В конце 90-х годов в перинатальном центре Набережных Челнов произошел демографический мини-взрыв: у двух женщин на свет появились сразу шестеро мальчишек – по трое у каждой! У одной роды были пятыми по счету, у другой – первыми. Одной на тот момент исполнилось 36 лет, другой – 16.

Их кровати в палате стояли рядом, и рожали они практически одновременно. Для обеих роды оказались с «сюрпризом». У Натальи уже было четверо детей, причем все девочки – от пятнадцати до трех лет. Супруг, естественно, мечтал о сыне. Медики еще во время второй беременности предрекали мальчика, но ошиблись. Муж, летчик гражданской авиации, по этому поводу шутил: «Ждали пилота, а явилась стюардесса!» Ошибочка вышла и в этот раз: ультразвуковое обследование выявило двойню, хотя у самой Натальи закралось сомнение: уж очень большим и тяжелым казался живот. Когда она по телефону сообщила мужу о тройне, его это ничуть не смутило: двое-трое – какая разница? Главное – мужики!

Глава семьи до недавнего времени работал в аэропорту Бегишево, Наталья преподавала литературу в школе. Жили в «двушке» 9-этажки на Московском проспекте, без перспектив на скорое расширение. После рождения четвертой дочери Константин перевез родителей из Тукаевского района в город, а сам с семьей переселился в их просторный деревенский пятистенок. Он давно уже вынашивал мечту всерьез заняться пчеловодством (отец держал пасеку) – было с чего начинать. Жене и трем старшим дочерям нашлось место в сельской школе, младшенькую, Олю, определили в детсад. Словом, этим тройняшкам счастливое детство было предопределено с рождения.

Чего не скажешь о юной соседке по роддомовской койке. Для школьницы, рожавшей в дни выпускных экзаменов, тройня стала полным кошмаром! А каково было осознать себя многодетным отцом мальчишке, только что перешедшему в одиннадцатый класс? Вот уж, действительно: нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте! Они познакомились на сельской дискотеке: Майя жила в деревне с бабушкой, а у родителей Саши – дача неподалеку. Мальчик положил глаз на гордую, с точеным лицом, черноволосую девушку после того, как однажды в августе они с ней на зависть всей танцплощадки лихо «сбацали» уже подзабытый рок-н-ролл. Парнишка ей тоже глянулся: симпатичный, остроумный и, что она особенно ценила в мальчиках, не трепач. И хотя был он на год младше ее, после той августовской дискотеки они стали встречаться каждое воскресенье, когда родители приезжали в сад.

…Мать Майи Нюрку в деревне считали блаженной, попросту – дурочкой. Отца своего она не знала – мать нагуляла дочь от залетного пьянчужки по прозвищу «Здравствуй, стаканчик! Водочка, прощай!». Обрюхатив сожительницу, он тут же смылся

К весне Майя заподозрила, что беременна. Тест развеял сомнения. Она долго скрывала от бабушки, а когда призналась, та сразу же пошла с ней к гинекологу. Тот подтвердил: внучка на пятом месяце, аборт делать поздно. А вскоре Майя получила и вовсе ошеломительную новость – у нее тройня!

С родами молодая мама справилась на удивление легко. Витя, Данька и Кирюша, мальчики хоть и не крупные (пять кило на троих), после курса выхаживания недоношенных малышей стремительно прибавляли в весе, питаясь маминым грудным молоком и детскими смесями. Наталью выписали на неделю раньше. Простились они как близкие подруги, обменялись адресами – делиться, как подрастают их сыновья-побратимы. У крыльца роддома Наталью встречала многочисленная родня, дочери с цветами. Муж по такому случаю подкатил за ней на позаимствованном у Дворца бракосочетаний свадебном конном кабриолете. Майя стояла у окна и, глядя на эту радостную суету, утирала слезы.

В день выписки ее никто не встречал. Зато тепло провожали! Главврач выкатил ей детскую коляску «на троих» (деньги на нее собирал весь медперсонал!), вручил коробку детского питания и кипу памперсов. С этим казенным приданым и тремя живыми свертками «в подоле» она в микроавтобусе «скорой помощи» отправилась восвояси. О свадьбе речи не шло: «жених» несовершеннолетний, а Сашины родители о браке сына даже не помышляли.

Впрочем, на то у них были веские причины. Мама, кандидат медицинских наук, узнав о проблемах сына, тут же отправилась в деревню выспросить у тамошних баб все, что они знают о невестиной семье. То, что она от них услышала, повергло ее в шок!

…Мать Майи Нюрку в деревне считали блаженной, попросту – дурочкой. Отца своего она не знала – мать нагуляла дочь от залетного пьянчужки по прозвищу «Здравствуй, стаканчик! Водочка, прощай!». Обрюхатив сожительницу, он тут же смылся. Помимо дочки она унаследовала от него пристрастие к спиртному. Отклонения в психике у девочки обнаружились еще в раннем детстве. Учиться ее определили в «лесную школу», но после неоднократных побегов домой на нее махнули рукой. В деревне она слонялась по дворам, помогая вдовым старухам полоть траву в огороде, копать картошку, носить с колодца воду. Расплачивались с ней, как правило, едой, конфетами и чем-нибудь из старой одежонки. Чаще всего ее видели у шоссе на автобусной остановке, где она, вырядившись в самые яркие обноски и обвешавшись дешевыми бусами, приставала к приезжим мужчинам: «Ты за мной приехал? Ведь ты мой жених?». Те шарахались от нее как от прокаженной, а привыкшие к ее чудачествам водители им объясняли: «Она всех так встречает. Какой с дурочки спрос?».

Всеми брошенная и преданная, с тремя грудничками на руках, юная мать-одиночка совсем голову потеряла! Конечно, лучше бы ей от малышей в роддоме отказаться – никто б ее не осудил. Удержала на­дежда на 15 тысяч рублей детских пособий

В одну из уборочных в колхоз, в порядке шефской помощи, прибыла колонна грузовиков. Шоферов поселили в пустующем школьном интернате. Нюрка с остановки прямиком сюда. Еще бы – столько «женихов» разом! И один из приезжих, самый молодой, воспользовавшись наивностью девчонки, посадил ее в кабину и отвез в лес. Шоферня посмеивалась, деревенские бесстыдника осуждали. Однако сама она потерпевшей себя не чувствовала, в подробностях пересказывая встречным и поперечным, что с ней произошло. Похоже, радовалась, что на нее наконец-то обратил внимание красивый мужчина.

Насильник же горько пожалел о содеянном: дурочка, видать, и впрямь в него влюбилась! Как только командированные усаживались завтракать за общий стол, она тут как тут: вертится вокруг него, ластится, во всем готова ему услужить. Над ним подтрунивали: мол, женись, где еще такую ласковую и преданную жену найдешь? А окажись она беременной, от загса тебе не отвертеться! В общем, довели парня до того, что он стал просить председателя отпустить его домой до окончания срока. Но кто же в самый разгар жатвы откажется от дармового «КамАЗа»?

И председатель решил серьезно поговорить с ее матерью.

Увидев подъехавшую к избе «Волгу», та обомлела. Когда же председатель строго предупредил ее, чтоб дочь к шоферам больше не шлялась, запричитала: «Что я-то могу сделать? Сама цельный день в поле. Не на цепь же ее сажать?». «А хоть бы и на цепь!» – не подумавши, брякнул тот. Знал ведь, с кем имеет дело! А женщина восприняла его слова всерьез. Отыскала в сарае ржавую цепь с железным ошейником от сторожевой собаки и, уходя на работу, защелкнула его на шее дочери, прибив конец цепи к стене толстенным гвоздем.

Весь день несчастная «арестантка» изо всех сил расшатывала гвоздь. Наконец вырвала его и как была, с цепью на шее, помчалась к школе, где в это время ее вернувшийся с поля любимый плескался под рукомойником. Увидев ее в таком ужасном виде, он кинулся к машине, достал из-под сиденья напильник и начал лихорадочно, кровавя пальцы, спиливать с ее шеи ошейник. А та счастливо улыбалась и старалась поймать губами его исцарапанные руки.

С того вечера шофера здесь больше никто не видел. А «блаженная» продолжала приходить к школе, просиживая на лавке едва ли не до рассвета. Потом пропала и она.

Мать исчезновение дочери, сделавшей ее посмешищем в глазах всей деревни, не очень огорчило. А та к зиме возьми да объявись! Где она все это время пропадала, из ее невразумительных рассказов не понять. Одно ясно как день: девка-то в «интересном положении»! Мать повезла ее в райцентр на аборт, но сроки были упущены. Пришлось рожать. Мало кто сомневался, что Нюрка оставит дочурку в роддоме, однако та принесла ее домой. Родившуюся в мае девочку Майей и назвали.

Вместе они прожили недолго. Майке и года не исполнилось, когда на шоссе их сбил пьяный водитель фуры – Нюра на велосипеде везла дочь в районную поликлинику. Сама она скончалась на месте, а корзинку с малышкой отбросило в поросший травой кювет. Бабка сироту в дом ребенка сдавать не стала, оформила над ней опекунство. Майка росла бойкой, смышленой девчонкой, хорошо училась, мечтала поступать в институт. И поступила бы, не окажись в ее жизни той августовской дискотеки!

Вот такая «картина маслом» предстала взору предполагаемой свекрови. Первая ее мысль, конечно, была о генетической предрасположенности. В чем в чем, а в этом кандидат наук разбиралась! Пьющая бабушка, мать – юродивая, отец «невесты» не известен. А если пьяное зачатие? В общем, пышный букет врожденных пороков! Где гарантия, что их не унаследовали малыши? Говорил же булгаковский профессор Преображенский о Шарикове: «Клим Чугункин! Тут уж ничего не поделаешь – Клим!».

«Никаких материнских чувств к ним у меня нет, обеспечить им нормальное существование я вряд ли смогу. Сил моих больше нет! Тоска такая, что впору повеситься! Я была бы счастлива отдать их, как пишут в объявлениях о щенках, в заботливые руки…»

Майя ничего про эти родословные «раскопки» не знала. Не до того ей было! Всеми брошенная и преданная, с тремя грудничками на руках, юная мать-одиночка совсем голову потеряла! Конечно, лучше бы ей от малышей в роддоме отказаться – никто б ее не осудил. Удержала на­дежда на 15 тысяч рублей детских пособий, которые для безработной – не баран чихнул! Но когда слегла бабушка, единственная нянька-помощница, у нее опустились руки. Все, точка, дальше ехать некуда! На Сашку надежды никакой, он маменькин сынок, а в глазах его родителей она хитрая, расчетливая самозванка, соблазнившая малолетку, чтобы влезть в престижную семью. В конце концов, ей нет и восемнадцати, и не поздно начать жизнь заново!

Выход напрашивался сам собой: отдать малышей в дом ребенка. Хотя бы на время. В заявлении указала: до двух лет. Надеялась, что за это время поступит в Камский политехнический институт, стипендии и бабушкиной пенсии им на первое время хватит. Поначалу все так и шло: она успешно сдала вступительные экзамены в КамПИ, училась на круглые пятерки. Но когда перешла на второй курс, бабушка умерла. Прожить на одну, даже повышенную стипу не получалось. Устроилась посудомойкой в студенческую столовую. И так постоянно: из кулька да в рогожку! За все это время она ни разу тройняшек не навестила. Соцработники неоднократно ей напоминали, что по истечении указанного ею срока они будут оформлять документы на их усыновление.

В отчаянии она написала Наталье: «Признаюсь, что никаких материнских чувств к ним у меня нет, обеспечить им хотя бы мало-мальски нормальное существование я вряд ли смогу. Сил моих больше нет! Тоска такая, что впору повеситься! Можешь меня презирать, но честно тебе скажу: я была бы счастлива отдать их, как пишут в объявлениях о щенках, в надежные, заботливые руки…»

Письмо осталось без ответа, что на Наталью не было похоже.

…Когда Майя все же появилась в детдоме, заведующая приняла ее демонстративно холодно и сообщила, что тройняшек усыновили приемные родители в рамках программы «Семейный детский дом». Ни фамилии, ни адреса их она сообщить не имеет права, но уверила, что семья обеспеченная, проживает за городом, у них там фермерское хозяйство. В ее словах сквозил плохо скрываемый укор: мол, для приличной семейной пары даже чужое дитя – дар Божий, а тут инфантильная, залетевшая по легкомыслию девчонка по своей воле отрекается от здоровеньких мальчишек-симпатяг!

Спустившись в раздевалку, Майя рухнула на подоконник и разревелась. Узнавшая ее старушка-гардеробщица бросилась успокаивать: «Не убивайся так, девонька! Ты молодая, еще наживешь!». И заговорщицки оглядевшись по сторонам, шепнула: «Говорят, новая-то мамаша в одной палате с тобой лежала. Я ее видела – по всему женщина достойная. Не боись, за ней твои бутузики не пропадут!»…