Авторы этой заочной литературной полемики – люди, искушенные в поэзии, но принадлежащие к разным поколениям.

Казанский Хемингуэй

Последнюю треть двадцатого века в Казани нельзя представить без Николая Беляева. Замечательный поэт, яркая личность, умный и добрый человек, Он и сегодня незримо присутствует и даже влияет на здешние умы, хотя уже десять лет как живет во Владимирской области. За эти годы он ни разу не приезжал в Казань, что кажется невероятным. И дело не только в годах и болезнях. Он не хочет увидеть не свою Казань. А она, действительно, сильно поменяла свой облик. И не только в лучшую сторону…

Николай Беляев представляется мне казанским Хемингуэем, на которого он стал походить к середине жизни своим обликом – ростом, крепким телосложением, бородой. Но не только внешние приметы определили это сходство. Главное – это внутренняя свобода и желание максимально выразить себя посредством слова. Не случайно именно Хемингуэй стал героем, на которого хотело походить поколение 60-х.

Безусловно, Николай Беляев – ярчайший представитель поколения поэтов, начавших свой творческий путь в не очень далекие 60-е годы. Выпускник геологического факультета Казанского университета, он работал геофизиком, инженером-конструктором по нефтяной автоматике, ассистентом кинооператора, журналистом в “Комсомольце Татарии”. Но это были только этапы духовного созревания человека, в котором поэзия требовала для себя главного места. В 1967 году вышла первая книга стихов Николая Беляева “Голоса расстояний”, еще через два он станет членом Союза писателей СССР, организации могущественной, сыгравшей неоднозначную роль в развитии русской литературы. Тем не менее с билетом члена Союза писателей Н.Беляев получил возможность заниматься литературой профессионально.

Семь сборников стихов вышло у поэта в Казани. Немало сделал он и для татарской поэзии, делая переводы ее на русский язык. Двадцать лет Николай Беляев вел известное литобъединение “АРС” при Казанском университете, которое посещали многие известные ныне поэты. Николай Николаевич объединял вокруг себя неординарных, талантливых людей Казани – писателей, художников, музыкантов. Но особенно тянулись к нему мы, тогда молодые поэты, находя в нем и строгого критика, и родственную душу. Незабываемы вечера и ночи в небольшой кухне Беляевых за чашкой крепкого чая или бокалом вина, за чтением стихов, за беседой, за спорами о поэзии…

В 1992-м неожиданно для всех поэт вместе со своей семьей уехал из Казани во Владимирскую область. Близкие друзья Николая Беляева до сих пор обсуждают причины, вызвавшие этот отъезд. Начало 90-х годов. Подъем национального самосознания, порой сопровождавшийся националистическими выкриками. Трудно не растеряться. Трудно не испугаться за судьбу близких. Возможно, были и другие обстоятельства. Не будем вдаваться в подробности. В конце концов каждый человек сам решает, где ему жить. В письмах, которые стали получать друзья поэта, сквозили грусть и усталость: “Разучился работать с бумагой, и чистый лист ничего, кроме отвращения, у меня не вызывает”. Но этот период молчания прошел, и на страницах казанской периодики снова появилась знакомая фамилия. И не одна. Екатерина Беляева-Чернышева продолжает поэтическую традицию семьи. И, на мой взгляд, стихи ее не только талантливы, но и наполнены, пусть небольшим, но собственным опытом. И это дает веру в появление нового поэта со знакомой фамилией.

“След ласточки” – так называется новая книга Николая Беляева, вышедшая в Набережных Челнах усилиями друзей поэта и, прежде всего, Николая Алешкова, автора предисловия. В сборник вошли 270 стихотворений, помеченных, в основном, годами жизни на Владимирщине.

Вся книга – это попытка переосмысления прошлого и настоящего. Казань по-прежнему – одно из главных действующих лиц книги. Немало стихотворений посвящено казанским друзьям и поэтам.

Пришла пора потерь и расставаний,
неизъяснимо горькая пора.
И те, с кем песни пели мы вчера,
сегодня – вне времен и расстояний.

Поэта волнуют насущные проблемы бытия, картины родной природы, от созерцания которых он незаметно переходит к размышлениям о судьбах родины, своей семьи, друзей, к мыслям о собственном предназначении. И все же некоторые страницы вызывают разочарование и горечь. Поэт не изменился. Казалось бы, хорошо, что Николай Беляев сохранил лицо и мастерство. В сборнике нет плохих стихотворений. Но и ярких открытий тоже почти нет. Все тот же гражданский пафос, все та же публицистичность.

Но вот Империя разъехалась по швам,
Распалась, некогда нарезанная грубо.
К такому нелегко привыкнуть нам.
Чем все это чревато – в миске супа
гадай на звездочках подсолнечного масла.
Так жить нельзя.
Как можно – всем неясно.

Мне трудно воспринимать строки, посвященные Станиславу Говорухину, как стихотворение в полном смысле этого слова. Скорее, это грустная констатация печальной действительности. А таких строк в книге немало. Безусловно, они продиктованы болью за Отчизну, но некоторый прозаизм и слишком буквальное описание проблем личной жизни и общества лишают стихотворение глубины и поэтичности.

Осип Мандельштам совершил акт гражданской смелости, написав: “Мы живем, под собою не чуя страны.// Наши речи за десять шагов не слышны…” Но в историю русской поэзии он вошел не как автор этих строк, а благодаря глубоко интимным, философским стихам, в которых приподнялся над внешними событиями, сумев найти только ему свойственную лирическую интонацию.

И все-таки поэзия, настоящая Поэзия, пробивается наружу во внешне непритязательных, но точных по смыслу стихах “Под вечер небо вдруг очистилось…”, “Я вжился в этот вид неброский…”, “Каждый бьется со своей бедой…”, “Погружаюсь в золотую осень…”, “Сорок лет назад…”. Они подкупают своей искренностью, подлинной глубиной чувств.

Часто пронзает боль от строк, описывающих несладкое бытие семьи Беляевых.
Но год пройдет – и матери не станет,
уедет сын, душа вконец устанет,
замкнется, чтобы стон, глухой,
недужный,
нечаянно не вырвался наружу…

Я не уверена, что десять лет сознательного отшельничества поэта сыграли положительную роль. “Варение в собственном котле”, оторванность от литературной среды и близких по духу людей сказались и на стихах Николая Беляева. Трудно читать его книгу. Словно продираешься сквозь дремучий лес, который цепляется за тебя, норовит поцарапать. Не хватает легкости, прозрачности, недосказанности. Слишком густо сварен “поэтический бульон” Николая Беляева, хочется его разбавить.

Размышляя о почти культовой для Казани фигуре Николая Беляева, считаю, что его жизнь и поэзия заслуживают отдельного разговора, отдельной книги, которая, надеюсь и верю, будет написана кем-то из друзей или литературоведов. Потому что в судьбе этого поэта с особенной остротой и силой отразилось Время. Время, на которое так много пришлось испытаний и потрясений.

Лилия ГАЗИЗОВА.

О времени и о себе

Да, Николай Беляев несколько лет назад уехал из Казани. Уехал, чтобы поселиться в русской глубинке – в селе Ворша Владимирской области, где раньше никогда не бывал, но где теперь у него есть дом и огород, да еще небольшая пенсия. Поступок неожиданный, может быть, неоправданный, может быть, наоборот, благодатный для поэта – кто знает? В наше время судьба человека непредсказуема.

Но до этого была Казань – почти вся жизнь в Казани…

“Сколько нас, вышедших рано утром из маленькой кухни дома Беляевых с тяжелыми от бессонных споров головами, но с просветленными душами? Виль Мустафин, Равиль Бухараев, Владимир Ченцов, Рустем Сабиров…”, – пишет Николай Алешков, ныне председатель Татарстанского отделения Союза российских писателей, и продолжает перечислять фамилии еще и еще.

Николай Беляев принадлежит татарстанской земле, хотя и живет теперь не близко. Вот и его новая книга – “След ласточки” – издана Татарстанским отделением Союза российских писателей.

Нет необходимости говорить о степени художественного мастерства Николая Беляева – это состоявшийся поэт. “След ласточки” – его одиннадцатая книга. Если он менее известен, чем другие современные поэты, то лишь потому, что печатался в основном на периферии; лишь один его поэтический сборник вышел в Москве. Он традиционен – ориентируется на классический стих, утвердившийся в русской поэзии в XIX веке. Для него дорого Слово, он умеет вслушиваться в его “многоликий гул, властно призывающий к работе”.

Итак, не будем говорить о мастерстве – это априорно. Посмотрим, о чем с нами говорит поэт.

В книге есть стихи, написанные и в 80-е, и в 70-е, и в 60-е годы – но их немного. В основном, они датированы 1999-м и 2000 годами.

Время, в которое мы живем, отличается прежде всего стремительностью изменений – изменений, за которыми мы подчас не успеваем даже уследить. Когда-то, не так уж давно, непохожи были десятилетия: шестидесятые, семидесятые… Теперь не похожи года: 2001-й – год начавшейся, слава Богу, стабильности, появившихся и крепнущих надежд на то, что прекратится наконец бешеная скачка исторического времени; год, когда мы начали испытывать если не полное доверие к своим политикам, то, по крайней мере, перестали бояться непредсказуемости властных ходов. И мы уже стали забывать, какими трудными были для нас предыдущие два года – после дефолта, после кризиса, с полной неясностью того, кто и как будет править Россией.

Конечно, есть поэты (и прекрасные поэты), принципиально отстраняющиеся от подобных тем. Николай Беляев к ним не принадлежит. В его стихах – тревога, смятение, боль, ощущение непрочности бытия – и не в философском, общемировом масштабе, а именно нашего бытия в нашей стране. Горечью пронизан цикл “Беданские бредабрики”, где всячески варьируется корень слова “беда”, с которым у поэта ассоциируется сама история России. И горький вывод: “не знали мы первого тысячелетья, не помним второго, надежда – на третье”.

И, кроме тревоги за прошлое, настоящее и будущее страны, – еще и мысли о себе, о том, что для поэта тоже пришла “пора потерь и расставаний”, что уходят друзья и “некому прочесть прощальный стих”. Горькие вопросы приходят на ум.

Я в ночи ворочаюсь и слышу,
как вздыхает за Уралом друг,
как в подполье колготятся мыши,
а в саду – упавших яблок стук
в мягкую траву – упруг, негромок…
Сладко ли – свои плоды терять?
Слышу трубный голос из потемок:
Мамонты уходят умирать.
Кто мы, для чего живем на свете?
Как нам быть, когда опять, опять
мамонты трубят из тьмы столетий.
Мамонты уходят умирать.

Не нужно, однако, думать, что все так мрачно в жизни – и в книге Николая Беляева. Наоборот, основной ee пафос – та упрямая стойкость, которая позволяет смотреть за горизонт, не терять мужества и веры. И пусть даже в деревне уже не сохранилось ни красоты, ни покоя, дома ободранные, заборы – одно гнилье, и все “временно, случайно, ненароком” (“Все абы как творится, на живульку”), но над ней – небо, которого не увидишь в городе. Здесь рядом речушка, лес и поле, здесь понятней земля и ближе люди (“Дома пониже и асфальт пожиже”).

Выдюжили, зиму пережили…
Как-то переморщились, смеясь.
Снег сошел. Слегка подсохла грязь.
В воздухе – забытый привкус пыли.
Но – свежо, прохладно по утрам,
и – пронзает душу птичье пенье.
Мир открыт и грозам, и ветрам.
И бездонен – как стихотворенье.

Мир бездонен, как стихотворенье. Мир непознаваем, как творческий порыв, поэзия неодолима, несмотря на все препоны. Нельзя не писать, как нельзя не жить, даже если твой труд подобен труду Сизифа. Да, немногим сейчас нужна Поэзия: сытым – лень, голодным – не до нее, а способных “жить единым духом”, преодолевать бытовые невзгоды и находить радость в поэтическом слове – так мало (“Сытые – по должности и лени”). Но приходят живые слова, чистые, как первый снег, и вновь возникает потребность раскрыть сердце, сказать заветное, “не сфальшивив ни единой нотой”.

“В новый том вхожу, как в новый дом” (“Длится, длится таинство общенья”).В трудные дни крушения надежд Николай Беляев пишет о Надежде. Есть прекрасный мир, есть небо, которое “налилось такой глубокой синевой, что показалось – юность повторилась”. Есть солнце, луч которого пробивается сквозь любую непогоду. Есть белый-белый снег, “тихим чудом нисходящий”. Есть голоса далеких друзей, которые звучат в душе, как музыка. Есть великая творящая сила жизни, которая и дает надежду. И есть поэт, сознающий свое призвание и свою ответственность.

И что это за должность сучья,
блажь или все же – труд благой? –
бродить, искать свои созвучья,
шепча: “Не Байрон я, другой…”
Средь гениев и разгильдяев,
носящих звание певцов,
я – был и есть – Н. Н. Беляев,
и – буду им в конце концов!
А быть собой – совсем непросто:
тянись, трудись весь божий день,
светись, как белая береста,
свети, старайся, старый пень,
мерцай остатками гнилушек
в глухую мировую ночь
и, окликая всех заблудших,
победу Разума пророчь!
Как костровой в глуши кромешной,
во мрак беззвездный до утра
сыпь в небо искрами Надежды
тысячелетнего костра.

Под стихотворением две даты: 1958-2000 годы. И этим все сказано.

Наталья ВЕРДЕРЕВСКАЯ.