Лирика Пушкина — «царство искренней поэзии». Пушкин лиричен в своих описаниях, портретах-персонажах, диалоге, размышлениях, даже в «Предисловии к Путешествию в Арзерум».
«В то время, как душой всех мыслящих людей овладела глубокая грусть, одна лишь звонкая и широкая песнь Пушкина звучала в долинах рабства и мучений; эта песнь продолжала эпоху прошлую, наполняла мужественными звуками настоящее и посылала свой голос отдаленному будущему» (Герцен). Это «отдаленное будущее» — наше время. Лирика Пушкина не перестала звучать нашему поколению, она ему и понятна, и близка.
Широкая и звонкая сила поэта отдана народу, и народность лирики Пушкина далеко не только в «мудрой простоте» и ясности его языка. В ту «эпоху прошлую», он, «усталый раб», как Пушкин называл себя, близко принимал к сердцу интересы «почтенных земледельцев». «Звонкая лира» Пушкина далеко не была только откликом — эхом «звуков сладких». По словам поэта, она
Глубоко выразит сердечный тяжкий стон
И выстраданный стих пронзительно унылый
Ударит по сердцам с неведомою силой.
Стихи Пушкина немало «неизгладимых печатей» поставили на «лица бледные» и «лбы широкомедные» правящей камарильи: оба Романовых, Аракчеев, Голицин, Воронцов, Струдза, Фотий заклеймены чеканной эпиграммой поэта. Юношескими стихами Пушкина, как известно, пользовались декабристы в своей революционной пропаганде.
Народность лирики Пушкина заключается также в ее реализме, в ее философском материализме.
Лирика Пушкина национальна по преимуществу, это — лирика русского поэ
та. Но национализм Пушкина — это форма, которая наполнена интернациональным содержанием общечеловеческих идеалов.
В своем полном собранном виде лирика Пушкина являет собой цельную, удивительно содержательную систему взглядов на быт и природу, современность и давно прошедшее, на борьбу и дружбу, любовь и ненависть, поэта и поэзию; в ней, наконец, поставлена с большой глубиной проблема жизни и смерти. Жизнь должна быть принята такой, какая она есть — без романтических прикрас, без мишурных блесток, без погремушек «площадного шута». Пушкин весь «земной» и для земли. И эта, сугубо земная, поэзия — отрада и счастье для поэта.
Я пел — и забывал обиды
Слепого счастья и врагов,
Измены ветреной Дориды
И сплетни шумные глупцов.
Вопрос о жизни тесно переплетается с вопросом о счастьи. И счастье Пушкина — здесь, на земле, среди людей; Пушкин, как и Гейне, небо оставляет «воробьям и ангелам», а сам —
Давно, усталый раб, замыслил... побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.
Но -
«Летят за днями дни, и каждый час
уносит
частичку бытия».
«Но жизнь все еще богата, — пишет Пушкин Плетневу, который переживает горе смерти близкого человека, — мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья; дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши — старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята; мальчики станут повесничать, а девочки сентиментальничать, а нам то и любо! Вздор, душа моя, не хандри... Хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу...»
Поэт Пушкин вечно хранит в себе «душу живу»:
...Не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.
Жизнеутверждающий оптимизм — это вечно животворный завет Пушкина. «Свинцовая эпоха» убила его, но для нас Пушкин — вечно юный певец солнечнояркой «зари пленительного счастья». И он глубоко верил, что «взойдет она» эта «заря пленительного счастья». И здесь мы не обманули его. Он, Пушкин, как никто, растворил свое «я» и общем, великом течении жизни, в ее стремительном беге в будущее. Это — не планетарный космизм мистика, а глубочайший гуманизм великого человека. И прав Луначарский, утверждающий, что только при законченном коммунизме будет вполне раскрыто идейно-эмоциальное содержание творчества Пушкина. Для Пушкина характерно, что он не искал вдохновения, а оно само находило поэта. И наивны те, кто думает, что Пушкин ходил от жизни и людей в поэтическую высь «башни из слоновой кости». Пушкинская теория «чистого искусства» это — теория ухода от социального заказа «каменеющих в разврате» и эгоизме «любителей искусств»; его «звуки чистые» — уход в «отдаленные сени» —
От усыпителя глупца,
От пробудителя нахала.
(«Уединение»).
Пушкин никогда не мог быть «блаженным пиитой», которой,
Владея смехом и слезами.
Приправя горькой правдой ложь,
...Вкус притупленный щекотит
И к славе спесь бояр охотит...
...Украшает их пиры
И внемлет умные хвалы.
(«Блажен в златом кругу»).
Этому «пиите» Пушкин далее противопоставляет «певца», которого слушает народ. Вот этим «народным певцом» и хотел быть Пушкин, отталкивая себя от позолоченных невежд «пустого света». Его поэзия жжет сердца людей, а не щекотит «вкус притупленный» бояр. Его поэзия —
Свободы тайной страж, карающий кинжал,
Последний судия позора и обиды —
— даже тогда, когда он касается темы «молитв» и «христа». В этом плаее очень интересно одно из последних стихотворений Пушкина «Мирская власть». На выставке к картине Брюллова «Распятие» были поставлены два охранника-жандарма. Пушкина это глубоко возмутило, и он негодующе восклицает:
«К чему, скажите мне, хранительная стража?
Или распятие — казенная поклажа,
И вы боитеся воров или мышей?».
...............................
Иль опасаетесь, чтоб чернь не
оскорбила Того, чья казнь весь род Адамов искупила,
И, чтоб не потеснить гуляющих
господ,
Пускать не велено сюда простой народ?
«Мирская власть» в полном виде была напечатана лишь за границей в 1856 году, а в России — только в 1870 году.
Замечательно и написанное в том же году «Подражание итальянскому», (вольный перевод «Сонета об Иуде» Франческо-Джанни). Иуда-предатель с хохотом радости был встречен в аду, но даже «проклятый владыка»
Сатана, привстав, с веселием на лике
Лобзанием своим насквозь прожег уста,
В предательскую ночь лобзавшие
Христа.
Как далеко все это от лампадной мудрости Голицына, Фотия и даже Жуковского!
Тематика лирики Пушкина неисчерпаема. Исключительно богата и его поэтика. Пушкин использовал и преодолел старые жанры оды, пасторали, эклоги, идиллии, мадригала, эпиталамы и застольного гимна — песни. Он нашел новые тона для эпиграммы, элегии, сонета, октавы, рондо, станса, терции, романса, песен и лиро-поэтической баллады. Впрочем, не уложить в рамки общепринятого жанрового разнообразия его лирики: пожалуй, требуется новая «теория», чтобы осознать пушкинскую поэтическую «практику». 9то особенно относится к мелодике его ямба: эта двухсложная стопа никогда почти не звучит у Пушкина в такте простого чередования понижения и повышения, — переливы его пэонов напоминают сложное изящество древнегреческого ритма. Соперниками его полнозвучности можно назвать только Некрасова и Блока.
Вполне понятно отношение к Пушкину его современников: равнодушных к нему не было — его или ненавидели, или безгранично любили и возвышали. «Пафос» его лирики особенно волновал современников, но он не перестает волновать и нас, его потомков; и он будет «звучать» «доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит».
Доцент Л. Потоцкий.