Рыжий негр.

Рыжий негр.

Кофи хотел быть оригинальным.

Кофи был негром и служил у мпогих хозя­ев. И все хозяева Кофи были оригинальны, и от того, что они были оригинальны, их очень уважали, и они были богаты.

Мистер Самуэль Дайсон, первый хозяин Кофи, обладал лучшей на всем Мангатане коллекцией переплетов различных требников. Эта коллекция была выставлена под стеклом в специальных ящиках, увешивавших стены семи комнат. Кофи был тогда молодым боем и на его обязанности лежало, помимо чистки остроносых сапог мистера Самуэля Дайсона, также и стирание пыли со стеклянных кры­шек оригинальной коллекции. Ежедневно ему приходилось впускать в дом своего хозяина более ста человек и показывать им коллекцию, и все они, поахав и похвалив, давали Кофи на чай. Вечером мистер Самуэль Дайсон отби­рал у Кофи чаевые, и эти деньги были источ­ником его существования. Так как посетители, осматривавшие коллекцию, были все люди бо­гатые, то доход мистера Самуэля Дайсона до­стигал пятидесяти долларов в день, а по воскресеньям переваливал и за сто.

Другой хозяин Кофи, мистр Джефферсон Биг, был не менее оригинальным человеком. У него была очень хорошенькая жена Долли, и он за плату предоставлял ее в пользование всем желающим. Эти желающие должны были отвечать только одному единственному условию:—они должны были быть богаты. И у мистера Джефферсона Бига доход также дости­гал сорока—пятидесяти долларов в день.

Третий хозяин Кофи был проповедником. Его звали мистер Яманая Паратундра, хотя неко­торые из его интимных друзей называли его более понятно — Дик Понсоби. Он основал «Церковь Легкого Духа» и во время служения облачался в тюрбан и пестрый восточный халат и пел свои молитвы на каком-то странном явыке. Но нью-йоркские дамы очень охотно посе­щали xрам «Церкви Легкого Духа» и молились вместе с Яманаей Паратундрой, мазавшим для этих случаев лицо и руки темной блестящей краской, и кружка для сбора пожертвований была всегда полна. Во время службы Кофи стоял возле кружки с плоской костяной палоч­кой в руках и вталкивал ею в отверстие кружки непокорные, шелестящие бумажные доллары, но желавшие переходить из изящных сумочек восторженных и восторгающихся проповедником дам в старое с облупившейся краской жестянное деньгохранилище храма «Церкви Легкого Духа».

У мистера Яманаи Паратундры доход был гораздо больший, чем у прежних хозяев Кофи. В храме «Церкви Легкого Духа» Кофи, еже­недельно вскрывая кружку, извлекал из нее и передавал хозяину по шестисот — семисот долларов.

После мистера Яманаи Паратундры Кофи служил у поэта Бенвепуто Мак-Каррайля. Ко­фи видел, как он одевал лиловую, с нашитыми на нее разноцветными лоскутьями, женскую юбку, обнажал торс и в таком виде, с ярко- фиолетовым, под цвет юбки, носом, читал в ресторанах и кафэ на Бродвее, Четвертой ули­це и в различных мюзик-холлах стихи о не­возможных мгновениях и мгновенных невоз­можностях, помпейских яблоках и яблочной Помпее. Эти стихи производили такое сильное впечатление, что некоторые слушатели броса­лись перед Мак-Каррайлем на колени и мо­литвенно возносили к нему длани, а другие били его смертным боем. Но в обоих случаях хозяин Кофи возвращался домой неизменно пьяный и с деньгами. По утрам Кофи готовил ему на похмелье отрезвляющий «дром» и мас­сировал ушибленные места, а днем рассылал в ответ на получавшиеся письма со вложением на пятидолларовой бумажки фотографии своего хозяина.

По вечерам же Кофи был свободен и по­свящал их всецело размышлениям на тему о том, как стать оригинальным, уважаемым и богатым.

Он пробовал итти по стопам своих хозяев. Но требники даже у букинистов обходились очен дорого, чрезвычайно дорого для скром­ного бюджета Кофи. После покупки седьмого требника Кофи высчитал, что на приобрете­ние шести тысяч их, как в коллекции мистера Самуэля Дайсона, ему придется копить день­га в течение двухсот двадцати трех лет и пя­ти с половиною месяцев, и то при условии, что ни один цент его жалованья не будет из­расходован на иные потребности. Но столько лет копить Кофи был не в силах и от этого плана принужден был отказаться.

Тогда он вспомнил мистера Джефферсона Бига. Но жениться на хорошенькой белой женщине Кофи не мог, как не мог стать пре­зидентом Штатов. В Соединенных Штатах нег­ру для этого нужно быть миллионером. Будь же Кофи миллионером, он вряд ли стал бы за­ниматься делами мистера Джефферсона Бига, а, наверное, уехал бы на юг и зажил там припе­ваючи. На черной красавице Кофи жениться мог бы. но он великолепно знал, что среди белых богачей не найдется ни одного способ­ного унизиться до желания даже самой прек­расной из всех черных Сюзи, Салли или Лю­си. Негры же, которые могли бы быть его клиентами, были слишком бедны, чтобы доста­вить Кофи богатство.

Тогда он стал практиковаться в пропове­дях. Он выдумал для себя имя—Кофиная Мангатанапра и по вечерам в баре Ричарда Бартона, где обычно собирались цветные слуги всего квартала, читал свои проповеди. И так как читал он их также, как и Яманая Паратундра, на незнакомом языке, на составление которого потратил не мало времени, то никто из слушателей не мог его понимать, и бешеные взрывы хохота встречали каждое его сло­во.

Дамы на проповедях Яманаи Паратупдры никогда не смеялись, и хохот собутыльников Кофи сильно его обидел.

Он пробовал читать свои проповеди на ба­зарах, но в первый раз он, увлекшись своим новым занятием, прозевал карманника, ловко выудившего кошелек из его кармана, а во второй раз толстый постовой «копп» крикнул ему: "проваливай, черномазая обезьяна!" и очень нелюбезно, но чувствительно стукнул его своим «клобом» по спине.

В третий paз Кофи не стал проповедывать на базарах.

Он стал по вечерам запираться в своей ком­ натке и в муках творчества, грызя деревяжку карандаша, выводил на листке бумаги кара­кулями стихотворение о возможной вечности и вечных возможностях.

Стихи получились превосходные, по два доллара за кило, не хуже, чем у мистера Бенвенуто Мак-Каррайля.

Когда Кофи читал свои стихи в баре Ричарда Бартона, его собутыльники не разражались ржанием, как при его проповедях; они только тихо посмеивались, а кое-кто, кивал на Кофи, стукал себя средним пальцем по лбу. Собу­тыльники сожалели Кофи.

Не видя поощрений, Кофи решил, что в баре Ричарда Бартопа нет настоящих ценителей поэзии. Ценители были только в ресторанах и кафе Бродвея и Четвертой авеню. Кофи решил сходить туда.

Он одолжил у кухарки Салли ее праздничную красную юбку, одел ее па голое тело и пошел на Бродвей. В два-три кафе его не впустили, но в четвертом он все-таки читал свои стихи. Они произвели сильное впечатле­ние, Сытые янки, избивавшие ранее мистера; Бенвенуто Мак-Каррайля, пришли в восторг. Они бурно выражали свое восхищение, забра­сывая Кофи вместо цветов об'едками и вы­плескивая на его лоснящийся торс рюмки конь­яку и бокалы коктейля. Другая часть публики, ценители, обычно возносившие длани к Бенве­нуто Мак-Каррайлю, буквально бесновались. Они набросились на Кофи, стали наносить ему удары, сорвали с него и растерзали в мелкие клочья красную юбку Салли.

Домой Кофи вернулся, как и Бенвенуто Мак- Каррайль, избитый, но не пьяный, и без денег.

Утром никто не готовил Кофи отрезвляю­щий "дром"; Салли сердилась за пропавшую юбку, а мистер Бенвенуто Мак-Каррайль вы­ставил Кофи на улицу, но заплатив за месяц жалованья.

Кофи пошел в Брайнт-парк, чудесный зеленый сквер, близ знаменитой Публичной биб­лиотеки. Здесь он уселся у подножия велико­лепного мраморного фонтана.

Низко опустив голову на грудь, Кофи заду­мался; неудачи преследовали его одна за дру­гой. Он хотел быть оригинальным, а оказался битым. Он подражал своим хозяевам, но ре­зультаты получились не те, которых он добивался. А между тем он делал все так, как это делали они.

Очевидно, только они одни могли этими пу­тями достигнуть успеха. Подражания же им обречены на неудачу. Значит нужно найти другие пути.

Понемногу сознание его пришло к следующему выводу:

«Чтобы быть оригинальным — нужно быть единственным».

Вдруг Кофи поднял голову. Мимо него прошла молодая дама, за которой следовало не менее десятка хорошо одетых мужчин. Все они жадными глазами следили за ней, и в их взорах Кофи прочел восторг и обожание.

Кофи взглянул на даму. Она не была очень красива, но волосы у нее были темно-зеленого, лиственного цвета, как у нимфы, виденной Кофи на картине в спальне Долли Бег.

Какая-то мысль внезапно осенила Кофи; он порывисто вскочил, так что зеленоволосая да­ма в испуге шарахнулась в сторону, и стрем­глав бросился к выходу.

Он вошел в первую попавшуюся ему парик­махерскую и опустился в кресло перед зерка­лом. Парикмахерская, к счастью, была не пер­восортная, и неграм доступ в нее не был за­прещен.

— Выкрасить волосы,—приказал Кофи, и через полчаса, уплатив по счету пять долла­ров, выходил из парикмахерской с ярко-рыжей курчавой шевелюрой.

Кофи стал рыжим негром, оригинальным, единственным.

Обычно Кофи носил шляпу на голове; те­перь же он шляпу мял подмышкой, гордо вы­ставляя напоказ свою единственную в мире шевелюру рыжего негра.

Встречные глядели с удивлением на Кофи, оглядывались ему вслед и улыбались.

Кофи знал, куда ему итти. Он знал адрес Роберта Шкива, достойного преемника Барнума. К нему он и направил свои шаги. Не­сомненно, мистер Роберт Шкив уплатит Кофи много денег, чтобы демонстрировать его един­ственную рыжую шевелюру негра.

Но Роберт Шкив не умел ценить ориги­нальности. Выслушав Кофи, он вызвал полисмена и передал ему рыжего негра.

На другой день Кофи судили. За попытку к мошенничеству его приговорили к месяцу тюремного заключения.

Тюрьма не искоренила стремления Кофи к оригинальности. Он продолжал жаждать стать единственным или, по крайней мере, редким экземпляром, и в тюрьме у него было доста­точно времени, чтобы обдумать план действий. Он теперь знал, что нужно быть редким, не прибегая ни к каким искусственным ухищре­ниям.

Выйдя из тюрьмы и получив в конторе свои двенадцать долларов, отобранные у него при аресте, Кофи прямым путем направился в ме­блированные комнаты. Там он снял комнату и, наняв боя-китайца, об'яснил ему его обязан­ности. Затем Кофи поехал к живописцу зака­зывать вывеску.

Публика валом повалила, и китаец-бой с трудом сдерживал напор посетителей, стремив­шихся увидеть Кофи.

Так как теперь у ворот дома меблирован­ных комнат красовалась броская вывеска, на которой черным по белому извивалась надпись:

Так как комната Кофи была мала и не вмещала больше десяти человек,—в коридоре образовалась огромная очередь, хвост которой тянулся по лестницам вниз на улицу и там огибал угол.

Через неделю Роберт Шкив самолично приехал к Кофи, предлагая ему совершить турне по Штатам с окладом в пять тысяч долларов в месяц на всем готовом.

Кофи не был злопамятен. Он простил мистеру Роберту Шкиву старый грех и принял предложение.

В тот же день Кофи уехал на юг, а через три недели в газетах промелькнула заметка о том, что знаменитый, ни разу не линчеванный негр Кофи линчеван в Уильгэме.

Перевод с английского В. С.