ФИЛОСОФСКАЯ КЛИНИКА СОТОНИНА

(окончание)

СОТОНИНСКАЯ ПРАКТИКА

Практика философской клиники Сотонина еще более пошла. В теории при из­вестном навыке хоть можно жонглиро­вать фразой, ярким словесным фортелем вуалировать неприглядную сущность учения о зудах. На практике же, в жиз­ни, человек виднее, особенно, если он рас­поясывается. 0, тогда он своими поступ­ками говорит больше всяких слов. Со­рвем же с Сотонина пышную тогу фило­софа и посмотрим его в более прозаиче­ском освещении.

Предоставим слово документам и фак­там. Первая часть из них будет говорить

о Сотонйне в его собственной оценке, вторая — об отношении к людям и тре­тья — просто об уголовщине.

Итак, — Сотонин о себе. Яркий доку­мент здесь так называемое «завещание», в котором Сотонин ставит себя наряду с такими людьми, как Сократ и Леонардо- да-Винчи, и подробно инструктирует сво­их учеников (вернее — учениц) по изда­нию всех его произведений, а главное биографических очерков («Моя лич­ность»)... Смешное и жалкое самомне­ние!..

Рассматривая себя ,как сверхчеловека, призванного доставлять людям радость, излечивать их горести и печали путем та­кого фундаментального средства, как философская клиника, исходя отсюда, Сотонин определяет и свое отношение к людям. Люди, в его оценке,—это в боль­шинстве случаев «троешники», четвероч­ников очень мало. Пятерочник — это он сам. «Комичность жизни еще увеличи­вается от того, что люди, особенно из так называемой высшей интеллигенции, не замечают глупости и комичности друг друга»... Ничем не прикрытой гусарской пошлостью веет от сотонинских записей

о женщине: «... средняя женщина менее серьезна, более легкомысленна, чем муж­чина. Женщина должна быть острой и заниматься, главным образом, искусст­вом»...

Теперь об уголовщине. Началось это, на первый взгляд, с невинных вещей — организации литературно - эстетических кружков. Здесь проповедывался чистый эстетизм. Этим определялся и подход к литературе — содержание не важно, лишь бы форма удовлетворяла высоким вкусам, лишь бы она давала эстетическое наслаждение. Затем в работу кружков все в большем и большем размере стала привноситься пропаганда философской клиники. На сцену появляются эротика, гашиш и алкоголь. У нас есть основания утверждать, что в более интимном круж­ке «чистая», возвышенная эстетика часто превращалась в самый грязный разврат.

Последние годы Сотонина все чаще и чаще занимает мысль о смерти: «ни о чем другом я так часто не думаю, как о смерти... Мне кажется, что бывают слу­чаи в жизни, когда мысль о смерти мо­жет быть последовательным и нравствен­но - обоснованным шагом. Смерть или самоубийство — все равно... За послед­ние несколько месяцев я думаю о смерти так много, как думал только в 14 лет, когда сделал продуманную серьезную попытку на самоубийство...» Мы созна­тельно привели эти выдержки, ибо они в сумме с изложенными взглядами Сотони­на дают ключ к разгадке причин шести , самоубийств лиц, состоящих в сотонин

I ских кружках или тесно с ним связан­ных. Больше того, — один из покушав­шихся на самоубийство и случайно ос­тавшийся в живых рассказывает, как сам Сотонин перечислял ему ряд смер­тельных веществ и с мензуркой в руках показывал, сколько надо выпить сулемы, чтобы конец был смертельным... Еще большим ужасом веет от судебного про­цесса над одним из учеников Сотонина —Поповым. Попов, как помнят казанцы, полтора года тому назад кинжалом заре­зал своего товарища — школьную работ­ницу Николаеву. Что двигало Попова на такое зверское преступление? «Надоела обыденщина... хотел испытать новое ощущение...»

Пусть Сотонин не вкладывал кинжала в руку Попова, пусть он не ссужал ре­вольверами и сулемой самоубийц. Но разве это смягчает его вину? Разве он психологически не подготовил то и дру­гое, разве он не учил, что все можно, все дозволено?.. Разве не говорит о садист­ских наклонностях Сотонина им же са­мим нарисованная картина одной из са­моубийц (в полураздетом виде, с безум­ными глазами и льющейся из виска кро­вью?..). Разве нет изрядной частицы ав­тора «философской клиники» в цинизме одного из его учеников: «Счастье, до­стижимое самим человеком, слагается из денег и славы. Даже важнее деньги. Так как Рокфеллером я не буду, то один путь — ученым. Революционер — для альтруистов, неблагодарная специаль­ность: за других страдаешь, а прекрас­ная и короткая жизнь летит мимо (уве­личить революционерам заработную пла­ту!)», или во взглядах на женщину: «... Эта не пойдет — возьму Марусю — мне все равно. Сделаю из нее женщину. Принять за правило — женщины любят твердую агрессивность. Нужно холод­ное самолюбие»...(?)

Сотонина мы требуем к ответу. Мы ни­сколько не сомневаемся, что «философ­ская клиника» в самое ближайшее время будет похоронена даже и теми немноги­ми, которые шли на Сотониным, ибо при­говор ей произнесен уже самим Сотони­ным: «Потерял я внутренний контакт с людьми. Потерял способность жить, действовать и чувствовать по-человече­ски...»

Сотонинщина — это сигнал для нас.)

Много лет тому назад, в эпоху злей­шей реакции — в 1907-8 гг. — среди учащейся молодежи стали создаваться кружки «огарков», «лиги свободной люб­ви» и прочие упадочные об’единения, пы­тавшиеся отвлечь внимание молодежи от революционного движения и обратить его на вопросы пола.

«Практики» из лиги свободной любви занимались простым развратом, но «иде­ологи» говорили о более «возвышенных вещах» — о новой философии («сверх­человеческой», «сверхморальной», «сверх- социальной»...), о служении «вечной кра­соте»... Федор Сологуб, Кузьмин, Ана­толий Каменский, Андрей Белый и про­чие эстеты идеологически оформляли гнилостную пр «ику развратников, по­давая ее в литературном оформлении.

Если задать себе вопрос, кто принес больше вреда тогдашней молодежи — практики или идеологи, то, отвечая по- честному, необходимо признать, что са­мый гнусный развратник не мог внести в среду подрастающего поколения столь­ко яда разложения, сколько принесли его эти поэты-эстеты , сверхкритики, сверхсоциальные люди.

Сигнал к тому, чтобы энергичнее, чем было до сих пор, внедрять в наши вузы оружие марксистской критики, диалекти­ческого материализма, чтобы во-время и с большевистской настойчивостью да­вать отпор реакционным вымыслам от­дельных реакционных профессоров, ка­ким бы знаменем науки они ни прикры­вались

П. Иванов.

Разочаровавшаяся в ближайших пер­спективах революционного движения, мелкобуржуазная молодежь, заполняв­шая в то время высшие и средние учеб­ные заведения, была необычайно хоро­шим питательным химическим «бульо­ном», в котором с поражающей быстро­той размножались внесенные извне ми­кробы разложения и разврата. И в круг захваченных гнилостным процессом юно­шей и девушек из буржуазных и мелко­буржуазных семей понемногу втягива­лись дети подлинных пролетариев. Со­здавалась громадная опасность для ра­бочего класса — лишиться своей рево­люционной смены, потерять значитель­ные молодые кадры (и при том наиболее грамотные, наиболее любознательные), превращающиеся в мелких, аполитичных прихвостней буржуазии.

Революционные партии, работавшие в подполье, и в особенности партия боль­шевиков сразу оценили опасность, иду­щую из «лиг свободной любви» — опас­ность, прикрытую ширмой эстетизма и «левых» трактовок половой проблемы в художественной литературе. И для борь­бы с этой опасностью создали подполь­ные организации среди молодежи. Боль­шевистские «ученические организации», «кружки учащейся молодежи» — заро­дыши нынешнего комсомола — сумели противопоставить идеологии мелкобур­жуазного упадочничества идеологию ре­волюционную, пролетарскую.

Об итогах можно сказать коротко — идеология молодого революционного класса оказалась сильнее, чем пропаган­да разложения и разврата, распростра­нявшаяся «эстетами». Не только проле­тарская молодежь, но и значительная часть мелкобуржуазной молодежи была захвачена широтой громадных револю­ционных перспектив, и в последующие годы приняла в той или иной степени активное участие в революции.

После Октябрьской революции состав высших учебных заведений и средней школы резко изменился: пролетарское ядро — даже в тех случаях, когда оно не было велико количественно — опре­деляло, в основном, интересы и запро­сы учащейся молодежи. Упадочные орга­низации (в роде «лиг свободной любви») стали невозможными, их существование немыслимым, потому что в среде новой учащейся молодежи для таких организа­ций не было корней.

Непосредственные «практики» развра­та нам теперь не страшны — с ними уча­щаяся молодежь справлялась без труда, справится и в будущем. Но «теоретики» подобного Же толка, что и в 1907-8 гг. — а попытки возрождения этих теорий за последнее время все же делаются — и сейчас еще представляют некоторую опасность. За флером красивых, нередко «левых», фраз не всегда рабфаковец, ву­зовец разберет подлинное лицо «теоре­тика», не всегда сумеет из нарочито сде­ланной смеси правды и лжи выделить действительное и нужное, отбросить вредное. Вот почему «ловцы душ» дол­жны встретить с нашей стороны твердый отпор, а теории их своевременно разоб­лачаться.