Ивану Дементьевичу не спелось. У себя дома, в Отрадном, он привык вставать с петухами — мало ли всяких хлопот по хозяйству! И хоть сейчас от этих обычных, будничных дел старика отделяли сотни километров пути и поэтому самый факт его раннего пробуждения никак не мог повлиять на течение жизни в колхозе, — он никогда еще не испытывал такой потребности действовать.
Подробно, во всех деталях Иван Дементьевич вспоминал события вчерашнего дня. Вот он стоит на кафедре с указкой в руке. Вокруг — таблицы, диаграммы, фотография. Целая выставка! Говорит Иван Дементьевич, а у самого щемит на душе. С листочков тетради, которой ему велел строго придерживаться тов. Примазукин, глядит какие-то фальшивые слова: «При личном участии директора института тов. Примазукина», «Тов Примазукин создал условия», «Тов. Примазукин помог» в прочее в подобном дуде. Даже злость взяла. Человек, можно сказать, до самого последнего дня палки в колеса ставил. Александру Петровичу и носа в Отрадное не велел казать. Дескать, затея ваша — ерунда и блажь. А теперь, когда всю округу удивили, Примазукин тут как тут: и мы пахали.
Отодвинул Иван Дементьевич в сторону шпаргалку и стал докладывать по-своему. от души: и о том, какие трудности были, и как научный работник Александр Петрович Звездин все свои отпуска в Отрадном проводил, помогая опыты ставить; и о том, что еще не таких результатов можно бы достигнуть, если бы не Примазукин.
По рядам словно ветерок пробежал. Седовласый почтенный академик, что в первом ряду сидел, прислонив ладонь к уху. одобрительно кивал головой. Зато Примазукин этот самый покраснел, надулся — кипит весь!—а потом как вскочит — и к дверям!
Много хороших советов услышал после своего доклада на расширенном заседании коллегии министерства Иван Дементьевич. Добрым словом напутствовали его:«За вашими делами следить будем, в широком масштабе ваш опыт распространим».
Вот почему сейчас такая радость у старого опытника, вот почему не спится ему. Тихонько, чтобы не потревожить соседей по купе, Ивав Дементьевич одевает валенки и выходит в коридор. Сквозь разрисованные инеем стекла мелькают блики пристанционных огней.
Из служебного помещения появляется проводник с фонарем. «Что, может чайку хотите, товарищ пассажир? — спрашивает он. — Сейчас наберем горяченького. Вместе и разопьем».
Спустя десять минут два старика — Иван Дементьевич Жуков и Валерей Гареевич Гатауллин, сидя у пузатого чайника, ведут, словно давнишние знакомые, задушевный разговор.
— Да! Машенька и Криворог — парочка отменная. — с явным оттенком восхищения произносит Иван Дементьевич. — по всей области таких не сыскать! Красивые, видные — растут не по дням, а по часам. Теперь их в Москве при институте определили...
В еще долго рассказывает заслуженным колхозный опытник о том. как в селе Отрадном создали новую местную породу овец, у которых в шерсть, словно шелк, и мяса много. Куда там всякие рамбулье и прекос! В наступающем году придется потрудиться. Министр наказ дал — вдвое маточное поголовье увеличить. Отраднинская овца — она свое место завоюет!
— Ждут, должно быть, не дождутся тебя, старина, с московскими новостями в колхозе? — говорит Валей Гареевич.
— А как же! По телефону звонили. Требуют, чтобы к Новому году был беспременно. Да неувязка получилась. Заседание коллегии на 30-е перенесли. К тому же и погода нелетная. А на ваших колесах в срок не подоспеешь. Придется, видно, сегодняшнюю ночь в гостинице провести.
— А зачем в гостинице? Ко мне поедем — гостем будешь. У меня семейное торжество намечается. Все дети обещали прибыть: старший сын Махмуд — врач из Махачкалы. Ибрагим—бурильщик, в Татнефти работает. Дочь Фазиль — ткачиха. Недавно в Румынию ездила свой опыт передавать. И любимицу мою Райхану покажу. Университет нынче кончает. Каждый письмо прислал — подарок посулил. А какой — не пишут. Всякий раз что-нибудь придумают.
Когда Иван Дементьевич вернулся в свое купе, уже рассвело. Бодрствовал только один из трех его соседей — маленький, щупленький, тщательно выбритый человечек со сверкающей лысиной, который распаковывал колоссальных размеров кожаный чемодан. Сначала он вынул и аккуратно расставил на столике зеркальце, помазок, флакон с одеколоном «Крымская роза» и пульверизатор. Затем на свет божий появились отороченные мехом домашние фетровые туфли 45-го размера и мохнатый халат, которым щупленький человечек мог бы обмотать себя по крайней мере три раза.
— Да вы, батенька, утонете в этом одеянии, — послышался голос сверху.
— Т-с-с-с! — предостерегающе поднял указательный палец щупленький человечек и, кивнув головой на мирно похрапывающего на нижней полке дородного мужчину, хихикнул:
— Это все — и бритвенный прибор, и одеяние — не мое, а его, Мирона Семеныча. Он у нас, словно дитя малое. Сам о себе никогда не побеспокоится. Мы — с курорта, из Пятигорска. Мирону Семеновичу прописали горы. Каждый день десять километров пешего хождения по крутым склонам. Ему худеть надо. Мне бы, конечно, на кумыс, жирку нагнать — видите, комплекция какая! Но Клеопатра Львовва категорически заявила. что доверяет своего супруга, нашего директора, только Федору Ивановичу Угодникову, то бишь, мне — и никому иному. Вот мы с ним и лечились.
В этот момент Миров Семенович четно и явственно произнес сквозь дрему:
— К черту! К дьяволу! Таких работников в шею гнать надо!
— Это не про меня! — заулыбался Угодников. — Миров Семенович имеет в виду снабженца нашего — Непоспешилова. Вы понимаете, без ножа он нас режет. Из-за него мы в Москве даже в главк зайти не осмелились. Уже давно обещали мы Элле Николаевне — секретарше начальника главка — меховое манто последней моды раздобыть, а он, Непоспешилов. не мычит в не телятся. А попробуйте не потрафьте Элле Николаевне! Быть беде!
— А вы, дозвольте полюбопытствовать, кем при директоре состоите? - с усмешкой спросил Ивав Дементьевич.
На этот вопрос ответил сам Миров Семенович, освободившийся, наконец, от объятий Морфея.
— Угодников — мой начплан. Золотая голова! Когда еще вверенное мне предприятие отрапортовало о выполнения годовой программы! На декаду раньше соседей — фабрики «Техноткань». У них, видите ли, душа нараспашку. Все карты перед главком раскроют, все резервы покажут. А мой Угодников — человек осторожный, предусмотрительный. Знает, что сказать, о чем промолчать, когда слезу насчет трудностей пустить.
— Так, так,—молвил «верхний» пассажир. — выходит, без треволнений живете, без хлопот. Догадываюсь, с кем иною дело. Тов. Передоверев? Директор фабрики «Валпром».
— Вот именно! — самодовольно пробасил Мирон Семенович.
— Да! Да! Это сам товарищ Передоверев собственной персоной, — тенорком пропел Угодников.
— Ну что ж, будем знакомы! Новый начальник вашего главка — Коноплев.
— Начальник? Новый?!—озадаченно прошептал Угодников. — А где же Сидор Матвеевич?
— Нет его больше. Снят за провал работы. Тут и вы свою лепту внесли. Да, кстати, о манто. Можете не беспокоиться. На месте Эллы Николаевны другой секретарь сидит.
В дверь купе постучали. Вошел молодой человек с университетским значком на груди.
— А вот и новый директор фабрики «Валпром», ваш преемник,—обратился начальник главка к Передовереву—2 января приступайте к сдаче дел...
— А планировщика этого как? Неужто оставите, — не утерпел Иван Дементьевич. — Да у нас в колхозе за такие дела в три метлы погнали бы... Э-эх. подстать Примазукину моему! Не люди, а пережитки!
...Утро, день, вечер... Поезд точно по расписанию подходит к последней остановке. На подножке вагона высокая, подтянутая фигура проводника Валея Гареевича Гатауллина. Он пристально всматривается в толпу встречающих. Состав еще продолжает двигаться вдоль перрона, в уже на первую ступеньку вскакивает шустрая девушка — почтальон.
— Вам телеграмма. Срочная!
Валей Гареевич обескуражен. Что случилось? Ведь все должны быть здесь, в городе. Он пробегает глазами телеграфный бланк — и широкая улыбка озаряет его лицо.
«Прости. Задержался. Сдаем скважину сверх плана. Это мой новогодний подарок тебе. Родине. Ибрагим».
А все остальные — в сборе. Вот Махмуд. Он обнимает Валея Гареевича и говорит: «Я теперь кандидат наук, отец» и слышит в ответ: «Хороший, очень хороший подарок!». А Фазиль спешит порадовать отца тем, что его внучек Абдрахман принес табель с одними пятерками.
К вагону протискивается громоздкая женщина в мутоновом манто и с огненно рыжим котом на руках, закутанным в шаль. Это.— Клеопатра Львовна. Мимо нее проносится Угодников. Она кричит ему вслед:
— Федор Иваныч! Федор Иваныч, а где Мироша?
Угодников досадливо отмахивается и мчится дальше. Но вот и сам Мирон Семенович, сопровождаемый носильщиком, сгибающимся под тяжестью чемодана.
— Мироша! — восклицает Клеопатра Львовна, — что ты медлишь. У вас сегодня елка, гости.
Передоверев стеклянным взглядом смотрит на жену и огвенно рыжего кота и мрачно говорит:
— Никакой елки! Никаких гостей!... Сегодня никого не приниваю...
Рядом с Иваном Дементьевичем Жуковым, взяв его под руку, идет начальник главка т. Коноплев. Он уговаривает старого опытника ехать с ним в клуб фабрики «Техноткань». «Там сегодня новогодний вечер. Будем вручать переходящее Красное знамя. А вас текстильщики ведь знают, за вашей работой следят ».
А с другой стороны—Валей Гареевич Гатауллин и его домочадцы: «Нет, — говорят они хором, — давайте уж к нам, дорогой, на семейный праздник».
Но только вышли на привокзальную площадь—подкатывает новенькая «Победа». Открывается дверца — и колхозный шофер Михаил, сделав широкий жест, торжественно произносит:
—Милости просим. Иван Дементьевич. Ваша. Персональная. От министерства.
Вот и довелось старому колхознику встретить Новый год у себя дома, в Отрадном. Он был доставлен туда ровно без пяти двенадцать. И первый праздничный тост поднял именно он, Иван Дементьевич — тост за Родину, за Сталина, за настоящих советских людей, за новые радости в Новой году.
Р. ЛЕВИН.
М. ОЗЕРОВ.