Завершившийся недавно в Казани ХХV Международный оперный фестиваль им.Ф.И.Шаляпина подарил новую встречу с любимцем казанской публики Михаилом Казаковым. Ему, питомцу Казанской консерватории, лауреату многих международных конкурсов, солисту Большого театра России и Татарского театра им.М.Джалиля, рукоплещут сегодня в лучших театрах мира – “Метрополитен-опера”, “Ла Скала”, “Карнеги-холл” и других. Так было и на нынешнем Шаляпинском фестивале, где мы вновь услышали Михаила Казакова в операх “Борис Годунов”, “Аида”, “Набукко”, а также на гала-концертах. Год от года расцветает его талант, совершенствуется актерское мастерство, а голос приобретает все большую глубину и выразительность.

Накануне своего отъезда в Москву певец уже по традиции дал интервью нашему корреспонденту.

– Михаил, мы не виделись около полугода. Интересно, какое из событий, произошедших за это время, вы считаете наиболее ярким и значимым?

– Думаю, что это участие в гастролях Большого театра на сцене лондонского “Ковент-Гарден”. А они прошли триумфально, и это тем более радует, что Большой театр не был в Англии тридцать лет. Наряду с другими была показана опера “Борис Годунов”, поставленная в 1948 году Львом Баратовым в содружестве с выдающимся сценографом Федором Федоровским (эта постановка возобновлена и в Казани. – А.М.). Я пел Бориса. Прием и пресса были замечательные.

– Да, как написала “Таймс”, на сцене были голоса, “от которых захватывает дух”, и один из них – голос Михаила Казакова – квинтэссенция славянского баса с притягательной стальной остротой”. А в газете “Гардиен” ваш молодой бас назвали “настоящим открытием” и отметили, что роль царя Бориса требует взгляда, тембра, энергетики и понимания 50-летнего человека, “но Казаков способен выдать все это в свои тридцать…”

– Справедливости ради надо сказать, что высокими были отзывы и о моих партнерах. А когда открылся занавес и все увидели декорации Федоровского, разразился шквал аплодисментов. То же было и с каждой сменой декораций.

– Вы пели Бориса и в других странах. Постановки этой оперы Мусоргского отличаются там от нашей?

– Во многом. Такого спектакля, как в Большом и у нас в Казани, в мире больше нет, к сожалению. За рубежом в основном ставят модерн.

– Какой модерн может быть в “Борисе Годунове”?

– Ну, скажем, действие может происходить в метро или на телеграфе… Фантазия режиссеров беспредельна.

– Для чего это надо?

– Вот для чего, и я не понимаю.

– И вы соглашаетесь петь в таких спектаклях?

– А что делать? Контракт есть контракт. Но удовольствия от них не получаю, потому что я человек достаточно консервативный, воспитанный на классике, люблю традиции в театре, которые очень важны. Особенно в таких, как Большой, Мариинский…

– А публика хорошо принимает такие авангардные постановки?

– Далеко не везде. Отражая это, английская пресса писала: “Как мы устали, как хотим видеть настоящий исторический спектакль. И наконец-то увидели ту классику, по которой соскучились, увидели настоящий шедевр – “Бориса Годунова”.

– А какие театры на Западе могут себе это позволить?

– Те, что существуют на деньги спонсоров. Например, “Метрополитен-опера”. Богатые люди, поддерживающие этот театр, говорят: “Мы хотим видеть красивый спектакль, красивые костюмы, декорации…” А режиссеры театров, которые финансирует государство, как правило, творят все, что хотят, и авангард там процветает. Особенно этим грешат в Германии…

– Это чувствуется и по тем спектаклям, которые в последние годы ставили в нашем театре голландские и австрийские режиссеры и сценографы.

– К сожалению.

– Михаил, в спектаклях Большого театра вы участвуете вместе с опытными мастерами сцены. Учитесь у них?

– Конечно. Стараюсь вобрать все лучшее. Мне посчастливилось еще застать мега-звезду Большого Евгения Евгеньевича Нестеренко, его последние выходы в “Набукко” в партии Захарии. Меня же тогда вводили в этот спектакль. И он считает, что я стал его преемником. Представляете, как мне было приятно и лестно услышать такое.

– Знаю, что вашим старшим другом и наставником был народный артист России Владимир Кудряшов, недавно ушедший из жизни. Мне посчастливилось не раз беседовать с ним… Замечательный певец и человек!

– Да, мне его очень не хватает. Это был блестящий профессионал. Общение с ним помогло мне глубже понять многогранный образ Бориса Годунова и многое в жизни артиста. В Большом до сих пор не могут свыкнуться с этой утратой. Да и мне кажется – вот-вот откроется дверь и он войдет…

И, конечно, не могу не сказать еще об одном судьбоносном для меня событии, которое произошло благодаря знаменитому тенору Большого театра Владимиру Атлантову. Именно он посодействовал моей встрече с Пласидо Доминго, гениальным певцом, ныне директором оперных театров в Лос-Анджелесе и Вашингтоне.

– А как это случилось?

– На одном из концертов Атлантов подошел ко мне, похвалил и поинтересовался, есть ли у меня агент на Западе? Узнав, что нет, помог попасть на прослушивание в венскую “Штатс-оперу”. Я спел Гремина и Захарию, а когда ушел со сцены, меня попросили зайти к директору театра. И вот там я увидел великого Пласидо Доминго. Он поблагодарил меня и сказал, что слышал разные исполнения арии Захарии, но не слышал лучшего, чем у меня, исполнения одного из ее фрагментов. Я напел его. Затем он сказал, что хочет сотрудничать со мной. А через несколько месяцев по его приглашению я спел на сцене Вашингтонской оперы партию Феррандо в “Трубадуре”.

– Что дают вам выступления на таких престижных сценах?

– Прежде всего, общение с высококлассными певцами и дирижерами, а также удовольствие от того, как там организован театральный процесс. Это очень важно. Когда спектакль отрепетирован, каждый его участник на своем месте, и нет халтуры ни в чем, тогда спектакль идет, как точнейший механизм. Такое я впервые увидел в Большом театре. А традиция эта идет еще от Императорских театров: каждый занимается своим делом и отвечает за свою работу. Скажем, до спектакля “Борис Годунов” еще две недели, но я прихожу в театр и ежедневно два часа работаю над ролью, совершенствую ее. Иначе нельзя. Такому отношению к своей профессии я научился у своего педагога по Казанской консерватории Галины Трофимовны Ластовки.

Но, к сожалению, во всем мире у импресарио и директоров театров снижаются критерии отбора оперных артистов. Часто в одном спектакле вместе с мастерами участвуют артисты, которые из-за своего низкого уровня не должны были бы и близко подходить к оперной сцене, а им подчас отдают главные партии. Это уму непостижимо! Но к этому, думаю, надо относиться философски. Рано или поздно все должно вернуться на круги своя…

– Какое место, по-вашему, занимает опера в сегодняшнем музыкальном мире? Не уходит ли она?..

– Нет, нет. Опера, правда, жанр элитарный, не для всех, и это естественно. Но, слава тебе господи, на оперные спектакли и у нас в России, и за рубежом ходит много молодежи. Так что опера не умирает. Да и как можно не любить Моцарта, Верди, Чайковского, Рахманинова и других классиков? Их музыка вечна.

– Есть ли у вас, кроме Бориса Годунова, еще партии, которые так же дороги вам?

– Скажу сразу, Борис все равно главенствует. Почему? Он многогранен и не может быть одинаковым. По мере того как я приобретаю какой-то жизненный опыт, новые впечатления, образ тоже обогащается. В этой партии нет и не может быть клише, иначе ее и петь не стоит. Прикоснуться к Пушкину и Мусоргскому без исполнительской совести – это, по-моему, кощунство.

А из западноевропейского репертуара очень люблю партию Захарии из “Набукко”. Это настолько красивый вокал, что испытываешь чисто физическое удовольствие. Хотя партия очень сложная по звукоизвлечению. “Набукко” написал молодой Верди, горячая кровь, и у него все зашкаливает в этой опере. Но именно этим партия Захарии мне дорога. Чем дольше ее поешь, тем больше она дает в плане технологии исполнения.

– Не тщетны ли надежды на то, что опера и театр могут повлиять на людей и изменить их к лучшему?

– Мне кажется, не тщетны. Не раз видел, как после “Бориса Годунова” люди уходят заплаканными. Значит, проблема “человек и его совесть” (для меня в этой опере главенствующая) доходит до публики и слезы эти – доказательство того, что в душе у нее что-то всколыхнулось.

– В Казани подрастают новые талантливые басы. Володя Васильев, студент консерватории, удачно дебютировал в партии Феррандо на Шаляпинском фестивале. Алеша Тихомиров окончил нашу консерваторию в этом году, но еще до этого его пригласила в свой центр Галина Вишневская, а сейчас он солист “Геликон-оперы”. Радует и самый молодой из басов – студент первого курса Динар Джусуев, получивший, как и вы в свое время, стипендию имени Шаляпина.

-Это замечательно, что с моим переездом в Москву эта нить не оборвалась… Только хочется пожелать молодым певцам понимания того, что все успехи остаются во вчерашнем дне, наша профессия требует каждодневной отдачи. И, как говорил Шаляпин, важно иметь исполнительскую совесть. Иначе все уйдет моментально, и станешь никому не нужным.

Горько видеть, как сегодня часть молодежи стремится получить все и сразу, не работая, не прилагая усилий… К счастью, мое поколение воспитано иначе. Не могу забыть, как одна журналистка неприязненно мне бросила: “Что это вы, рассказывая о своем детстве, все время употребляете слово “советский”? Впервые встречаю человека, который в наше время так тепло отзывается о советских временах…” – “А почему я должен иначе о них отзываться? – отвечаю. – Меня выучили бесплатно, дали великолепное музыкальное образование – лучшее в мире, что общепризнанно. Живя на родине Ленина, я имел возможность видеть и слышать великих певцов, музыкантов, дирижеров, приезжавших к нам. Причем билеты на концерты стоили копейки”. – “Так у вас ностальгия?” – “Да, – говорю, – ностальгия по тем отношениям, которые были тогда между людьми. А сейчас, чтобы выжить, надо быть волком… В Москве по-другому просто нельзя. И только когда уезжаешь куда-нибудь подальше от нее, видишь совершенно других людей, ощущаешь, как раньше, душевное тепло, человечность… Так от этого я должен отречься? Да никогда в жизни!”

– Михаил, в вашей судьбе немалую роль сыграл наш Президент Минтимер Шарипович Шаймиев…

– Его доброе отношение и заботу я почувствовал после конкурса имени Глинки, где был удостоен Гран-при – награды, учрежденной именно Минтимером Шариповичем. Если бы не поддержка его фонда, разве смог бы я поехать на международные конкурсы, которые проходили в Китае, Франции, Греции? Мне приятно, что я оправдал надежды и получил там высшие награды. Признаюсь, меня всегда поражает, как при такой занятости государственными делами Минтимер Шарипович помнит каждого артиста, о его проблемах и во многом помогает их решить.

Общеизвестна и его забота о наших театрах. Президент не пропускает премьеры, приходит на гала-концерты и спектакли Шаляпинского и Нуриевского фестивалей.

А когда пою в его присутствии, то чувствую внимание и доброжелательность. Это же могу сказать и о Владимире Владимировиче Путине. Кстати, сегодня получил от него благодарственное письмо за участие в концерте для саммита “Большой восьмерки”, проходившего в городе на Неве. Такое отношение к искусству руководителей России и Татарстана радует и вдохновляет.

Меня часто спрашивают, не собираюсь ли уехать на Запад и жить там. Конечно, нет. Выезжать на гастроли в разные страны буду непременно, но жить там не смог бы… Другой менталитет, другие отношения между людьми. Убежден, русские певцы нужны дома.

– Михаил, каковы ваши ближайшие планы?

– В Большом театре готовлю партию Бориса Годунова для новой постановки этой оперы, которую осуществляет кинорежиссер Александр Сокуров. Спою “Реквием” Верди в Большом зале Московской консерватории. А в мае буду петь в опере “Набукко” на сцене Дрезденского государственного театра.