(Глава из повести "Чайки")
С приближением лета ,на Каспийском море началось обычное оживление. Г0Т9- вились к ловле сельдей. Промысловые ямы, расположенные в 3 — 4 верстах друг от друга и спавшие до сих пор под шум прибоя и мягкий плеск отлива, — ожили. Зашумели, закопошились в них люди. Ежедневно, утром и вечером, по одиночке и гурьбой с железнодорожных станций стекался на промысла рабочий люд.
Приходившие группами, большей частью, нанимались в определенные места и, сопровождаемые руководителями, рас-полагались на промыслах Баку, Дербента, Петровска, а одиночки бродили от промысла к промыслу, торгуясь и выбирая.
Работа еще не начиналась, но подготовка к предстоящей ловле была в разгаре.
В конце марта, в один из прохладных и ясных дней, перед заходом солнца, два человека понуро шли по берегу моря, на-правляясь к Миттельбаумским промыслам.
С востока набегал мягкий ветерок и нежно ласкал море, покрывая его легкими складками, сгоняя к берегу мелкие волны и играя прибрежной галькой.
Рабочие Миттельбаумских промыслов, поправлявшие чаны, уже закончили свой трудовой день. Никого не было еще у не-водов и пять татар и три русских парня работали тачками. Жили они в бараке, в 15 — 20 саженях от моря, по соседству с лабазом.
Барак, расположенный на бугре, был наполовину обнесен песком, а на море глядело единственное окошечко, стоявшее в уровень с землей.
Когда рабочие вернулись в барак, к ним вошел десятник Исак, в сопровождении двух людей и сказал:
—Вот здесь ваши земляки, хотите — работайте вместе.
И, переходя на деловой тон, продолжал:
—Ребята, поторапливайся. Хозяин те-леграмму прислал, пишет, что нанял двести человек из астраханских казаков. Люди они дельные и, наверное, уже в пути. Не сегодня-завтра невод запускать, а .вы с чанами возитесь...
Тут один из вновь прибывших радостно воскликнул:
— Мобарак! Ты ли это? Откуда? Или не узнал? — и порывисто обменялся крепким рукопожатием с одним из рабочих.
А Исак, которого так неожиданно пре-рвали, стоял обескураженный и, стараясь -чмть смущение, поглядывал то на вновь прибывших, то на рыжеусого их земляка.
—Вот, говорил ведь я — земляки, и, старые знакомые оказались. Я так и знал,
—сказал он, и вышел из барака. Но тотчас же просунув голову в дверь, крикнул новичкам:
—Ну так вот. Завтра утром приходите в контору.
—Ладно, -ладно, — придут! — ответил за них рыжеусый и, едва за Исаком за-крылась дверь, закричал:
—Помалкивайте, ребята! Рабочий сейчас в почете. Можно немного и поартачиться: ишь как зовет-то!
—На солдата завтра к чаю горячих блинов потребуем, а не дадут — пускай сами работают, — насмешливо вставил другой.
—Может сладкого варенья или гуся в сметане им с Миколаем требуется? — за-гоготал один из рабочих-татар.
—К похлебке масла, масла конопляного нужно просить. А то вода да картошка, картошка да вода! Так все кишки раз- зоротит. А они с вареньем да со сметаной носятся! Эх, вы! — отозвался Николай, хорошо понймавший по-татарски.
Рыжеусый, хлопнув Николая по плечу, утеший:
—Вот скоро рыбу будем есть, рыбу! Не грусти, Миколай Федорыч! Зубы стерпели бы только, зубы, — рыбу есть будем!
Имя рыжеусого — Хуснутдин, но все называют его солдатом.
Г ода 2 — 3 тому назад, он действительно был солдатом. Это проглядывало в его манерах. Разместив у своей постели сумки вновь прибывших, он поспешил пред-ставить новичков рабочим:
-Вот мои закадычные друзья. Было■ время, мы в Петровске славно пожили! И. подталкивая вперед пригожего, черно-глазого парня, добавил:
-Это — Тариф. Помните, я вам рассказывал про силача. Это он и есть — восьмигуд-'вые мешки играючи поднимает.
При этих словах несколько пар восхи-щенных глаз обратилось к Тарифу.
Вид у него здоровый и одежда исправнее, чем у товарища. Дешевая вязаная шапочка и старенькое пальто на нем значительно выигрывают.
Солдат стал расспрашивать новичков, как и откуда они сюда попали. Тариф с усталым видом, облокотясь на стол, то и дело останавливаясь, спокойно рассказывал, а товарищ его, как бы подтверждая,
—молча кивал головой.
Осенью, расставшись с солдатом, они приехали в Дербент. Поработав на Дер-бентской пристани, отправились в Баку и проведя на нефтяных промыслах всю зиму, к весне вышли сюда «на рыбу».
Все слушали Тарифа с напряженным вниманием, уставившись ему в рот, а он, быстро освоившись в новой обстановке, спокойно поглядывал вокруг, скользя взором по постелям этих людей, располо-женным на длинных нарах, протянутых через весь барак.
Чувствовалось в них что-то родное. Ведь все эти оборванные ребята — близкие, свои.
Тихо. Безветрено. Хорошо дать отдых усталому телу, уснуть среди своей братвы.
Принесли похлебку, ту самую, на которую жаловался Николай. Мутнад картофельное варево с удовольствием ели и вновь прибывшие, закусывая ржаным хлебом. И лишь, когда насытились, вспомнили слова Николая и каждый с тревогой подумал:
—А вдруг эта похлебка и вправду раз-воротит кишки?
После ужина расположились на нарах и затянулись махоркой. Барак наполнился едким дымом и маленькая лампа, висевшая посредине, стала похожа на грустно мигающий в тумане маяк.
И люди, растянувшиеся на нарах, в облаках дыма казались жертвами разбушевавшейся стихии.
В дверях появился высокий старик. На голове — измятая черная шляпа, в рас-крытый ворот рубашки видна волосатая грудь. Ростом он не выше среднего, но широкие плечи и огромные руки придают ему громоздкий вид. Смуглое лицо и круглая бородка в густом дыму махорки
—казались уродливыми.
Оглядываясь по сторонам, он вышел на
середину барака. Сафа, убиравший со сто-ла, сказал рабочим:
Шарафи хрипло отозвался:
—А не сказал он тебе: пересчитай и не спутай ложки?!
—Нет, не говорил.
—Ну, значит, самого-то главного он тебе и не сказал.
И как-бы не замечая новичков, продолжал:
—В шашки играть будем, солдат?
Солдат виновато ответил:
—Устал я очень, дядя Шарафи. Да вот и с товарищами давно не видался. Никак не наговоримся...
Притворяясь, что он только что заметил новичков, старик Шарафи обратился к ним:
—А, земляки! Какой губернии? А како-го уездя? Белебей, говоришь? Деревни какой? Ладно...
Опираясь на одну ногу, а другую вытянув вперед, он стал набивать цыгарку и, облизывая бумагу, чтобы склеить, про-изнес:
—В Белебее у меня был Друг... Сам Я мещеряк из ^Краснослободского уезда. Но все-таки...
Тут его прервал Сафа:
—Дядя Шарафи, — не забудь, что хо-тел сказать, — в Краснослободске, говорят, нет хороших людей — все конокрады!
Старик Шарафи, не отвечая, продолжал:
—Как люди деревенские, вы и не може-те его знать. Хороший был человек!
И, указывая на Сафу:
—Вот таким ротозеям много разгова-ривать не давал: размахнется и в мооду! Только собирай тогда зубы по полу. Сра- зу охота пропадет насмехаться над ста-риками!
И он с таким победоносным видом взглянул на Сафу, что казалось и впрямь вот-вот Сафа начнет подбирать с пола выбитые зубы.
Сафа сконфузился.
—Что ты, что ты, дядя Шарафи! Я ведь так просто, упаси меня бог, насмехаться! Я ведь про то, что люди говорят... Может ты никогда и не украл ни одной лошади. Да ведь люди-то болтают!
—старался оправдаться Сафа.
А старик, успокоившись, продолжал:
—В уезде, братишка, у меня у самого с десяток лошадей былс?. Где там о краже думать. Всего много было, мед медом...
—Может быть... из этих десяти не-сколько..,.
—Ну, ну, чего несколько-то?
Сафа скороговоркой:
—Чего бы то ни было, а краснослобод-ских не хвалят, дядя Шарафи..... Не про-гневайся! — и Сафа громко захохотал.
И на этот раз, когда все дружно смеялись, смеялся и сам старик и долго еще ласковая улыбка не сходила с его немного оза-боченного лица.
Указывая на Тарифа, солдат сказал старику:
—Вот, если этот парень здесь останется, я уж шашки вам двоим вручу, дядя Шарафи; этот, посмотришь, и тебе задаст перцу.
Старик искоса взглянул на Тарифа:
—Слышишь, что говорит? Мы здесь в свободное время в шашки поигрываем, но никто не может меня одолеть. Солдат — лучший игрок, но и его всегда я побеж-даю.
Старик Шарафи, причмокнув в последний раз, с наслаждением затянулся остатком цыгврки, втиснутой между грубых пальцев, — бросил его и затоптав, произ-нес, — обращаясь к новичкам:
—Чего там. Оставаться надо! Ребята славные, на других промыслах на каких еще товарищей нападешь!
Сафа, подмигнув солдату, сказал:
—Ишь ты! Дедушка хорошего партнера упустить не хочет!
Но старый Шарафи пропустил это за-мечание мимо ушей.
—Ладно, прощайте, пойду соснуть, — и медленно зашлепал к двери.
На его босых ногах — стоптанные чувяки, и странно и немного жутко выглядят его голые ступни.
—Смотри только бабушку покрепче обойми! — крикнул ему вдогонку неуго-монный Сафа.
—Это можно, — холодно ответил Ша-рафи.
По уходе старика, солдат стал рассказывать о нем новичкам.
Оказалось, что старик занимается солкой рыбы, он — солевщик.
Вновь прибывшие очень удивились: на других промыслах они привыкли видеть солевщиков в блестящих сапогах, байковых тужурках, в фуражках с лаковыми козырьками, из под которых выглядывали ровно обстриженные, тщательно припо-маженные волосы. Ничего общего они не имели с этим краснослободским солевщи- ком. Раз солевЩик — он дрлжен и с виду
обувью,
больше смахивает на захудалого мещанина.
Разговор перешел на местные промысла. Рабочие стали уговаривать новопри-бывших остаться с ними, расхваливая свое положение. Ведь они работали не поме-сячно, а «сдельно». По этому поводу один из ребят — неуклюжий, маленький Хайрулла не преминул рассказать случай, который всем в бараке был уже хорошо известен.
Где-то на промысле работать «на тачках» предложили сдельно, с вагона, нескольким приятелям, а они не захотели и предпочли работать помесячно. И откуда только рыба взялась! 20 человек, с прибывшими из города пятью мастерами, и оутки эту самую рыбу приготовили, хотч только один чан и был заполнен. Всего же был 21 чан. Если бы они работали сдельно, то в пять недель загребли бы по 35 — 40 рублей., теперь же они заработали только по 15.
По словам опытного дяди Шарафи, теплая вода и летающие близко к берегу чайки предвещают и в этом году большой улов.
Долго еще беседовали они, лежа, 4 рас-тянувшись на соломенных матрацах, по-пыхивая цыгарками, пока сон не одолел их. Некоторые захрапели, голоса разго-варивающих стали сонными.
Солдат встал, подошел к тускло горящей лампе и ирикутил фитиль. Потом, ворча что-то себе под нос, с головой укутался в старую шинель и тоже вскоре захрапел.
Берег был залит лунным светом. С востока набегал мягкий, прохладный ветерок. Бесконечное море, освещенное бледно - голубым светом, и полное причудливых теней, лежало, грустно улыбаясь.
И пока на берегу в темных бараках, на соломенных матрацах рабочие спали, убаюканные мечтой о большом улове и 40-рублевом месячном жаловании, где-т на пуховых перинах, мечтая о той же ры бе и 40-тысячных доходах, сладко дремали Миттельбаумы.
А рыбы, ничего не подозревая, играли, плескались в посеребренных луной волнах.
Перевод С. Якуповой.