Противоречит физике?
Верно!
А все таки горят...
Над Татарией мороз нахлобучил мутное
как бельмо, пустое от воронья, небо.
Увесистой периной разлеглись заносы от
муромских синих заборов до молчаливой
Печоры. Вровень с окривевшими окош-
ками, до самого края рыхлых оврагов,
вплоть до перекладин крестов на пого-
стах — замело, занесло, запеленало, за-
конопатило. Глыбой собачьего холода
зима подкатилась под валенки колонн,
под высокие ходули почтовых поездов,
под полозья обозов с утильсырьем.
И все — зря.
Снега и те взбунтовались, взгорбили
спины и прикрыли собой озимой клин ре-
спублики, защитив от мертвящей бритвы
зеленую щетинку озимых. Ту самую,
щетинку, сквозь которую пи чу-
дотворным законам экономики сво-
бодно пролезут бетонные быки
электростроев, сквозь которую вы-
тянутся, «пойдут в трубку» дымящиеся
обелиски заводов и домны слоновьего об-
хвата... Снега смягчились и потеплели
под терпеливой миллионной поступью
марширующих бригад, потом заискрились
красными полосками полуночных заседа-
ний сельсоветов, читален, избушек - ка-
раулок. И, наконец, снега вспыхнули тол-
стыми языками багровой меди, вокруг пу-
стых одичавших колоколен.
В этот час провала подлейших надежд
и оправдания величайших расчетов, в
этот час кто-то разорвал полированным
ногтем столбец телеграмм ТАСС и с изящ-
ной грустью вздохнул в Париже. И в
эту самую секунду докладчик в народном
доме села Конь, Арского кантона хватил
последний раз кулаком по столу и тоже
вздохнул. Как не перевести дыхания пе-
ред фразой: «Товарищи, точка! Завтра
же мы совместно...».
С трибуны далече виден весь амфите-
атр расширенного совещания. Переуплот-
нение — свыше меры. Локти вжаты, ухо
к уху.
Повестка заседания крупно написана
блестящими каплями испарины на лицах
тех, кто занял стратегическую позицию,
поближе к выходу. Немного их, но это
— типаж! При каждом выводе, резониру-
ющем в жестяном лоске трех ламповых
резервуаров, эти жилистые шеи юрко во-
рочаются (за сочувствием!) направо, на-
лево — чаще назад, к самой задней ска-
мье. Но это — единицы, ряды же — не-
подвижны.
Старик сжал двумя пальцами десну
больного зуба и слушает. Щетинистый
рот набожно повторяет вполне усвоенное
слово с трибуны.
Табунок девок взгромоздился на пар-
ты. Несколько парней преувеличенно на-
двинули на глаза меховые козырьки и от-
того глядят свысока. И тихо. Громыхнет
каблук затекшей ноги. Вкрадчиво скрип-
нет парная дверь, впрессовываются за-
поздавшие с дальнего конца деревни.
Вот совсем низко нагнул лицо над се-
рой пачкой махорки, весь ушел в кру-
чение. Этот сейчас врасплох обратится к
докладчику...
И тишина мгновенно обвалилась:
— Когда коровы сообща, — детям мо-
локо делить станут по ложкам, что-ли?
—А если загоняют, измочалят—могу я
перейти на машину, какая мне слюбится?
Или уж специализация в колхозе вроде
тюрьмы, покуда дышешь?..
— Гуся, скажем, вы не обобществляем
те... так. Ну, а я подушку пуховую спра-
вил. Не обернется - ли через то, что я
собьюсь в эксплуататоры собственной
птицы?
— А вот товариш, только сейчас за но-
вые коровники об’яснял: корм машиной
и уборка — самотеком, двое за всей ско-
тиной с деревни усмотрят! Опять одна
сеялка за четырех сработает... куда-ж мы
тогда в колхозе лишние руки да рты по-
деваем?
И снова тишина. Еще острее, еще туже
взведенная, чем во время доклада. Во-
просы свои, собственные, вопросы, сво-
бодно заданные, давно зудящие, вопросы,
звучащие едким обвинением и страстно
рассчитанные на успокоительную без-
ошибочность, на посрамление соседа —
закадычного спорщика.
Ответы падают в разгоряченной тиши-
не, как откровение. Упрощай ты всяче-
ски тон и терминологию, брось всякую
трибунную осанку, хоть присядь на край
стола президиума, — хочешь ты того или
нет, все равно каждое слово, принесенное
именем советов на порог сплошной кол-
лективизации, будет облачено слушателя-
ми в форму обета, в форму торжествен-
нейшего полномочия. Поэтому архитакт
и невозмутимая стальная выдержка стоят,
в повестке всех президиумов на сегод-
няшних деревенских заседаниях.
И еще. — Мерила юмора в городе и
в деревне различны! Итожили вопрос об
утильсырье, о заготовке конского волоса;
обсуждалась массовая стрижка грив Я
хвостов лошадей. И вдруг плотная моло-
духа, неразжимавшая губ три с полови-
ной часа, крикнула в упор остолбеневше-
му докладчику свое внеочередное, набо-
левшее:
— А начать-то с лошадей начнете, а по-
том и к нашим, бабьим косам с ножни-
цами подберетесь, нет? Вот, тоже покой-
ников в колхозе хоронить в земле дозво-
лят или, слышно, в печах сжигать будем,
как?
Этого дуплета ударники - армейцы не
выдержали: на трибуне, за столом так и
покатились. После оказалось — зря: со-
вещание шло на-редкость гладко, поста-
новление о коллективизации всех 620 дво-
ров было дружно принято. А хохот и
улыбки армейцев были отнесены насчет
того, что приезжим смешна доверчивость
и готовность аудитории.
И надо помнить:
На фронте нет и не может быть мело-
чей!.. Всеволод Скопин.
Арский кантон.