На практику после четвертого курса факультета журналистики МГУ я попала в “Советскую Татарию”. Точнее – напросилась. Написала письмо редактору (не зная даже его имени-отчества) с просьбой прислать, если это возможно, запрос на факультет. Впрочем, на ответ я не очень надеялась. И – о чудо! – через две недели получила не только запрос, но и коротенькое неофициальное письмо от редактора М.А.Колодина, написанное от руки и кончавшееся словами: “Мы вас ждем”.

Как ни грело меня это теплое приглашение, порог редакции я перешагнула с трепетом: до того мы проходили практику в заводских многотиражках и “районках”, а тут – настоящая, большая газета, республиканская. В кабинет редактора вошла, как на экзамен, с мокрыми от волнения руками. Из-за стола легко поднялся стройный седоватый мужчина с необыкновенно голубыми глазами, ободряюще улыбнулся: “С приездом!” Минут десять он расспрашивал меня о Москве, университете, факультете, потом попросил секретаршу пригласить Яна Борисовича.

Через какое-то время в кабинет вошел невысокий человек с кудрявой головой и живыми карими глазами. Михаил Андреевич представил меня:

– Вот, Ян Борисович, вам помощница, практикантка из МГУ. – И, обратившись ко мне, добавил: – Это наш заведующий отделом литературы и искусства Ян Борисович Винецкий.

Эта фамилия повергла меня в легкий шок. В школьные годы в нашем классе некоторое время училась Аня Винецкая. Мы знали, что Анин отец – писатель. И это обстоятельство как бы ставило Аню на ступеньку выше всех остальных. Писатель – это было из такого заоблачного и недосягаемого далека, что казалось нереальным… Ян Борисович улыбнулся как-то мягко и словно застенчиво, и мы покинули редакторский кабинет.

Я страшно боялась, как-то писатель посмотрит на мое “творчество”, но все обошлось без “кровопролития”. Два месяца пролетели незаметно. Атмосфера в отделе была совершенно неофициальна и доброжелательна. Часто в конце дня, скинув все “горящие” дела, мы втроем (третьим был сотрудник отдела, светлый человек Володя Павлов, ставший впоследствии редактором многотиражки и рано ушедший из жизни) вели праздные беседы на различные темы. Закоперщиком тут, конечно, был Винецкий, хотя и Павлов ему не очень уступал. Справедливости ради следует сказать, что практика моя Винецкому нужна была как рыбе зонтик и он был страшно доволен, когда Павлов добровольно взял надо мной шефство: подсказывал темы и адреса, отправлял в командировки. Зато когда срок мой истек, Ян Борисович написал мне такой отзыв, с которым можно было идти сразу в “Комсомольскую правду”. Одно слово – писатель! Мы расстались добрыми друзьями, и, признаться, я не думала, что наши пути сойдутся еще когда-нибудь.

Но судьба все же свела нас. В 1967 году я появилась в “Советской Татарии” на пороге отдела науки, культуры и школ. Заведовала им Валентина Яковлевна Гудкова, а старшим литсотрудником был… Винецкий! Мы радостно узнали друг друга.

Ян Борисович работал много, не гнушался никаких жанров и тем, не пренебрегая и малыми формами – информациями, текстовками. Казалось бы, писатель, имевший в своем творческом багаже несколько популярных романов, мог и не мелочиться, а выдавать на-гора крупные очерки и проблемные статьи, но он делал то же, что и все. В те времена существовало жесткое правило, по которому 60 процентов корреспондентской отработки должны были составлять так называемые авторские материалы, в которых от автора порою была только фамилия. И Винецкий “гнал” авторские строчки, бегал по каким-то вернисажам и конференциям ради двадцатистрочной информации или банального отчета. Конечно, он писал и очерки, и рецензии, и статьи, но все это было в пределах остававшихся сорока процентов. А жаль! Впрочем, Ян Борисович не тяготился этой суетой, а находил в ней и смысл, и вкус, наполняя свою писательскую копилку интересными случаями, героями, историями, делая замечательные открытия.

Так он открыл миру Михаила Девятаева. Об этом выдающемся нашем современнике столько сказано и написано, что нет смысла повторяться. Одно только стоит напомнить и запомнить навсегда – первым нашел его в Казанском речном порту и поведал о его подвиге корреспондент газеты “Советская Татария” Ян Борисович Винецкий.

Историю этого открытия Винецкий рассказывал охотно и многократно, каждый раз расцвечивая ее какими-то новыми деталями. Он вообще очень легко вступал в диалог и с незнакомыми людьми, а уж со знакомыми! Возьму на себя смелость утверждать, что в те годы отдел культуры был самым посещаемым в редакции. Кто только не бывал в нем! Маститые писатели, музыканты, артисты, художники, искусствоведы и начинающие авторы заходили сюда не только для того, чтобы “пристроить” свои статьи или “заказать” рецензию, но и просто пообщаться, обменяться последними новостями и впечатлениями. И бесспорно, главным притягательным магнитом был Ян Борисович. Винецкий рассказывал всегда артистично, “вкусно”, заражая собеседника своим азартом. Вообще, до седых волос в нем сохранилось очень многое от его незабываемой героической молодости, и часто, когда он увлекался, в нем снова проглядывал восторженный юноша, подлинное дитя своего романтического времени.

Сын скромного еврейского портного, Винецкий волею пролетарской революции получил возможность строить свою жизнь по-новому. И в 17 лет он покинул родительский дом, уехал в Ленинград и поступил учеником токаря на завод имени Карла Маркса. А через два года, откликнувшись на призыв, по рекомендации комсомола стал курсантом Ленинградской военно-теоретической школы летчиков. О, эти легендарные тридцатые годы! Время тех, кто был рожден, “чтоб сказку сделать былью”. Страна дала им “стальные руки – крылья, а вместо сердца – пламенный мотор!” Кто из мальчишек, подростков, юношей не мечтал тогда о небе, о славе Чкалова, Байдукова, Каманина, Белякова, Громова! Романтики тридцатых! Это они, когда над республиканской Испанией нависла фашистская угроза, не раздумывая отправились в далекую неведомую страну, чтобы отстоять ее свободу. Сын своего времени, Винецкий не стал исключением. Молодой специалист, инженер отряда эскадрильи “Ультиматум” в августе тридцать шестого был уже под Мадридом. Ему повезло, и спустя год с небольшим он вернулся назад со своей первой наградой – орденом Красной Звезды. Его впечатления и воспоминания, яркие, незабываемые, выльются сначала в небольшую повесть “Соловей”, а позже, почти через двадцать лет, – в “Мадридскую повесть”.

После Испании Ян Винецкий еще девять лет служит военным представителем Главного управления ВВС на авиазаводах Ленинграда. Осенью 1941-го вместе с заводом эвакуируется в Казань. Отсюда, кстати, в 1943 году он вылетал на Волховский фронт, где участвовал в боевых испытаниях опытных самолетов. Но это была единственная его командировка на линию огня. И военных наград у него было немного – три ордена Красной Звезды и три медали – “За боевые заслуги, “За победу над Германией”, “За оборону Ленинграда”.

Еще находясь на военной службе, Винецкий начал осваивать мирные профессии. В 1944 году появился его первый рассказ “Бабий полк”. А с 1945 года он всерьез стал заниматься литературным творчеством, одновременно экстерном осваивая премудрости юриспруденции. Выйдя в отставку и получив диплом об окончании Казанской юридической школы, Ян Винецкий становится прокурором по промышленности отдела общего надзора Прокуратуры ТАССР. Боже! Как это не вяжется ни с его складом характера, ни с его призванием! Наконец и он сам убеждается в этом и через восемь лет оставляет прокуратуру, чтобы связать свою жизнь с “Советской Татарией”.

Он отдал газете 16 лет. Фортуна играла с ним в обидные игры. Винецкий был заведующим отделом, литсотрудником, старшим литсотрудником, разъездным корреспондентом, заместителем заведующего отделом, опять литсотрудником. Отчасти повинны были в том обстоятельства: происходило слияние русской и татарской газет, потом их разъединение, то же случалось и с отделами. Но в чем-то, возможно, сыграл роль и его характер: Ян Борисович был очень эмоционален, с обостренным чувством справедливости, и иногда мог позволить себе нелицеприятные высказывания в адрес вышестоящих особ. Но в основном все перипетии он сносил молча, стоически, хотя, конечно же, в нем накапливалась какая-то темная субстанция, которая в конце концов подвигла его на демарш. В октябре 1969 года, проработав почти 14 лет в отделе литературы и искусства, он перешел в партийный отдел.

Сделано это было достаточно демонстративно и выглядело странновато. Конечно же, Винецкий был партийцем с большим стажем (аж с 1938 года), в редакции входил в партбюро и даже избирался заместителем секретаря парторганизации. Однако вопросы партийной жизни привлекали его, мягко говоря, не очень. Но слава Богу и тогдашнему редактору Александру Ивановичу Клименкову, который не стал ломать Винецкого, принуждая его к партийной тематике, а предоставил ему “карт-бланш”. И Винецкий в эти два с половиной года буквально обрел второе дыхание. Из-под его пера появились яркие, крупные очерки о строителях Камского автомобильного гиганта и Набережных Челнов, о нефтяниках. Эти очерки, отмеченные принципиальным авторским взглядом, глубоким проникновением в человеческие судьбы и характеры, сделанные рукой настоящего мастера, были достойно оценены и коллегами-журналистами, и широкой читательской аудиторией.

Ян Борисович ушел из газеты в 1972 году, когда ему исполнилось 60 лет. Тогда были такие жесткие правила: дожил до пенсии – до свидания! А мог бы, наверное, еще поработать. И как знать, может, и не ушел бы он из жизни в 75 лет. Впрочем, пути Господни неисповедимы.

За давностью времен сейчас уже точно не вспомнить, когда это случилось, кажется, в начале шестидесятых. Винецкий был в Москве, и на улице Горького, возле Центрального телеграфа его буквально “размазал по стенке” какой-то пьяный водитель. “Собранный по частям”, Ян Борисович долгое время находился между небом и землей. Но, видно, не все еще земные его дела были завершены, и он остался жить. И работать. И никогда не жаловался на свои болячки. А они все-таки загнали его в угол. В последние годы Винецкий стал катастрофически терять зрение и в конце концов полностью ослеп. Но продолжал работать, диктуя страницы недописанной книги…

В юбилейном для нашей газеты 1967 году в небольшой публикации “Путешествие к герою” Винецкий рассказывал о том, как он выходит на “фигурантов” своих очерков и какой резонанс эти очерки обретают. В частности, через два месяца после публикации рассказа о Девятаеве никому не известный “капитан чумазого катера” был удостоен звания Героя Советского Союза. А после очерка о Владимире Павловиче Распопове, казанце, полковнике царской армии, перешедшем во время революции на сторону народа и служившем под руководством Фрунзе, Винецкий получил письмо от генерал-лейтенанта Тодорского. В нем говорилось: “Вы возродили для Родины одного из самых выдающихся полководцев Гражданской войны и самых скромных людей. Я, как редактор трехтомника “История Гражданской войны”, рад сообщить, что Распопов Владимир Павлович включен в этот трехтомник, как один из выдающихся полководцев Гражданской войны.

Я счастлив, что мои письма в адрес военного министра (тогда им был маршал Жуков) привели к назначению пенсии всесоюзного значения В. П. Распопову”.

Многие ли из собратьев по журналистскому цеху могут похвастаться такой результативностью своих материалов? Но нет пророков в своем Отечестве…

Заканчивалась заметка простенько, но символично: “Героев не надо искать далеко. Герои – рядом”. Эту цитату в полной мере можно отнести и к самому автору.

Ян Винецкий, хороший писатель, блестящий очеркист, публицист, критик ушел из жизни в 1986 году. В году, когда “занялась заря” Великой Перестройки. И думается, что в этом была высшая справедливость Провидения, которое избавило его от присутствия при крушении того мира, в котором и для которого жил и творил последний романтик нашей редакции Ян Борисович Винецкий.

Юлия ПОРОШИНА.

На снимке: корреспондент “Советской Татарии” Ян Винецкий и герой его публикаций Михаил Девятаев.