Калинников преподает урок политграмоты Рамзину и Ларичеву. Эти вожди промпартии, хорошо усвоившей назначение вредительства и интервенции, на простые и яс
ва, а затем чрезмерного раздувания строительства. Но ни разу, несмотря на все так называемое «чистосердечное раскаяние», ни Рамзин, ни Ларичев, ни Чарновский — никто из подсудимых не сказал, что они, вредители и интервенты, предполагали истреблять миллионы жизней трудящихся.
Теперь «объяснения» окончились. Начался допрос подсудимых. И, естественно, этот вопрос не мог быть обойденным. Вопрос этот был поставлен подсудимым прямо, в упор.
И что же? Как ответили на него подсудимые?
О, тут академическое спокойствие сразу теряет подсудимый! Ведь речь идет уже не о черной металлургии и о свинце, а речь идет о потоках крови. Пуанкаре-Война обнажает здесь свои доподлинные кровожадные клыки. Двойной одновременный удар интервенционистских армий на Москву и Ленинград сразу превращается из абстрактной стратегической линии в кровавую дорогу массовых расстрелов трудящихся. Призрак массового истребления, призрак дикого, обезумевшего от крови рабочих и крестьян белого террора под. нимает и занимает свое место на скамье подсудимых — за плечами каждого из них. И подсудимые налей государственного обвинения о том, что представляет собой военная диктатура и что из нее проистекает для рабочего класса, не сумели или не пожелали дать прямою ответа. Калинников и на во- прос тов. Крыленко и затем на вопрос т. т. Вышинского и Антонова- Саратовского прямо заявляет: «Военная диктатура Неизбежно привела бы к белому террору. При победе интервенты обязательно обрушились бы на тех, кто родил и поддерживал советскую власть т. е. на рабочих». — Это вы, человек стоящий далеко от политики ,— иронически замечает тов. Крыленко, — говорите это. А вот Рамзин себе четко не представляет, к чему ведет эта военная диктатура. — Как же иначе, — поясняет Калинников, — ведь победившие интервенты были бы хозяевами положения. — Значит, всякое иное толкование военной диктатуры будет политическим лицемерием, — ставит вопрос государственный обвинитель. Калинников вынужден безоговорочно согласиться с этим.
Под напором настойчивых вопросов тов. Вышинского Калинников вынужден был признать и другую азбучную истину, что аполитичность, в которой якобы пребывал подсудимый, в сущности была, как выразился председательствующий, «аполитичностью политической». Ведь Калинников сам заявил суду, что был махровым кадетом и до самого ареста антисоветски настроен. Если он и отошел от кадетской партии или, как он говорит, — «полевел», то только потому, что эта партия не сумела побороть в октябре восставший пролетариат. Отличился Калинников и в стенах высшего технического училища, где он организовал академическую забастовку профессоров. — Под каким лозунгом была организована эта забастовка? — спрашивает тов. Вы- шинский. — Забастовка была направлена против советской власти,— отвечает Калинников. Занимал он немало постов. Он был не только профессором военно-воздушной и горной академии, но и членом тех-нического совета при Главметалле, членом научной комисси НТУ, членом комитета государственных заказов, членом технического совета Гипромеза. Попал он в Госплан, где занимал должность председателя промышленной секции .Столь высока доверие, которое ему было ока-
Подсудимый Ларичев зано, Калинников использовал для организации широкого вредительства, составляя планы промышленности, а также списки концессионных объектов с таким расчетом, чтобы подорвать индустриализацию страны и этим сыграть на руку интервентам.
Под конец тов. Крыленко зада- ет подсудимому еще один щекотливый вопрос: — Что вы можете ска зать о методах противодействия в Госплане лицам, несогласным с ва
чинают самым подленьким образом вилять. Один за другим они пытаются отвести от себя этот призрак. Прожженные мошенники вдруг забывают о своем так называемом «полном и чистосердечном раскаянии», о котором каждый из них с пафосом заявлял при каждом удобном случае в своих показаниях на суде. Рамзин, Ларичев, а затем и Калинников начинают вдруг нести несуразный вздор о своей политической наивности. То они вопросом о белом терроре «не интересовались», то не задумывались над «им «от своей политической неопытности», то они, видите ли, «плохо» разбирались в тонкостях политических программ различных партий. Но вопрос о белом терроре стоит прямо, четко и ясно. От него уйти невозможно. И никакие ссылки не помогают уклониться агентам торг- прома и Пуанкаре от прямого недвусмысленного ответа, и подсудимые наконец, заговорили.
Один за другим, сначала Ларичев, потом Рамзин, за ним — Калинников вынуждены были в конце концов признать на судебном допросе, что ни о какой наивности тут не может быть и речи. Прижатые к стене вопросами суда и прокурора, они подтвердили, что вопрос о неизбежности белого террора, в случае интервенции, не содержал для шими политическими установками? Калинников сознается, что спецов- ский коллектив промышленной сек. ции Госплана враждебно относился к таким работникам, и приводит факт, когда он и его подручные оказали такой прием трем коммуни- стам, присланным на работу в секции