Тов. Каганович в своем докладе на московский областной конференции коснулся также моего разговора с Бухариным, имевшего место в 1928 году уже после приема меня в партию. Благодаря опубликованию доклада Кагановича, этот факт становится достоянием самых широких масс. Я считаю своим долгом перед этими же массами не только подтвердить факт обращения ко мне Бухарина через пару недель после возвращения моего в партию с рассказом о внутренних отношениях в партийном руководстве, но открыто признать, что, не доведя до сведения ЦК об этой беседе, я совершил грубую политическую ошибку, подсказанную неизжитыми фракционными настроениями.
Как всегда бывает в подобных случаях, эта ошибка моя была использована врагами партии—троцкистами—против партии. Тов. Каганович совершенно прав, говоря, что подобное поведение должно было вызвать в партии по отношению к моей позиции настороженность и недоверие.
В связи с этим и так как мы находимся накануне с'езда партии, хочу дополнить сказанное еще несколькими словами.
Мне незачем много говорить о том, что я согласен с генеральной линией партии, ее практической политикой в деле строительства социализма, ее отношением к троцкизму, правому уклону и „левым* извращениям ее генеральной линии. Во всех этих вопросах я вполне разделяю взгляды, изложенные в руководящих партийных документах. Вряд-ли кому-либо было интересно, если бы я стал здесь излагать собственными словами то, что с исчерпывающей точностью изложено в этих документах, т. е. в решениях ЦК и ИККИ, в известных статьях тов. Сталина и тезисах, одобренных политбюро для внесения на XV) е'езд. Некоторый интерес для членов партии, обозревающих путь, проделанный партией от XV к XVI с'езду, может представить только мое отношение к моим собственным ошибкам.
На XVI с'езд я пришел в рядах фракции, которая занимала по отношению к политике партии и ее руководству активно враждебную позицию. Начиная с кануна XIV с'езда, я рядом с другими самыми недопустимыми средствами боролся за изменение политики партии, за свержение ее руководства, не останавливаясь ня перед подпольными методами пропаганды, ни перед уличными демонстрациями.
В основе этой моей позиции лежало убеждение, что партия отступила, отступает и готова еще дальше отступить от ленинского пути, что в кардинальных вопросах о построении социализма в нашей стране, в отношении к крестьянству, об индустриализации и внутрипартийной демократии партия находится на неверном пути. Действительность опровергла все эти измышления. Партия и ее руководство доказали и в идейной битве с нами и в своей практической политике, что ее путь—есть путь Ленина, путь пролетарских интернациональных революционеров. С другой стороны те, кто захотел, вопреки действительности, до конца отстаивать общие с ними взгляды, доказали во главе с Троцким, что их нугь—путь содействия контрреволюции. „Годы великого перелома”, которые мы пережили и переживаем, показывают, что в неустанной борьбе с правыми и „левыми" уклонами, систематически преодолевая панинерство, ликвидаторство, хвостизм, комчванство, партия победоносно идет вперед шаг за шагом, укрепляя позиции пролетарского социализма. Колебаний быть не может. В великом огне великого строительства перегорели и у меня остатки оппозиционных теорий и оппозиционных настроений. От всего проделанного опыта осталось только одно желание, один политический лозунг: юти вместе с партией и в ногу с ней по тому ленинскому пути, по кото- торому она идет под руководством ЦК, и в меру моих сил и умения вместе с ней не только закладывать фундамент социализма, но осуществить построение социализма в СССР.
Доказано, что цель эта не только теоретически оправдана, но и практически осуществима. Неизбежные пути к этой цели и трудности могут и должны быть преодолены. Они будут преодолены тем решительнее и быстрее, чем крепче сплотится партия вокруг своего руководящего ядра, чем непримиримее будет она проводить свою геиеральрую линию в борьбе со всякими уклонениями от нее.
Надо забыть материалистическую диалектику, преобразиться в обывателей или Маниловых, чтобы представлять себе, что дело построения социализма в нашей стране могло бы осуществляться без жестокой борьбы партии с постоянно возникающими около нее и в ней самой антипартийными правыми и „левыми" шатаниями, уклонами и настроениями. Теоретически все эти уклоны от генеральной линии представляют проявление чуждых пролетариату классовых сил. На практике группы, складывающиеся вокруг этих „уклонов", представляют зародыши или зачатки других партий, которые, будь у них возможность свободного развития, неизбежно разорвали бы рамки нашей партии, выйдя за ее пределы и вступили бы с ней в открытую войну.
Покуда, однако, эти зародыши чуждых и враждебных пролетариату классовых организаций стараются удержаться в рамках нашей партии и их основной и первенствующей задачей неизбежно становится дискредитирование партийного руководства. Сталин был абсолютно прав, когда недавно писал: „Дискредитация партийного руководства есть та самая элементарная почва, на базе которой только и может разыграться борьба правых уклонистов против партии" („Ответ товарищам-колхозникам"). В этом отношении „левые" как две капли воды похожи на правых.
Это подтверждается всей историей нашей партии. Это подтверждается и историей той оппозиции, к которой я принадлежал. Систематические нападки на ЦК, в частности на Сталина, с нашей стороны в 1925—1927 годах были, конечно, не случайны и продиктованы не личными мотивами. Это был тактический маневр, рассчитанный на то, чтобы как можно более ослабить силу сопротивления партии оппозиционным наскокам путем дискредитирования ЦК и того товарища, йоторый был выдвинут партией на пост идейного организационного руководителя всей борьбой с антипартийными течениями и группами. Не случайно, конечно, что правые пошли по этому же пути, что обращенная ко мне речь Бухарина на три четверти состояла из нападок на того же Сталина.
Не бесполезно для оценки этого маневра вообще вспомнить, что и те Бремена, когда во главе партии стоял Владимир Ильич, все оппозиции—от меньшевиков (ведь и меньшевики были сначала только „оппозицией" на втором с'езде партии) до впередовцев и до „рабочей оппозиции", начинали с критики Ленина, его „личной политики", его „режима", а кончали... впрочем всем известно, чем они кончали. Троцкий решил кончить также. Я, в числе других ленинградцев, на XV с'езде твердо решил свернуть с этой истоптанной дорожки, на конце которой мы ясно увидели пропасть окончательного разрыва с партией, следовательно, и с советской властью. Поворот дался нелегко, инерция фракционной борьбы и суб‘ективных настроений действовала и тогда, когда политический разум и об‘ективная действительность классовой борьбы требовали решительного разрыва со всем наследством, со всеми навыками фракционной драки. Результатом был ряд ошибок, сделанных уже в 1928 году (беседа с Бухариным, беседа с троцкистами—Перевер- зевыи и Каплинским). Если фракционная деятельность 1925 — 27 годов вполне оправдала сокрушительные меры, принятый против нас на XV с'езде, то ошибки 1928 года вполне Оправдывают то „настороженное", по выражению Кагановича, отношение, которое проявила к нам партия после возвращения нас в ее ряды.
Нам нечего жаловаться на собственную партию: она была к нам справедлива.
Путь, который открыт передо мной, тоже ясен—постараться активным участием во всей той многосторонней борьбе, которую ведет партия, восстановить к себе то доверие, которое было по собственной же вине утрачено.
9 июня 1930 г. Л. Каменев.
(Москва, 11, по телеграфу).