В свое время писатель Помяловский дал непревзойденные рассказы о школах мракобесия — о духовкой бурсе. Рассказал правду о бессмысленном режиме и бурсацких нравах.
Методика — бессмысленная зубрежка «отсюда—досюда» с фотографической точностью текста. Педагогика — розги, подзатыльники, карцер. Вот существо школы, поставлявшей обществу мошенников, бродяг, воров, попов в церковников.
Тенями канули в прошлое в бурсе и последовавшие за ней школы более «гуманного» толка, линейкой, «углом», щипками и «без обедами», воспитывавшие детей в постоянном страхе перед учителем, в верноподданичестве и в христианском смиреномудрии...
Новое время — новые песни...
Но песни о новых делах. Песни о новых людях, а молодых побегах грядущего. О новой советской трудовой школе.
Октябрьская революция, отдав рабочим заводы, крестьянам — землю, отдала детям школу. Вырвала ее из цепких, душащих лап зубрежки и "физического воздействия"...
Школа стала средством воспитания нового культурного человека — советского гражданина.
Советская трудовая школа № 14 им. Радищева. Девятилетка.
Наружность бывает обманчива. По внешнему виду, по обложке нельзя судить о содержании книги. Но как не подумать о той громадной переделке, которой подверглась школа за годы революции, при виде мелочей хотя бы внешнего порядка.
На площадке лестницы, у входа в классные коридоры — доска об’явлений. На ней многое и о многом: о заседании исполкома школы (исполкома!), о занятиях радиокружка, о кружке «семья и школа», о текущей политике и т. д. Тут же стенная газета. Не пасквиль и шарж времен гимназии на нелюбимого учителя — «эфиопа», тайком приколотый к кафедре, а стенная газета, освещающая хорошие и плохие стороны школьной жизни, ведущая определенную, организующую и воспитательную работу.
Чувствуется что школа дышит не только математикой, литературой, обществоведением и друг. дисциплинами, — школа живет и общественной работой, вопросами самоуправления, перевыборами горсовета и антирелигиозной пропагандой.
В 9 часов утра — первый звонок. По классам, кабинетам, в зал физкультуры, в мастерские, шумливой хохочущей толпой рассасываются 700 слишком учеников. И, вдруг, шум смолкает. Наступили учебные будни.
Внизу столярная мастерская. Уверенно швыркает рубанок в руках малыша. Вьется, курчавится березовая стружка и выходят из мастерской столы, скамейки, вешалки, табуреты.
В мастерской лепки стены увешаны работами учеников. Художественные, со вкусом выполненные причудливые орнаменты, барельефы из производственной жизни, учебные пособия к анатомии и физиологии. Все это сделано руками учеников.
И в объявлении в стенгазете, в шумливом перезвоне перемены, в березовом завитке стружки видно лицо новой школы. Оно видно в протоколах ученического самоуправления и собраний коллектива, где коротенькие постановления о самодисциплине, об организации досуга, о кружке безбожника, о помощи академически отстающим...
Новая школа — это явь!
Но нас интересуют недостатки.
Советская школа еще слишком молода, чтобы стопроцентно влиять и воспитывать. Еше сильны в школе влияния старого, семейной домостроевщины и индивидуализма, которые подобны старым доскам в новой стройке, темнеют серыми пятнами.
Старое по соседству с новым. Соседство это скандальное и отнюдь мирного характера не носит.
Не так давно в радищевской школе имел место факт далеко не случайного происхождения.
В школу была прислана учительница русского языка — гр-нка Пшеничникова. Но кому-то из местного начальства она не понравилась:
— Пшеничниковой — не место в нашей школе. У нас есть свои, проверенные люди, которые более подойдут к нашей школе...
Чья то воля организовала из родителей «ударную группу», которой было дано задание найти, ну, наконец, придумать доводы за снятие Пшеничниковой. И доводы начинают фабриковаться. Родители настраивают детей против учительницы и в классах еще до появления Пшеничниковой в школе вообще ползут слухи и разговорчики:
— Никудышную учительницу нам дали. Ничего она не знает... Под бойкот ее.
Такую обстановку встречает учительница при начале своей деятельности. И, естественно, возникают эксцессы. А на всех уроках русского языка просиживают по несколько "родительниц", олицетворяя контроль.
Они многозначительно перемигиваются и улыбаются:
— Вот видите, нет педагогического подхода. Нервирует учеников...
И поднимается шумиха, возбуждаются вопросы и вопросики. По домам собирают подписи за снятие учительницы...
Дело сорвалось. Учительница работает в школе и поныне. Она оказалась на своем месте.
Но важно не это.
В угоду чьим то личным интересам и оголтелому крику нескольких «родительниц» были принесены в жертву интересы советской школы, интересы учебы и, что особенно важно, интересы спайки между педагогом и учениками.
О спайке между учениками и преподавателями в школе вообще не приходится говорить. Здесь это необязательно.
Если мы говорим, что школа должна влиять на полупролетарские и непролетарские слои, и одним из условий этого влияния должен быть соответствующий подбор педагогов, "умеющих подойти", то вот этого условия в радищевской школе нет. В школе много учителей, принесших методы и влиянию от старых времен. И на этой почве возникают недоразумения. Не так давно между одной из групп и преподавателем физики произошло неприятное об’яснение по поводу любимчиков. Ученики указывали на то, что «физик» дает различные оценки работам, несмотря на одни и те же достоинства и ошибки; что он руководствуется в этом отношении личными симпатиями к ученикам.
В группах есть Лялечки и Сонечки, которых преподавательницы целуют в щечку н «товарищи такие-то», с которыми обращение выражается, примерно, а такой форме:
— Вот вы, товарищ,—пионер, а урок у вас не того... Галстух носите!
Или:
— Длинный, а предмет не усвоил. Нехорошо...
И главное не в словах, а в интонации.
В школе всего 4 комсомольца. Они сгруппировали вокруг себя сочувствующих ребят, но трудна и неблагодарна работа в среде учеников, которые в подавляющем большинстве своей дети служащих, кустарей и тех, кто в Налоговом Управлении НКФ именуются держателями патентов от 1 до 6 разряда. Трудна эта работа.
И влияние школы на семью, передача через учеников в семью элементов нового быта, приобщение к советскому строительству подменяется обратным действием. Семья под знаменем мещанствующего индивидуализма, небрежного отношения к коллективу, религиозных предрассудков прет в школу.
В школе процветают игры индивидуального характера («бродячие соседи» и проч.), летучая почта с предложением сердца "предмету своего внимания".
Замечаются скрытые формы антисемитизма, есть «верующие», которые, как это ни странно, имеют единомышленников и среди преподавателей.
Некоторые ученики приносят в стены школы семейные настроения. Так, дети служащих, недовольных коренизацией на службе, отражают это и в школе. Правда, это противодействие татарскому языку выражено в своеобразной форме, в малоуспешности по этому предмету.
Приносят я «бюрократизм». Может быть, это влияние среды или наследственное, но дело не в предпосылках, а в существе фактов. Например, председатель культкомиссии самоуправления на предложение пионерского форпоста приступить к организации досуга, ответил классически:
— Подайте заявление, а там разберем...
Кстати о самоуправлении. Небрежное отношение к самоуправлению коллектива дошло до того, что на последних выборах исполкома были выдвинуты и протащены заведомо непригодные кандидатуры («так, шутки ради»), несмотря на убедительные отводы.
И исполком работает "так, шутки ради"...
Так в новые меха попало старое вино.
Но на это вино теперь потребителя нет. Оно уже негодно и его нужно вылить вон. Юниус.