Дети и война настолько несовместимы, что даже мысль об этом кажется кощунственной. Тем не менее практически ни одна война не обходилась без детских страданий. Великая Отечественная в этом отношении не исключение. Сколько детей погибло, сколько осталось калеками. Мне в этом отношении вроде бы повезло: остался жив, но душа до сих пор саднит от пережитого...
Так к нам пришла война
Родился я в семье шахтера в Лисичанске, на Украине, куда мои родители переехали в тридцатые годы из Поволжья. В 1941 году, едва началась война, отца призвали в Красную Армию. Мне в ту пору было семь лет, и мама поручала мне заготовку угля и дров, а также покупку хлеба в магазине, где надо было ночевать в очереди. Ночью проводились переклички, и кого не было, тех вычеркивали из списка, они оставались без хлеба.
Отсутствие отца мы переживали остро. Дома стало тихо, скучно, мама молча плакала, нам с братом тоже хотелось плакать.
Признаки войны ощущались все явственнее. По нашей центральной улице из западных районов Украины шли на восток беженцы, целые хозяйства. Отступали кто на чем, в основном на лошадях. Трактора "ХТЗ" на буксирах тянули комбайны, на которых были смонтированы палатки, дымились походные печки. Вслед гнали стада коров, овец.
Вокруг Лисичанска паслось много коров, отставших от стад. Жители города, пользуясь этим, забивали их на мясо. Я с братом тоже привел домой бесхозную корову и несколько овец - это помогло нам пережить суровую зиму.
Немецкая авиация бомбила нас днем и ночью, линия фронта находилась в 60 километрах. На отдых солдат с передовой размещали в городе, к нам в дом тоже определяли человек по двадцать. Спали они на полу, мама готовила им обед. Мне особенно запомнился дядя Коля, добрый и веселый человек родом из Тулы. У него дома остались двое сыновей-школьников, жена и мать. Вскоре дядя Коля погиб.
Горький вкус черешни
Как-то, рано проснувшись от грохота взрывов, я выскочил на улицу. Вражеские самолеты уже улетали на запад, в небе разрывались лишь зенитные снаряды. Забежал к соседу Миколе, с которым давно дружил. Мы позвали еще одного нашего друга, Ивана, и отправились за яблоками в сад, по соседству с которым размещалась красноармейская часть. Мы залезли на деревья и стали набивать яблоками рубахи. И тут вновь налетели "мессеры". Я соскочил на землю, присел и осмотрелся вокруг. В саду было много красноармейцев, которые метались, не зная, куда себя деть. В следующее мгновение прозвучал сильный взрыв, задрожала земля. Потом я узнал, что это взорвали мост через реку Северский Донец.
Мы, мальчишки, рванули домой. Навстречу по дороге мчались танки с крестами, с автоматчиками на броне. За танками шли вездеходы, мотоциклы с колясками, в которых тоже сидели автоматчики. Неожиданно стол-кнулись два мотоцикла, колонна приостановилась. Мы бросились перебегать дорогу. Тут же раздались несколько автоматных очередей. Я бежал первый, проскочил. А Микола упал на обочину дороги с криком "Мама!..". Так не стало моего друга.
Город заняли немцы и тут же принялись хозяйничать в нем: уводили скотину, выселяли хозяев из добротных домов, устраивали облавы на коммунистов и евреев, которых уводили вечером за город на расстрел.
Наш дом с флигелем стоял за высоким забором в густом саду. Со стороны улицы росли пирамидальные тополя, которые скрывали строения от посторонних глаз. Немцы заявились к нам лишь на второй день. Громко разговаривая между собой, они внимательно осмотрели сад, двор, сарай, зашли в большой дом, заглянули во все закоулки.
Потом старший по чину, в пенсне, позвал маму и на ломаном русском языке сказал, что нам нужно освободить дом и жить в маленьком пристрое.
Через некоторое время все, что не понравилось немцам в доме, лежало кучей во дворе. Наш двор превратился в стоянку для легковых автомобилей.
Привезли новую лакированную мебель, стали готовить штаб для большого чина. В дом внесли чемоданы, какие-то приборы, на крыше установили антенну. Во флигель выгружали с машин белый хлеб, коробки сливочного масла, конфеты, пряники и много чего другого.
Скоро явился и сам виновник нашего несчастья. Здоровенный, горбоносый, в окружении телохранителей. Нам было запрещено выходить во двор в этот вечер. Дом со всех сторон охраняли эсэсовцы с овчарками. Горбоносый - так мы окрестили его - по ночам проводил совещания, попутно устраивая пьянки.
Как-то мы с братом Борисом и соседом Иваном залезли на деревья и, забыв о немцах, с шумом, как в былые времена, наперегонки стали собирать черешню. Неожиданно дежурившие в саду эсэсовцы с криком бросились на нас, за ноги стащили с деревьев, стегая нагайками. Меня с братом швырнули в наш маленький домик, а Ивана пинками вытолкали на улицу. Он с ревом побежал домой...
Родился в рубашке...
На следующий день, проснувшись поздно, я вышел во двор. Очень хотелось есть, от вчерашних побоев все тело болело. Двое немцев обедали в тени высоких тополей. Они доставали из коробки печенье, с хрустом его жевали, поглядывая на овчарку. Держась на почтительном расстоянии от "гостей", протягивая руку, я попросил у них бутерброд. Те переглянулись, один, который помоложе, намазал на кусок хлеба толстый слой масла. Я обрадовался, но немец бросил этот кусок собаке, а мне протянул краюшку без масла.
По центральной улице Лисичанска под конвоем гнали наших военнопленных. Жители бросали им хлеб. Но тех, кто его ловил, выводили из колонны, избивали. Жара стояла страшная, со всех пот лил ручьем. Конвоиры травили пленных овчарками и ради забавы стреляли по раненым.
С полной кружкой воды я пошел к колонне пленных. Улучив момент, когда конвоиры отвлеклись, подбежал к одному солдату: "Дядя, пей!" Он стал жадно пить, к кружке потянулись другие руки.
И вдруг меня пронзила острая боль, я потерял сознание. Очнулся лишь дома, в постели. Оказывается, эсэсовец стеганул меня нагайкой со свинцовым шариком прямо по голове. Рана долго кровоточила. Еще с перевязанной головой как-то вышел во двор, заметил, что охранников сменили. С виду они были мирные и спокойные, вот я и решил войти во флигель и попробовать немецких деликатесов. Когда эсэсовцы увлеклись дрессировкой овчарки, я бесшумно вошел во флигель. Особенно хотелось попробовать шоколадное масло. Разодрав коробку, взял кусок масла - оно было мягкое, - стал с наслаждением есть. Потом наполнил карманы пряниками, конфетами. Не заметил, как один из немцев подошел ко мне сзади, почувствовал только удар по голове. Подбежали другие, содрали с меня одежду, повалили на пол. Я хотел вскочить и убежать, но овчарка вцепилась в ногу...
Немцы остервенело стегали меня. Мама с братом молили о пощаде, им тоже достались удары нагайками. Я потерял сознание.
Больше месяца пролежал в беспамятстве. Мама потом говорила, что я родился в рубашке, поэтому выжил...
Тагир ШАЙФУТДИНОВ.
