Мой дед в хрущевские времена купил свою первую машину, «Победу». И по такой радости с бабушкой и дочкой покатил на ней в Гурзуф.
Ключевых моментов в происшедшем было два: хрущевские времена и «Победа».
То, что Хрущев был правителем эксцентричным, знают все, но эксцентричность его выражалась не только в «Кузькиной матери» и в кукурузе за Полярным кругом, но и в массе странных животноводческих предписаний самого широкого толка. В какой-то момент он, например, запретил держать домашнюю птицу – дескать, птица хлеб ест, а хлеб – это народное добро. Ну, и пошли исполнители по деревням курей резать.
А потом с такой же вот легкой руки Никита Сергеевич запретил частникам забивать свою скотину на мясо. Если хочешь забить – сдай в колхоз, а сам – ни-ни, не имеешь права. И за этим новым порядком тоже следили строго.
Так вот, едет мой дед из Казани в Гурзуф с семьей, сам с непривычки нервничает – опыта вождения, считай, никакого, а тут реально в далекое путешествие отправились.
И вдруг: бабах! Откуда ни возьмись деду под колеса вываливается овца.
Дед выскакивает из машины ни жив ни мертв, глядит – точно: овца уже душу богу отдала. Машине, правда, хоть бы хны – «Победа» же, считай, танк на колесах. И тут, как в дурном сне, видит несущегося к нему хозяина. Тот бежит издалека, орет что-то, жестикулирует. Деду совсем поплохело. «Конец мне», – думает.
Хозяин наконец добегает и давай деду руку трясти:
– Спасибо, дорогой! – кричит и чуть ли не обниматься лезет.
Дед оторопевает, а хозяин овцы, не останавливаясь:
– За барашка спасибо, дорогой! Свадьба у моей дочери, а барашка резать нельзя. Ну ты выручил, ну ты выручил! Ты подожди, подожди, сейчас разделаем, я тебе мяса с собой дам, давай только у милиционера запишем, что это не я резал, а ты сбил!
Потом прищурился хитро и говорит:
– Слушай, а давай ты еще одну сейчас собьешь, а? Я со двора выгоню, а мы сразу двух тогда у милиционера и запишем!