На соискание Государственной премии РТ им. Г.Тукая

Когда ученые расшифровали клинопись на  саркофаге Тутанхамона, то удивились мудрости послания: «Для того чтобы  поймать птицу, нужен силок. Когда птица поймана, о силке забывают. Для того чтобы поймать мысль, нужно слово. Когда мысль поймана, о слове забывают!»

Действительно, мудро!.. Когда вчитываешься в стихи поэтессы Розалины Шагеевой, то влекомый чарами энергетического вихря любви и погружения к истокам забываешь о слове, и весь литературный, «технический» ряд уходит на второй план, становится тесно от обволакивающего вала мысли и ощущений, возникают удивительно прозрачные, живописно-одухотворенные портреты Родины, контуры исторических событий, сумрачные блики лиц героев прошлого, пейзажи, города, картины… И этот вымысел, источник которого – уже потонувшее в серебряном потоке перемежающихся зрелищ Слово, настолько увлекает, что, кажется, утоньшается материя поэзии, остаются только невероятная духовность, прекрасные тени, бессловесные импульсы…

Розалина Гумеровна Шагеева – поэт неординарный, пишущий на двух языках, искусствовед, музеолог, участник десятков телевизионных передач, мастер великолепных публичных выступлений на русском, татарском, турецком, персидском языках. Но самое главное, это человек, донесший проникновенные метры благозвучного татарского стиха до крайних пределов земли, как воплощение, гениального духа своего народа, «гул великой цивилизации». Следует заметить, что и те, кто, оказавшись за пределами Татарстана, испытывают ностальгию по родному языку, и те, кто вслушивается в эти исходящие из уст поэта звуки впервые, влюбляется в мелодичные напевы татарской речи, ощущают неповторимый, пронзающий сердце татарский «мон».

Глубокое вживание в историю и культуру татарского народа, поэтическое ощущение бытия позволили Шагеевой выйти на новаторские жанры стихосложения – притчи и новеллы, в которых она, подобно художнику, живописует словом как кистью, придавая самым простым сюжетам многослойность и красочность

Биографией жизни и широтой профессионально-общественной деятельности мотивируется художественное пространство стихотворных сборников, география поэзии автора. Шагеева – человек фантастической энергии, один из создателей Музея национальной культуры при НКЦ «Казань», экспозиционер и научный интерпретатор выставок татарского изобразительного искусства в Париже (штаб-квартира ЮНЕСКО, 2001), в Будапеште, Арабских Эмиратах, Минске, Хельсинки, Москве, Екатеринбурге и др. Поэтому, как по волшебству, входят в пределы ее мировидения образы неизведанных стран и народов, их мечты и чаяния, драмы и коллизии. Среди них – неразгаданная до конца, чарующая Индия и знойная Средняя Азия, ночной трагический Багдад и кипящие базары Самарканда и Баку с их книжными лавками и уверовавшими в великую мудрость писаний книголюбами. Книга в поэзии Розалины Шагеевой – высший носитель этики народа, показатель духовности и цивилизационого уровня нации («Благоденствуй, перо!», «Глаз земли», «Мэдэният», «Книга – последнее касание», «Стих божественный»). Этносы, ландшафты, характеры – от черноликого темпераментного тюркоязычного Стамбула до репрезентативного, властно гудящего на берегу Гудзона Нью-Йорка…

В широких просторах поэтического мировидения – сама Казань, с ее драматической историей, коллизиями мирового масштаба, с беспрецедентным трудолюбием и целеустремленностью народа, в условиях всепоглощающего рынка, прессинга технологий и воинствующего мещанства стремящаяся сохранить свое достоинство и культуру («Возвращение», «Город», «Ураган Казани», «Без тебя, Казань, цветок мой», «В тесных городах захватывает сердце»). Еще большее погружение высвечивает картину послевоенного детства поэтессы – родную деревню Бикет Зеленодольского района, с летающими пчеловодами в фронтовых галифе («Кукерт абый летает»), левитирующими над ивами бабушками-целительницами, расколыхавшимися сабантуями, стариками-пирами и охранителями лесов, мастерами-зодчими в окружении почти мистического пейзажа с «горами пепла», святыми захоронениями коней, древними непроходимыми чащами – царством сказки и поэзии («Старец Шайхутдин в Карахудже», «Улица моя», «Бакалы саз»). Так, в ее стихах идет бесконечное движение в пространстве, вбирающее города, страны, этносы, диалекты, культуры, как вверх, в космос, – к постижению мироздания, судьбы человечества, так и вниз – в дантовские круги озарений, нередко разрывающиеся скепсисом и разочарованием от коммерциализации общества и забвения святых традиций («Как пух разлетаются дорогие имена», «На улице Баумана – бомж…»). Да, в творчестве поэтессы – национальный быт, дух деревни и города переплавлены в высокую поэзию. Но нарядные свитки восточного по генезису стихосложения то и дело прожигают отблески огня, идущие от болевых точек современного мира. Одна из них – проблема выживания татарского языка. Шагеева – пламенный апологет родного языка, как, впрочем, любого другого, как выясняется из великолепного стихотворения «Живи, язык, живи!». Языки она считает экологическим чудом и чуть ли не новоявленным мифологическим героем, дошедшим в борьбе за самосохранение до наших дней.  

Как пчелы и жуки,

      селенья, родники,

Средь мириады звезд цари,

      твори, кипи!

Вплетай в судьбу земли

народов уникальность –

алхимию речей

      и красоты случайность!

Глубокое вживание в историю и культуру татарского народа, поэтическое ощущение бытия позволили Шагеевой выйти на новаторские жанры стихосложения – притчи и новеллы, в которых она, подобно художнику, живописует словом как кистью, придавая самым простым сюжетам многослойность и красочность. Рядом с авторскими стихами стоят равноценные им – великолепные, ясные и звучные переводы с арабского, персидского, турецкого на татарский (Хайям, Хафиз, Ю.Амре, Карачи Оглан, Тумас Транстремер, Г.Айги) и поэзия татарских рыцарей – Мухаммедьяра, Мухаммеда – Эмина, Кул Шарифа, Дэрдменда в переводе на русский язык.

Как поэт  и искусствовед, Р.Шагеева исходит из генетического единства и духовного родства проявлений культуры своего народа

В 1990-е годы Розалиной Шагеевой создавались также стихи-гимны, стихи-марши и еще в одном жанре – гимнов и маршей (гимн «Хоррият», марш «Казань», «Песня о Татарстане», положенные на музыку композитором Резедой Ахияровой и исполненные перед многотысячной публикой на площади Султан-Галиева). Сюда же надо отнести площадные действа-мистерии на сюжеты татарской истории: «Легенда о Чингисхане», «Чура-батыр», «Казань тысячелетняя», «Шелковый путь», «Татарстан – XXI век» – возрожденный жанр крупномасштабных праздничных шоу под открытым небом, где поэзия, музыка, балет, изобразительное искусство выступают в синтезе.

Откуда такая всеядность,  удивительная целостность духа и форм интеллектуального самовыражения, тот литературоцентризм, который испокон веков является основным свойством менталитета татарской нации? Так, при изучении изделий национального ковроделия открылось, что их генезис (орнаментальные тексты) восходит к языческим гимнам и криптограммам (килим-келэу). Еще большими открытиями одарило ее изучение тайны татарских шамаилей, где, как оказалось, наряду с кораническими аятами присутствовали и стихи поэтов средневековья, современных поэтов-философов, а также крестьянские пометки о характере погоды, рождении скота, прогнозы относительно будущего урожая!

Как поэт и искусствовед, Р.Шагеева исходит из генетического единства и духовного родства проявлений культуры своего народа. Она и сама творит, синтезируя свойства изобразительных и временных искусств в новые жанры, – искусствоведческие очерки и эссе, а иногда и в литературно-художественные исследования о художниках: «Асхан Фатхутдинов», «Абрек Абзгильдин», «Фиринат Халиков», «Б. Урманче», «С любовью к Тукаю» и другие.

Две книги соискателя отражают два этапа и два направления творчества поэтессы. В двуязычной книге «Кара мэржэн» («Черное ожерелье», 1997) на первое место выходит поэтическая генеалогия автора: образы ее опоэтизированных предков, деда – деревенского скрипача («Бровь бровей от нежности касалась, и смычком носилась голова, и слеза, как девочка босая, быстрая сбегала по глазам») и своеобразное ретро в динамических ликах татарской этнографии и красивых обычаев народа; пейзажи родной земли и каждодневные картины деревенского труда («На возу паренек, низко кепку надвинув…»), восточный цикл («Возвращение из Индии»), тема вдохновения и поисков собственного «я» («Каждый камень глазами обкатан…»), неотторжимые как от поэтики Востока, так и от европейской эстетики. Татарская и русская части книги оказались удивительно органичными, обнаруживающими в авторе тонкое знание обоих языков и высокого профессионала, ошеломляющего читателя сокрушительными речевыми оборотами, отточенным поэтическим языком и неологизмами, как бы пробуждающими от затмения.

В татароязычной «Нисе» (2003) на первый план выходят темы истории и героев великих баталий (поэма «Аттила», «Чингисхан»), образ древней Казани и ее зодчих, поэтов и правителей (поэма «Шелковый путь», «Раскалывание», «Опираясь ладонью на белый подбородок», трехчастная поэма «Каменная надпись. Ниса»). Эти сюжеты получают полуреалистическое, полуфантастическое выражение. Идущая из античных времен Крылатая Ника, через коранические суры «Ниса» («Женщина») воплотившись в морфологических корнях татарских имен Гыйльмениса – Хоббениса в роли охранительницы красоты, семейного очага, города, любви к ближнему, становится индикатором современной жизни народа, ее неотторжимости от древнего полиса, фольклора, ее созидательной силы и оптимизма.

Стихи последних десятилетий, рожденные из чувства глубокой озабоченности сегодняшними проблемами человечества, собственной родины и этноса, воссоединяются в «Нисе» с публицистическими стихами конца 1990-х годов (гимн «Хоррият», «Марш Казани», «Выбирай путь», «Высекая огненные искры», «Моя татарская душа»). В итоге поэтические накопления времен, бурных и всевластных, сопрягаются в единый исторический контекст, образуя вокруг личности поэта лишенный приземленности, движимый ветрами и тектоникой эпох духовный эпос («Божественные стихи», «Суета по колено…», «Клокочет, бурлит…», «Подростки за железной черной дверью», «Мы еще возвратимся»). Магическая сила искусства воспринимается как феномен, способствующий преодолению всех жизненных коллизий и драм («Дом Шамиля», «Рождение портрета», «Суюм-суюм-Суюбека», «Тонкая нежная шея поэта – Зульфат», «Когда уста раскроет певец-поэт», «Хайдару Бигичеву», «Поэзия – мое ты бытие», «…Чтоб обновить старый слог, выйду замуж за соловья», «Джанеки» и др.)

На протяжении всего творчества Шагеевой, как доминирующая, звучит тема искусства и личности творца – человека высокого самопожертвования, патриотизма и гражданского долга. В этом же ряду – полная борьбы за свое достоинство личная судьба поэтессы, матери троих детей, активного гражданина, общественного деятеля, представителя своего этноса и цивилизации. Целостное восприятие жизни, основанное на слитности мира и человека, раздумья об общечеловеческих идеалах и всеобщности счастья вырастают в целую симфонию жизни, длящуюся в веках, потомках. Примечательно в этом отношении стихотворение, посвященное рождению внучки, написанное в виде древнетюркского гимна-благопожелания. «Чтоб Тэнгре дал вдохновения, подобно конской гриве, и гордости, под стать хребту волчицы», – звучат завершающие строки этой миниатюры.

Ориентируясь на древнетюркские поэтические жанры (плачи – сыктау, гимны – келэу, воинские дастаны, тирады), поэтесса легко соединяет прекрасные «вчувствования» своего народа с формами европейского стихосложения – силлабо-тоникой, верлибром. Цикл миниатюр «Жем-жем» («Мерцание»), состоящий из компактных, философски наполненых стихов небольшого формата, а также цепочка переводов с арабского, турецкого, персидского, шведского, чувашского выводит «Нису» на новую панораму литературного многоголосья, перекличку эпох и менталитетов.

В последнем по времени сборнике «Поэзия – живительная влага» (2011) видно, что поэтическое мышление Розалины Шагеевой обогатилось за счет новых интонаций, объемных метафор, реалистических и фантастических образов. Прибавилось чувство пронзительных, горьких потерь, смешанной красоты и скорби, характерные для переломных периодов истории. Энергия стихов не убавилась, но пафос прежних лет сменился иносказаниями, новыми экспрессивными образами, несущими чувство разочарования и новых надежд («Идел – Урал», «Круг», «Родина Урманче», «Нега Тукая», цикл «Нью-Йорк» и др.). Здесь на новом уровне веры и убеждения решается та же неизбежная победа красоты, милосердия, чувства любви к Родине, явившиеся лейтмотивом предыдущих книг.

«Ветры, потрясшие вселенную», «Пеплы, взлетевшие в небо», «Сегодняшние мифы», «Перевоплощения» сменяются циклами «Нега любви», «Паутина искусства», в которых задача сбережения нации, охраны его языка и культуры, духовного воссоединения этноса поднимается на новую ступень. Силой, подобно «Живительной влаге», исцеляющей душу народа, соединяющей его, подобно сказочному изрубленному на части герою, в единое целое, укрепляющей его веру в себя и в будущее, признается творчество, искусство, поэзия. Безрассудное, духовное горение творца. Мощь и бескомпромиссность. Радость созидания.

Вместо эпилога.

Когда человек чем-то озарен и берет посох странствия по жизни, он приглашает в духовные спутники или религию, или поэзию. Я бы взял с собой в такое странствие книгу стихотворений Розалины Шагеевой…

 Азат ХАБИБУЛЛИН,
народный художник Узбекистана, член СХ России и Татарстана