Еще в 60-е годы прошлого века, приступая к изучению биографий выдающихся деятелей науки, связанных с Казанью, я неоднократно беседовал с А.Х.Кудашевым, М.М.Зариповым, Г.Х.Камаем, Б.Л.Лаптевым, В.Г.Коппом, Б.Г.Кузнецовым, Н.А.Ливановым. Все они были представителями фундаментальных отраслей знания, рассказывали немало интересного о людях, внесших большой вклад в развитие мировой науки и техники. И при этом называли совершенно неожиданной, даже загадочной фигурой для Казанского университета, с которым все они были связаны, заведующего кафедрой теоретической физики (в 1936-1937 годах) профессора Мирона Матисона (в некоторых источниках - Матиссон).
Должен сказать, что к личности этого ученого я уже обращался, в свое время газета "Советская Татария" опубликовала мой очерк о Мироне Матисоне. За прошедшие годы удалось выяснить подробности жизни этого неординарного человека, включая и обстоятельства его смерти. На многое проливает свет и его переписка с Альбертом Эйнштейном. Полные тексты их писем, затрагивающих сложнейшие проблемы физики, предполагается опубликовать в подготовленной нами при помощи ученых-физиков книге.
Замечу, что переписка велась в основном на немецком и французском языках. Есть и отдельные высказывания на латыни, иврите и идиш, которыми они оба владели хорошо. В письмах содержатся также весьма интересные факты и выводы, касающиеся политической жизни, включая и пронизанную горечью оценку Матисоном атмосферы последних месяцев его работы в Казани. Правда, он написал это Эйнштейну уже находясь в Варшаве.
Изучая казанский период жизни и деятельности Мирона Григорьевича Матисона, я обратился к Гильму Хайровичу Камаю - бывшему ректору Казанского университета. До того мы неоднократно встречались с Камаем у него дома, речь шла о событиях, связанных с его арестом в 1937 году. Но в этот раз меня интересовало, как появился в Казанском университете Матисон.
Оказалось, все началось в 1935 году со звонка из Москвы Хаджи Габидуллина, бывшего главы правительства Татарии. Он был переведен в столицу из-за разногласий с первым секретарем обкома партии Хатаевичем и заместителем председателя Совнаркома РСФСР Рыскуловым. В Москве Габидуллин стал организатором первой в МГУ кафедры истории народов Востока, получил звание профессора и потом был приглашен на работу в Наркомпрос РСФСР, где возглавил управление высших учебных заведений и науки. Габидуллин сообщил Камаю, что есть весьма хорошая кандидатура на должность заведующего кафедрой теоретической физики - доктор наук, живет в Польше, но ему, как еврею, препятствуют в продвижении по службе и в науке. Причем, сказал Габидуллин, этого человека рекомендуют Альберт Эйнштейн, Поль Ланжевен и Жак Адамар - ученые, известные всему миру, а также Г.Лауэр, работавший начальником отдела Госплана СССР, коммунист с дореволюционным стажем, физик по образованию, знающий Матисона по совместной учебе в Варшаве.
Заметив, что письменные рекомендации у него имеются, Габидуллин добавил, что надо торопиться, ибо Матисона могут "перехватить" Харьковский или Томский университеты, уже проявившие к нему интерес. Немаловажно и то, что тема диссертации Матисона, сказал Габидуллин, была одобрена Эйнштейном, ее содержание прорецензировано им же, а Матисон считается одним из самых близких ему людей в науке.
Сам Матисон в автобиографии писал: "Моя судьба определилась благодаря переписке с Эйнштейном по вопросу об изучении электрона и о сверхчисленных уравнениях для электронных траекторий. Эйнштейн был рецензентом моей докторской работы".
Сразу после защиты Матисоном диссертации его научный наставник стал хлопотать о предоставлении молодому доктору рокфеллеровской стипендии, которая дала бы возможность трехлетнего безбедного существования и поездок в научные центры Европы и США. Эйнштейн обещал даже лично переговорить с Рокфеллером на эту тему. Все вначале складывалось вроде бы хорошо, но политическая ситуация внесла свои коррективы, стипендию Матисон так и не получил.
Тем временем его работы привлекли внимание таких крупных ученых-физиков, как Ланжевен и Адамар, с которыми Матисон неоднократно встречался в Париже. Тогда, видимо, и возник вариант его переезда в СССР. Скорее всего, инициатором этой идеи был Адамар, так же, как и Ланжевен, являвшийся с 1929 года почетным членом АН СССР.
Теперь о самом Матисоне. Родился он в Варшаве 12 декабря 1897 года в купеческой семье. После окончания классической гимназии, дающей блестящую языковую и математическую подготовку, он по настоянию отца поступает в высшее инженерно-строительное училище, ибо семья хотела видеть его преуспевающим инженером-строителем и владельцем собственной фирмы. Однако крушение Российской империи и крутые повороты в политической судьбе молодой Польской республики кардинально изменили судьбу молодого инженера. Матисон был мобилизован в польскую армию и вместе с ней пережил ее взлеты и падения: победоносный поход на Киев, стремительное отступление до стен Варшавы и "чудо на Висле", когда конные армады большевиков не смогли захватить казалось бы уже обреченное на поражение и новый "раздел" польское государство.
После демобилизации из армии Матисон поступает на физико-математическое отделение Варшавского университета и заканчивает его в 1925 году. Хотя его страстью становится теоретическая физика, все более превращающаяся в "царицу наук", он из-за ухудшившегося материального положения семьи вынужден работать инженером-сметчиком. Однако в свободное время продолжает углублять свои познания в области физики, особенно увлекает его математический аппарат этой науки. Во время выездов в Германию и Францию он посещает лекции крупных физиков и математиков, вступает в научные контакты с видными учеными. Особенно близкие отношения установились у него с Адамаром, Ланжевеном и де Бройлем - выдающимися исследователями того времени. Однако решающую роль в научной судьбе Матисона сыграла переписка с Эйнштейном.
Замечу, эти письма, несмотря на формальную разницу в положении авторов, свидетельствуют, что писали их люди, весьма ценящие интеллект друг друга, и Эйнштейн ждал от Матисона новых открытий, дополняющих и развивающих его взгляды. Уверен, что в ином случае ни переписываться, ни быть рецензентом его докторской диссертации, ни хлопотать о назначении рокфеллеровской стипендии он бы не согласился.
Известный польский ученый Леопольд Инфельд, долгое время сотрудничавший с Эйнштейном в США и ставший соавтором одной из его работ, писал, что все современные физики являются его учениками. Полагаю, что в этом нет преувеличения, и не надо бы отдельным публикаторам, очевидно недостаточно понимающим историю науки, отказывать Мирону Матисону в праве именоваться таким учеником. Тем более что понятие "ученик" в науке весьма широкое и не надо путать его, например, с учеником церковно-приходской школы, медресе или хедера.
В октябре 1931 года Матисон успешно защищает докторскую диссертацию в Варшавском университете. Его блестящий взлет, признание его таланта видными деятелями мирового научного сообщества происходили на фоне судьбоносных событий, осложнивших политическую атмосферу в мире. Набиравший силу нацистский режим в Германии, поначалу пользовавшийся симпатиями в ряде стран Европы и даже в США, поставил перед многими учеными нелегкие проблемы. Из Германии был вынужден уехать в США и Альберт Эйнштейн. В Польше, которая в начале 30-х шла в русле прогерманской политики, также стали все чаще проявляться антиеврейские настроения, в том числе и в научной среде.
В то же время позитивный потенциал романтического периода революционной эпохи в России продолжал по инерции оказывать на Западе воздействие на многих. Доходившая до европейской интеллигенции информация о репрессиях в СССР многими воспринималась как издержки революции, которые вскоре исчезнут. Для многих людей науки Советский Союз казался своего рода "землей обетованной". Поэтому в середине 30-х годов немало подающих надежды ученых выбирали для постоянного жительства или для длительной работы нашу страну.
Характерна, например, судьба приглашенного в 1935 году на работу в Харьковский физико-технический институт немецкого физика Ф.Ланге. Впоследствии он стал одним из тех, кто внес большой вклад в создание ядерного оружия в СССР. В подписанном Сталиным распоряжении от 28 сентября 1942 года, содержащем официальное указание о создании "урановой бомбы", есть пункт о доставке в Казань из Ленинграда на самолете 20 килограммов урана и другого оборудования и создании на казанском заводе "Серп и молот" установки профессора Ланге по выделению урана-235 методом центрифугирования. Тогда же в Казани была создана секретная лаборатория "Уран", под которую по тому же распоряжению было выделено 500 квадратных метров площади и жилье для десяти сотрудников.
Впрочем, роль Казани в развитии атомной промышленности на ее начальном этапе заслуживает отдельного разговора. Тем более что и первый "советский" радий был получен в 1921 году на специальном заводе в Бондюге, а его научный руководитель и главный инженер В.Г.Хлопин стал впоследствии академиком и одним из главных разработчиков советского атомного оружия.
...Между тем механизм приглашения Матисона в Казань был запущен. Вскоре после разговора с Габидуллиным ректор КГУ Камай посылает Матисону официальное письмо-приглашение на должность заведующего кафедрой теоретической физики, в котором подробно изложил условия предстоящей работы, особо подчеркнув, что ученому будет предоставлена возможность продолжить математические исследования. Документы свидетельствуют, что Матисон был назначен заведующим кафедрой теоретической физики КГУ с 1 мая 1936 года. В таком качестве он представлен и в публикации газеты "Красная Татария" в мае 1937 года. Так что мы с полным основанием можем считать первым заведующим этой кафедрой М.Г.Матисона, а не кого-либо другого.
Почему приходится делать акцент именно на этом? По непонятным для меня причинам, а скорее всего из-за вольного обращения с архивными документами Н.Альтшулер и А.Ларионов в публикации, посвященной физической школе Казанского университета, относят образование кафедры теоретической физики к... 1938 году и называют первым ее заведующим С.А.Альтшулера. Хотя до этого упоминают заведующим и Матисона. Что-то не в порядке у этих авторов и с датами, так же, как с "подробностями" из личной жизни казанских физиков...
Надо отдать должное авторскому коллективу, написавшему книгу об истории Казанского университета в связи с его двухсотлетием, в ней ошибочное утверждение о том, что С.А.Альтшулер является основателем кафедры теоретической физики, отвергнуто и справедливость восстановлена. Разумеется, это никак не умаляет иных заслуг почтенного физика, но в хронологии развития науки надо быть точным и обходиться без "приписок".
Приезд Матисона в Казань затянулся почти на полгода. И в самой Польше хватало бюрократических препон, на что Матисон ссылался в своем письме Камаю в апреле 1936 года. Очевидно, и с нашей стороны шла проверка по официальным и агентурным каналам, ведь Матисон был участником польско-советской войны и унтер-офицером запаса польской армии. Похоже, ничего компрометирующего его наши спецслужбы тогда не обнаружили. И органы НКВД дали согласие на предоставление визы и временное пребывание в Казани. Не исключалось и принятие Матисоном советского гражданства в будущем. В конце апреля 1936 года КГУ перечислил деньги для проезда ученого по советской территории на пограничную станцию Негорелое.
Из переписки Матисона с Эйнштейном ясно, что великий немецкий физик знал о переезде своего корреспондента в СССР. Так, он писал 7 июля 1936 года Матисону: "Меня чрезвычайно радует, что Вы нашли в Советской России такой чудесный круг деятельности". Возможно, были и другие письма Эйнштейна за этот период, однако они, похоже, остались в Казани в связи с драматическими обстоятельствами отъезда Матисона в мае 1937 года. Но об этом позднее.
Определенная ему приказом ректора учебная нагрузка была весьма солидной. Доктор наук, профессор и заведующий кафедрой должен был прочитать 380 лекционных часов, кроме того, он вел практические занятия и руководил аспирантами. Ими стали Чурсин и Лощилов. Одновременно Матисон был зачислен на должность старшего научного сотрудника научно-исследовательского института математики и механики при КГУ.
Новый заведующий был весьма демократичен, знание трех европейских языков делало его весьма ценным источником информации о научных достижениях в мире. Хотя Матисон был человеком скромным и не рекламировал свои научные контакты с великими представителями мира физики и математики, в университете знали, что Эйнштейн, Адамар, Ланжевен и де Бройль высоко ценят интеллектуальный потенциал нового заведующего кафедрой.
Камай рассказывал мне, что они с Матисоном неоднократно говорили о системе преподавания в немецких университетах и видели в ней многие положительные стороны. Оба бывали в Германии, имели здесь научных наставников: Камай - профессора Мейзенгеймера в Тюбингенском университете, руководившего его докторской диссертацией, а Матисон - уже неоднократно называемого нами Эйнштейна. Правда, при разговорах оба тщательно обходили политические темы. Тем более что вокруг Камая уже сгущались тучи: ему ставили в вину то, что его брат Сибгат находится в эмиграции, что сам ректор оказал помощь сестре Султан-Галиева при зачислении в КХТИ и даже в том, что он является членом "фашистского химического общества". Все это будет предъявлено ему и на заседании парткома КГУ 7 июля 1937 года, на котором Камая исключили из партии.
Неуютно чувствовал себя и Матисон. К нему домой почему-то зачастил молодой преподаватель физики, весьма назойливый, а один из аспирантов признался, что его вызывали в НКВД и расспрашивали о политических взглядах заведующего кафедрой. Очевидно, в НКВД собирали материалы и на Матисона. Да и в доме номер 40 по улице Карла Маркса, где ученому предоставили жилье, большую часть которого занимала библиотека, привезенная им из Польши, на дверях квартир все чаще появлялись сургучные печати, означавшие, что хозяин арестован, а семья - выселена. Трагическая атмосфера того времени, включая безнравственные поступки некоторых людей, близких по работе, великолепно описана в книге Евгении Гинзбург "Крутой маршрут", причем на казанском материале.
...Внешне процесс адаптации Матисона в КГУ шел нормально. Лекции его пользовались популярностью, шла активная научная работа. Он быстро воспринял новые для него "правила игры", охотно выступал на собраниях, принимал социалистические обязательства. О круге его деятельности в науке можно судить по публикации в "Красной Татарии" от 10 мая 1937 года "Крупные научные открытия. Беседа с профессором Матисон".
"Научным работникам кафедры теоретической физики Казанского университета имени Ленина, изучающим вопросы математической физики, связанные с распространением волн в неэвклидовых пространствах, и теорию относительности Эйнштейна, удалось сделать ряд крупных научных открытий, - говорится в ней. - Проф. Матисон, руководитель кафедры, сообщил нашему сотруднику относительно этих открытий следующее: "Нам удалось показать тесную связь между общей теорией относительности и теорией атома. Связь эта осуществляется уравнениями динамики, вытекающими из общей теории относительности и выявляющими влияние вращения на движение электрона. Проблема основных уравнений динамики, как следствий уравнения тяготения, является совершенно новой. Она опрокидывает существующее неправильное мнение, что общая теория относительности имеет применение только по отношению к большим объектам, например космическим. Вторая большая задача, решенная нами, - диффузия волн в неэвклидовых пространствах. Эта проблема была поставлена известным французским математиком, которому, однако, как и другим ученым, не удалось добиться ее разрешения".
В конце мая профессор Матисон выезжает в Москву и Париж, где ознакомит виднейших ученых со своими работами".
Фактически Матисон рассказал корреспонденту газеты о том, что он обсуждал в письменной или устной форме с Эйнштейном и Ланжевеном. Причем с присущей ему скромностью он говорит о кафедре, употребляя слово "нам". Хотя высказанное газете - в первую очередь плоды его личных научных достижений. Ибо тогда среди физиков университета не было еще людей, приближавшихся к нему по уровню научного мышления, а главное - пользовавшихся признанием крупных ученых с мировым именем. Они сформируются несколько позже. Наиболее известным из них станет Е.К.Завойский.
После ряда газетных публикаций в 1997 году мне удалось издать книгу документальных очерков "История в лицах", куда вошел и основанный на материалах архивов очерк "Ученик Эйнштейна в Казани". В нем содержатся многие подробности работы Матисона в КГУ и политической атмосферы тех лет, к нему и отсылаю читателя. Я полагал тогда, что Матисон после того, как покинул Казань, попал или в руки немцев в результате оккупации Польши в 1939 году, или в руки НКВД, как человек, не вернувшийся на работу после отъезда в отпуск. Но все оказалось сложнее и загадочнее.
Мы уже знаем, что, судя по газетной публикации, Матисон должен был поехать в Москву и затем в Париж. В личном деле профессора есть две выписки из приказов: первая гласит, что Матисон считается с 27 мая по 1 июля 1937 года в командировке, а с 1 июля по 1 сентября - в отпуске. Приказ подписан ректором Камаем. Второй приказ, от 15 сентября, гласит: "проф.Матисон М.Г. считать отчисленным с 1 сентября с.г. из состава профессорско-преподавательского состава КГУ и зав.кафедрой теоретической физики, как не явившегося из заграничной командировки, о чем довести до сведения Управления Высшей Школы Наркомпроса РСФСР". Приказ-распоряжение подписан директором КГУ профессором Ситниковым.
Камай к тому времени был уже арестован, и в НКВД Татарии формировали дело о группе шпионов и вредителей из химиков, в которую "зачислили" 18 человек. Руководителем этой группы был назван Камай. Ему вменили в вину и передачу фашистам "секретного прибора". На самом деле это была колба, изготовленная профессором А.Е.Арбузовым, в совершенстве владевшим мастерством стеклодува и щедро дарившим такие "приборы" своим знакомым. Отправил он такую колбу и с уезжавшим на стажировку в Германию Камаем, попросив подарить ее профессору Мейзенгеймеру. Правда, в 1937 году, на очной ставке в НКВД, он заявил, что запамятовал этот случай.
Но в ту пору и не такое бывало. В следственном деле Камая есть и вопросы о том, кто и с какой целью рекомендовал Матисона на работу в университет. Отмечу, что до конца 1937 года были расстреляны почти все, кто был причастен к приезду Матисона в СССР: Габидуллин, Лауэр, Дивильковский. Аспирант Матисона Лощилов был арестован в 1938 году и в 1940-м приговорен Особым совещанием НКВД к пяти годам лагерей. (Формулировки обвинения тогда шли под копирку, и в деле Лощилова указано: "за участие в деятельности эсеров". Когда уж успел Лощилов, родившийся в 1914 году, стать эсером, - неизвестно). Чудом уцелели Камай и его "сообщники", в их числе был и Б.А.Арбузов, выпущенные из тюрем в пору "бериевской оттепели", когда в стране из-за перегрузки репрессивной машины освободили более трехсот тысяч человек, арестованных при Ежове. Однако немалому числу работников университета пришлось отбывать длительные сроки заключения.
Где же в это время находился Матисон? Судя по всему, он все же побывал в Париже, встречался с Ланжевеном, Адамаром и де Бройлем, а затем вернулся в Польшу. Есть письмо Матисона Эйнштейну, отправленное в сентябре 1937 года в Принстон из Варшавы. В нем он делится своими новыми открытиями, а также с горечью сообщает своему учителю: "Обратно в Казань я не вернусь. При этом теряю все мои вещи и книги. Уже в конце мая положение иностранца там было невыносимо". Далее он опять возвращается к физике и пишет, что по известным причинам его публикации в немецких научных журналах исключены.
Далее след Матисона теряется. Но ни в немецкие, ни в советские концлагеря он, как выяснилось, не попал. Мои изыскания весьма заинтересовали доцента КГПИ В.Г.Коппа, выпускника КГУ 1937 года, неоднократно видевшего Матисона и слушавшего его лекции. Вениамин Григорьевич, прочитавший мои публикации, как-то позвонил мне и радостно сообщил: "Есть хорошая новость для вас. Нашел публикацию Матисона, появившуюся после его отъезда из Казани. Пришлю письмо со своими соображениями и ксерокопию статьи".
Действительно, в номере одного из самых авторитетных научных журналов Англии "Природа" за январь 1940 года была опубликована заметка за подписью "М.Матиссон". Она посвящена деятельности профессора Варшавского университета Чеслава Бялобрежески, который был руководителем ученого совета, присудившего Матисону докторскую степень, а затем неоднократно вместе с Эйнштейном обращался в рокфеллеровский фонд по поводу выделения Матисону стипендии.
У меня возникло предположение, что ученый все-таки сумел избежать сетей гестапо и НКВД и перебрался в Англию. Видимо, не без содействия Эйнштейна. Предположение вскоре подтвердилось. Судя по польским научным изданиям, посвященным истории физической науки в стране, с 1939 года Матисон работал в Англии. Однако в конце 1940 года умер. Правда, тогда мне еще не были известны ни причина смерти, ни название учебного заведения, где он преподавал.
И еще одна загадка, связанная с Матисоном. В ноябре 1944 года Альберту Эйнштейну, жившему в США, из Москвы в Принстон поступила телеграмма. Некто С.Кушнек просил срочно сообщить о местопребывании Матисона, преподававшего в Кембридже, и его жены Ирен. Якобы его разыскивают сестра и зять.
Ответ Эйнштейна в наших архивах не обнаружен, хотя он, безусловно, знал о смерти Матисона. Сильно сомневаюсь, чтобы С.Кушнеку, не известному в научных кругах человеку (а возможно, это и псевдоним), так уж нужен был Матисон. Но не забудем, что в 1944 году в СССР уже активно работали над созданием атомной бомбы. Курировал все это, и весьма успешно, Лаврентий Берия. Совершенно не исключаю, что именно по инициативе наших спецслужб и была послана эта телеграмма. Тогда все люди, так или иначе близкие к Альберту Эйнштейну, Нильсу Бору, брались на учет - от них, тем более хорошо знавших русский язык, можно было получить ценные сведения, этих людей можно было и привлечь к научной работе.
Видимо, родственники Матисона действительно находились в руках советских спецслужб, а это создавало бы дополнительный стимул к "сотрудничеству". Возможно, и Ланжевен мог подсказать эту фамилию советской стороне, он ведь весьма симпатизировал борьбе СССР против фашистской Германии, а в 1944 году даже вступил в компартию Франции. Вполне вероятно, что о Матисоне говорил и названный нами Ф.Ланге. Но Мирона Григорьевича Матисона уже не было в живых. О чем в Москве, очевидно, еще не знали...
Недавно в Варшаве состоялся очередной коллоквиум, посвященный выдающемуся польскому физику Леопольду Инфельду - другу Эйнштейна, работавшему с ним в Принстоне, а впоследствии вернувшемуся в Польшу. В числе вызвавших большой интерес сообщений был и доклад профессора Варшавского университета А.Траутмана "Мирон Матиссон, выдающийся польский физик-теоретик". В нем впервые приводятся жизненные вехи Матисона после того, как он не вернулся в Казань. Это Краковский университет, затем - Париж и работа у Адамара, а после поражения Франции - переезд в Англию и работа в Кембридже. И неожиданная смерть от осложнений после гриппа в конце 1940 года.
Так завершилась жизнь этого незаурядного ученого, с которым считались и на которого надеялись великие физики XX века. Несмотря на сложнейшие обстоятельства, он успел сделать многое, и сделал бы еще больше, если бы не эта нелепая смерть в расцвете сил.
Уверен, что книга, содержащая переписку Эйнштейна и Матисона, будет интересна не только физикам. Историки и все люди, интересующиеся событиями, связанными со сложнейшими общественно-политическими процессами тридцатых годов, могут узнать из нее весьма полезные вещи. Разумеется, подготовленные к изданию письма Эйнштейна и Матисона выйдут в свет только после получения согласия на это от фонда Альберта Эйнштейна. Полагаю, такое разрешение будет дано. Весьма надеюсь, что руководство Казанского государственного университета и в первую очередь его ректор - известный физик, академик АН РТ М.Х.Салахов - окажут содействие в выходе этой книги.
