делом она устроила ту сторожем в подведомственную организацию. А вот с жильем никак не получалось, и пришлось Пелагее Семеновне ночевать на своем рабочем месте в неотапливаемом помещении. Она страдала от холода и простуды, но стоически терпела неудобства – зато теперь каждый выходной могла навещать могилу сына.
Но, когда со здоровьем у нее стало совсем худо, сердобольная сотрудница УИН перевезла подопечную к себе домой, где жила с дочерью и мужем. Муж, правда, протестовал против появления «внештатной тещи», но зиму протерпел. А Фарида не переставала искать квартирантке постоянный угол, подключила людей со связями в горжилуправлении. Наконец удалось выбить ей место в рабочем общежитии. Комнатка в десять квадратных метров, общая на этаж кухня, удобства в коридоре. Благодаря стараниям опекунши жизнь стала налаживаться: она устроила переселенке прописку, перевела пенсию, оформила необходимые документы для получения социальных льгот, помогла купить в комиссионке мебель, справить одежду и обувь.
Горе стало ее постоянным спутником, она привыкла к нему, как привыкают к боли. Горько жалела только, что раньше не перебралась жить ближе к сыну.
Общежитие находилось на городской окраине, откуда до кладбища рукой подать. Для матери это самое главное – за могилой ухаживать сподручно. Она поставила скромный памятник и оградку «с запасом» (для себя), вкопала скамейку, в изголовье посадила куст шиповника. Любила посидеть здесь час-другой среди крестов и надгробий. Горе стало ее постоянным спутником, она привыкла к нему, как привыкают к боли. Горько жалела только, что раньше не перебралась жить ближе к сыну: ему сидеть-то оставалось всего ничего. Ходила бы на свидания к живому, не к мертвому.
Непостижимо! Приходя сюда, она больше думала о смерти, ей и в голову не могло прийти, что именно на кладбище отломится ей на старости лет кусочек счастья.
Однажды застала здесь такую картину: в ложбинке между двух соседних могил, как в люльке, уткнувшись лицом в траву, лежит мужчина. Испугалась: неживой? Наклонилась к седой стриженой голове – в нос пахнуло винным перегаром. Отлегло: «Пьяный!» Тот заворочался, повернулся на бок, увидев женщину, сконфузился и, будто оправдываясь, пробормотал: «Доведет меня Борька до беды… Пора завязывать!» «У вас тут кто?» – спросила она, чтобы замять неловкость. «Супруга. Пять лет как схоронил. А у тебя?» – «Сынок. Двадцать шесть годочков всего и пожил».
Так незамысловато, слово за слово, завязался меж ними разговор. «А Борька кто? Сын?» – «Бык». И когда он ей про Борьку объяснил, расхохоталась, но, спохватившись (кладбище!), прихлопнула смех ладошкой. Впрочем, рассмеяться было от чего!
После дюжины свиданий, набравшись храбрости, он предложил ей руку, сердце и холостяцкий дом в придачу.
Бывший скотник Макар Ильич Лопатин в лихие 90-е получил от обанкротившегося колхоза в качестве отступного полуторагодовалого бычка. Тогда в моду входили фермерские хозяйства – найти стоящего быка-производителя для частного стада считалось большой удачей. И дошлый мужик смекнул, что неплохо бы поставить Борькины секс-услуги на поток. От желающих улучшить демографию крупного рогатого скота на личном подворье не было отбоя. Конечно, в районе есть станция искусственного осеменения, но корову надо тащить туда за десять километров и платить по 200 целковых за сеанс. И где гарантия, что время и деньги потрачены не зря? А Борька работает по вызову и задешево, к тому же вторая попытка бесплатная. Одним плох бизнес: все норовят расплатиться с хозяином «стеклянной валютой».
Так что встреча с Пелагеей пришлась ко времени: наученная горьким опытом женщина вразумила его заменить алкогольный тариф рублевым. И мужику польза – твердый заработок, и быку – адекватное трудам содержание. Было видно, что Макар Ильич совету дельному внял – на кладбище являлся «как стеклышко». После дюжины свиданий, набравшись храбрости, он предложил ей руку, сердце и холостяцкий дом в придачу. Она недолго колебалась: что ни говори, а деревенского человека, сколько бы он по городам ни околачивался, рано или поздно потянет в деревню. Макар Ильич шутил: «Какой у слова «кладбище» корень? Клад! Вот там я свой клад и нашел».
До самой смерти будет помнить Пелагея Семеновна эту встречу! Соня, так звали женщину, рассказала, что Алексей не хотел сообщать матери про их тюремное бракосочетание.
…Как-то по осени, подходя к сыновней могилке, Пелагея увидела в ограде хрупкую молоденькую женщину в черном пальтишке и черном же платке, державшую за руку мальчонку лет четырех. Ее темное одеяние и скорбная поза насторожили мать: раньше она никогда ту здесь не встречала. Когда подошла ближе, мальчик обернулся на шорох шагов, и у нее захолонуло сердце: на нее во все свои голубые глазенки глядел вылитый маленький Лешка! Ойкнув, она опустилась на скамью. Внезапная догадка мелькнула и на лице незнакомки:
– Вы его мама?
Она кивнула, не сводя с мальчика глаз.
– А я жена, – сказала женщина и тут же поправилась: – Вдова. А это его сын Алексей.
До самой смерти будет помнить Пелагея Семеновна эту встречу! Соня, так звали женщину, рассказала, что Алексей не хотел сообщать матери про их тюремное бракосочетание. Говорил: «Вот освобожусь, приедем домой и уж там сыграем свадьбу по-настоящему. Все у нас будет – и гости, и шампанское, и венчание в
церкви!» Когда она поняла, что беременна, уехала к родителям. В это время с Лешей беда и случилась. Месяц спустя родился Алеша. Когда решилась известить свекровь о своем существовании, послала письмо на домашний адрес мужа. Оно вернулось с пометкой: «Адресат выбыл».
До сумерек проговорили-проплакали у могилки две вдовы – молодая и старая. Алеша-маленький, умаявшись бегать по заросшим кладбищенским тропкам, прикорнул на коленях у бабушки.
Ночевать Пелагея повела их к себе в общежитие. Дорогой она все обдумала и твердо решила: Соня с сыном переедут к ней – своей квартиры в Казани у той все равно нет, живет с родителями, которые брака с уголовником ей так и не простили. Нечего ей мотаться за сотни километров к мужу на могилу, хватит того, что мать его наездилась. Тем более есть к кому обратиться: Фарида-то – уже подполковник, поможет по старой памяти Соне с работой, пропиской и детским садиком для Леши. Ведь помогла же она тогда свалившейся ей как снег на голову чужой тамбовской тетке! Жить сноха с внуком смогут пока что в бабушкиной комнате. В случае чего переберутся к Ильичу – тот будет только рад. Ничего, мир не без добрых людей – помогут!
Она верила, что помогут.