И. БОЙЦОВ
Классовая правда неумолимо прокладывает себе путь. Она стирает своим дыханием демократическую позолоту, украшающую фронтоны биржи, парламента и банкирских домов. Она срывает покров благообразного лицемерия, обнажая звериный лик буржуазной цивилизации.
Враг содрогается. Он окружает себя колючей проволокой, сооружаемой лучшими специалистами церкви, II интернационала и проституированной журналистики. Но, тщетно! Облеченные в плоть и кровь на огромной части земли, идеи социализма неотвратимы. Они проникают в пролетарские кварталы, в унылые деревенские лачуги и... даже в тихие рабочие комнаты ученых отшельников.
Люди, продающие капиталистам оптом и в розницу свой научный багаж, открыто выполняют социальный заказ финансовых магнатов, обезопасив себя от атак совести иммунитетом чековой книжки. Некоторые мыслители почестнее и потрусливее, уподобляясь страусу, прячут голову в песок. Но есть в среде так называемой «интеллигенции духа» чуткие, мужественные «борцы за правду». Плененные идеалистическим миросозерцанием, они пытались обрести покой в стороне от большой дороги политических столкновений, чтобы, встав над классами, взывать к общечеловеческой гуманности. На этом пути их ждали жестокие разочарования. Мировая война с ее циничным эпилогом, сочиненным в Версале, переполнила чашу. Балка- низированная Европа с ее Лигой наций — этим женевским отделением англо-французского финансового капитала, — скованной в цепи плана Юнга Германией, созданной на развалинах Австро-Венгрии пол. дюжиной лоскутных государств, свирепым экономическим кризисом, торжествующей жандармерией и переполненными тюрьмами, — Европа, изуродованная империалистами-победителями, не вносила светлых пятен в черный фон. И лишь Октябрь дал новые перспективы, намечая выход из тупика, в котором метались эти мечтатели, люди передовой мысли и полуатрофированной воли.
Было время, когда «ленинский эксперимент» казался «благородным рыцарем» идеализма чудовищным, суровым и слишком прямолинейным. Было время, когда твердая рука пролетарской диктатуры рисовалась независимым, но политически инертным умам разрушающей, а не созидающей силой. Но, шли годы. СССР креп и рос. Воздвигались гиганты. По-новому перепахивалась деревенская целина. Наука, техника, искусство, став на службу социализму, достигли небывалого расцвета. И, если не все еще «приемлют» в советской стране передовые мыслители Запада, не порвавшие с цепкими идеалистическими традициями, то одно стало ясно для всех, кто не вступает в сделки с совестью и сохраняет смелость и подлинную независимость суждений: СССР — фактор, ведущий, а не тормозящий, СССР — прообраз будущего, преображенного мира.
Лучше всех эту истину, все решительнее проникающую через барьеры клеветы, воздвигаемые капиталом, ярче всех этот новый символ веры изобразил в своей прекрасной статье один из талантливейших и честнейших людей Запада, Ромен Роллан.
Судьба этого великого пленника идеалистической мысли поистине трагична. Всю свою жизнь он ненавидел жгучей «ненавистью буржуазный строй, этот «вопиющий контраст, который наблюдается между бесстыдным цинизмом финансовых сил, фактически управляющих государствами, и фиктивной демократией с ее величественными призраками — право, юстиция, свобода, — которыми пользуются эти финансовые силы, как знаменем и прикрытием». Он не создавал себе иллюзий насчет идеологических надстроек, возвышающихся над частной собственностью. Он был человеком, «не имеющим господа», и никогда «не отдавал заботы о своем доме» лукавым наместникам бога на земле. Он испил до дна чашу крови в годы мирового побоищу, организованного «капитанами от грабежа». Но, познав горечь отрицания, творец Жака Кристофа не вкусил от плода Циммервальда.
Когда грянула война, Роллан искал тихого убежища вдали от полей мертвецов. Это не было ни актом трусости, ни попыткой обрести личный покой. О, нет! Великий француз не был ни трусом, ни мещанином. Но ему была отвратительна свистопляска, поднявшаяся по мановению руки финансовых королей на страницах печати, в патриотических книжках, с церковного амвона, с публичной трибуны. Он с болью переживал крушение идеалов, переплавленных в свинец. И Роллан бежал в нейтральную Швейцарию, в эту блаженную «Аркадию», прославленную сонмом доверчивых лириков, чтобы оттуда апеллировать к миру, затронув человеческие струны в очерствевших сердцах.
Но в Швейцарии, кроме Циммервальда и Кинталя, есть и Женева, и Цюрих, и Берн. В стране сытых рантье, часовых мастеров, провинциальных политиков, рафинированного классового режима и тупой, захолустной буржуазной мысли— тесно и неуютно метущемуся Духу.
У Ромена Роллана был запасный выход, который вел к Лешину, к большевикам, в лагерь, где разоблачали виновников войны и намечали путь классовой расправы с капиталом. Но, чуждый марксизму, политический вегетарианец, Роллан не стал на этот путь. И лишь сейчас, на склоне лет своих, благородный отшельник критическим вводом окинул прошлое, и у него хватило мужества сказать самому себе горькую правду и бросить ее в лицо подлому буржуазному миру. Вот слова, написанные кровью сердца:
«Во времена, когда я сам медленно, с трудом и через боль освобождался от иллюзий, сковавщих мою молодость (ложь официальной истории, ложь национальных и социальных условностей ,ложь традиций и государства) и едва-едва начинал с трепетом вникать в раскрепощающий человечество ответ, который должны были дать своим правительствам народы, я не ос- мелился тогда высказаться. Я это делаю сейчас. Это ответ Ленина в 1917 году: восстание европейских армий против руководителей войны и братание их на поле битвы».
Но Роллан взял в свои руки перо не только для того, чтобы принести всенародное покаяние. Осознав, что его пылкие протесты против войны были жалкими паллиативами, отдав себе полный отчет в том, что раскрепощающий человечество ответ был дан только Лениным, великий французский писатель и борец не мог избрать для себя сейчас многократно опошленную роль кающегося интеллигента. Роковая ошибка требует исправления. И Ромен Роллан стал на этот путь.
Мировая война закончилась Версалем. Версаль рождает новые кровопускания. По Европе прокатилась полоса «малых войн». Воздушные истребители «умиротворяют» клокочущие колонии империализма, насаждая цивилизацию бронированного кулака. Жесточайший экономический кризис потрясает организм капиталистического мира. Обостряются непреодолимые противоречия между капиталом и трудом, метрополиями и колониями, империализмом и Советским союзом, странами победительницами и странами побежденными, государствами, отхватившими лучшие куски военной добычи и обойденными при дележе. Этого антагонизма не разрешить на политических банкетах у Женевского озера. Грядет новая война. Неизбежно вооруженное столкновение империалистических группировок за передел поделенного. А над всем этим высится, принимая все более рельефные очертания, опасность военного нападения на СССР, страну мощно развивающегося социализма, отечество всех жертв капитала, организующий центр мировой революции.
Ромеи Роллан слишком много пережил, слишком тяжкими были его разочарования, чтобы он мог вновь довериться продажным и вольно-определяющимся сладкопевцам.
«Я сплю только одним глазом и в течение ряда лет наблюдаю уловки... добивающихся окружения СССР, их подозрительную близость с белоэмигрантами и реакционными партиями — наши военные миссии, которым поручено организовать наемные армии Польши и Бажанских стран. Недавний процесс в Москве не открыл мне ничего такого, чтобы я сам не подозревал. Намеченная добыча — СССР. Если до сих пор все планы, создаваемые против него, не имели успеха, это о6’ясняется тем, что к счастью для Союза крупные интернациональные воры — англо-германо-французские капитаны от грабежа до сих пор не могут договориться о дележе шкуры медведя. Но, когда будет достигнуто согласие и будет реализован европейский блок — военный и деловой — можно ли думать, что этот блок останется бездеятельным перед лицом советского мира, являющегося его отрицанием в области социальной и своими успехами угрожающего его существованию ».
А Лига наций ? А пан-Европа Аристида Бриана, этого ловчайшего политического эквилибриста, этого бессменного главноуговаривающего милитаристических армий? О, Роллан не заблуждается на этот счет. Талантливый писатель находит достаточно суровые слова, начиненные ядовитым сарказмом, чтобы развенчать «прекрасную Францию», Шнейдера и Пуанкаре. Каков тайный стержень Пан-Европы, изобретенной во французском министерстве иностранных дел? Гуманные побуждения? Вздор! «Реальная политика»— вот что определяет «пацифистскую деятельность проповедников пан- европейского объединения. Чего хочет Франция? Сохранить за собой все выгоды Версаля, оставить в неприкосновенности польский коридор, вклинившийся в тело Германии, предотвратить притязания Италии на Адриатику, найти общий язык с Англией о сферах влияния и, привязав побежденные страны к колеснице завоевателей, двинуть, под завывание выпущенных на волю духов войны, покойные армии против страны Советов.
И Ромен Роллан дает суровую отповедь будущим глашатаям и певцам этого крестового похода: «благородные интеллигенты нынешней Франции затянули новый мотив: «Европа— мое отечество». Они и не замечают, что служат новым интересам коварных правителей сегодняшнего дня».
Роллан требует от «рыцарей духа» прямого и ясного ответа, с кем они. По какую сторону баррикад они станут в тот день, когда прозвучат раскаты новой войны? «Будут-ли они продолжать идеологическое обслуживание господина Масел и Нефти и аферистов Запада?» Карты на стол!
А он сам? Что будет делать в этот грозный день соотечественник Пуанкаре-Войны и его непримиримый антипод? Будет ли он вновь искать спасения от злых духов войны в тихом уголке? Нет, на земле не осталось таких уголков.
Да и сам Роллан слишком мудр и стар, чтобы хранить опавшие листья идеологических мечтаний. Подлинный представитель лучшей части интеллигенции крепко помнит ленинский ответ. Ромен Роллан резок и прям.
«Европа, если ты откроешь чудовищную битву, я пойду против тебя, против твоего деспотизма и хищности, за моих братьев из Индии, Китая, Индо-Китая и всех эксплуатируемых и угнетенных наций».
И через голову своей отечественной буржуазии великий француз бросает трудящимся СССР зажигающее слово:
«Братья, рассчитывайте на меня».
***
Политическое «кредо» Ромена Роллана — не только знаменательно, как заключительный и ободряющий акт личной драмы гениального мыслителя. Это — обвинительный приговор всей буржуазной цивилизации, всему капиталистическому строю. И если старый Роллан еще не полностью освободился от некоторых иллюзий, если он еще не разочаровался в Ганди, сделавшем политическое юродство средством услужения империализму, если он еще надеется на созыв «всеевропейской палаты», где представители народов добросовестно, совместно пересмотрят возможные условия совместной жизни, — то другой величайший современный писатель, наш соратник и друг, Максим Горький поставит точки над «I».
«Что можно сделать для избежания войны?»— осведомился у Горького французский журнал.
Ответ был короток:
«То же самое, что сделано в Союзе Советов».