ЗАКОН

Наши читатели хорошо знают Джона Рида, как автора книги „10 дней, которые потрясли весь мир”. В этой книге Джон Рид дал изумительное описание первых дней Октябрьской революции. Недаром эту книгу так горячо рекомендовал Владимир Ильич.

Джон Рид был не только блестящим публицистом-фельетонистом—он таил в себе недюжинные дарования писателя-беллетриста. Ранняя смерть, которая настигла Джона Рида в период расцвета его творчества, помешала развернуть ему свои дарования. Но оставленные им произведения показывают, что если бы тиф не сломил этого даровитого журналиста, наша мировая революционная лите­ратура имела бы в своих рядах крупного писателя, обладающего острым пером, большим кругозором и имеющего на своей палитре достаточное количество кра­сок, чтобы дать нам ряд больших литературных полотен.

Как только сумерки окутывают город, масса молодых женщин появляет­ся на улицах, и все они проходят ми­мо этого угла- низкорослые, с жест­кими лицами, „дешевые^” женщины, — они кажутся какими-то серыми птицами, которые плотно облегают их перья Они идут с Четырнадцатой улицы к площади Ирвинга, поворачивают об­ратно к Юнион-Скверу на Шестнадца­той улице идут по Пятнадцатой улице - опять проходя мимо этого угла—до Третьей Авеню и таким образом со­вершают круг, всегда возвращаясь к этому углу. Этот угол Пятнадцатой улицы и площади Ирвинга притягивает их к себе, как магнит. Быть может, на этом особенном углу их ждет приключение, счастье или даже любовь. По­чему он получил такое значение?

Мужчины хорошо знают это: вечером в каждом темном углу здесь торчит котелок; некоторые из них настолько смелы, что стоят даже на виду, при полном свете фонаря. Задевая их локтями, маня покачивающимися бедрами, нашептывая неподвижными губами интимные слова, заимствованные коммерцией у любви, мимо них проходят женщины.

В этом квартале есть свой неизбеж­ный „крючок". Он следует по тому же пути, по какому проходят женщины, но идет он медленной, величественной походкой. Этим он побуждает женщин к вечному движению, не позволяя им ни на минуту остановиться, - создается впечатление, что они куда-то идут Общество не дает потоку отдохнуть.

Когда полисмен показывается на углу, женщины, задержавшиеся здесь, мечутся в разные стороны, как стая рыб, и, пока он не отойдет далеко, прячутся в темных переулках. Что ждет ту, которую он задержит? Остров! Это место, где пойманным на улице жен­щинам отрезают волосы.

Но полисмен не прибегает ни к ка­ким хитростям, он просто на минуту останавливается, гордо помахивая сво­ей дубинкой, и затем проходит дальше, по направлению к Четырнадцатой улице. Ему доставляет огромное удо­вольствие наблюдать, как женщины при его появлении разбегаются.

Его широкая спина скрывается во мраке; женщины тотчас же возвра­щаются, переходят с места на место, шагая взад и вперед своими незнаю­щими усталости ногами

Я стоял на углу, наблюдая за этой комедией, и до моих ушей доносило заглушенный шепот женщин и тихое шарканье их ног. Одна забывала меня, другая бранила—смотря потому, какая из них обедала сегодня, какая нет. В это время показался полисмен.

Его огромные плечи вынырнули из мрака Четырнадцатой улицы. Он при­ближался к нам с видом абсолютного монарха. Женщины бесшумно разбе­жались, и на углу остались лишь три живых существа: шипящий фонарь, полисмен и я.

Минуту он стоял на месте, жонглируя своим жезлом и мрачно поглядывая по сторонам. Казалось, он чем-то был недоволен; быть может, его мучи­ла совесть. Затем его взгляд упал на меня, и он строго нахмурил брови.

- Проходите! - крикнул он, величе­ственно кивнув головой.

- Почему?—спросил я.

- Не важно—почему! Потому что я приказываю. Уходите отсюда немед­ленно.

Он сделал шаг по направлению ко мне.

- Я -ничего не делаю,—сказал я. Я не знаю таких законов, чтобы гражда­нину запрещалось стоять на углу, если он не мешает движению.

- Довольно, - загремел на меня по­лисмен, внушительно помахивая ду­бинкой перед моим носом. — Прохо­дите, а не то угощу, как следует...

В это время мой взгляд упал на ка­кого-то пожилого мужчину, проходив­шего мимо со свертком подмышкой.

- Извините, обратился я к нему, — я хочу просить вас быть свидетелем в моем деле.

- С удовольствием,-любезно сказал он,—а в чем дело?

- Я спокойно стоял на этом углу, как вдруг ко мне подошел полисмен и приказал убираться отсюда. Я не вижу причины, почему я должен это сде­лать. Он угрожает избить меня, если я не уйду. Я прошу вас засвидетель­ствовать, что я не оказываю никакого сопротивления. Если я совершил пре­ступление, пусть меня арестуют и пре­проводят в Ночной суд.

Полисмен снял свою каску и задум­чиво почесал голову.

- Это вполне резонно,—сказал не­знакомец.—Хотите записать мое имя?

„Крючок^” сразу принял это к све­дению.

- В таком случае, идемте, - заорал он, грубо беря меня за руку. Незнакомец пожелал нам спокойной ночи и побежал дальше, а мы пошли по нап­равлению к Пятнадцатой улице. По дороге мы не сказали ни слова друг другу. Я видел по нем, что он как будто обеспокоен и не прочь бы от­пустить меня. Но, стиснувши зубы, он упорно продолжал вести меня.

Мы вступили в грязное помещение Ночного суда, прошли боковой кори­дор и подошли к двери, которая вела в комнату для арестованных, отделен­ную решеткой от общего зала. В от­крытую дверь мне было видно, по ту сторону решетки, несколько человек сидевших на скамейках,—обыкновен­ные зрители, болезненно любопытные, и старая еврейка в рыжем парике, си­девшая в ожидании кого-то, пристально устремив взгляд на дверь, через кото­рую вводят арестованных. На высоком потолке горело несколько лампочек, темная, безобразная стенная обшивка, сделанная под красное дерево, только увеличивала мрак. Казалось, что спра­ведливость боится света.

Впереди меня был другой „преступник“—маленькая, худенькая девушка, которую держал за руку здоровенный полисмен. Ее юбка какого-то неопределенного цвета, была страшно по­мята и плотно охватывала бедра; ее ботинки были больше надлежащего размера и порваны в нескольких ме­стах; выцветшую шляпу украшало ог­ромное кричащее перо.

Судья, одетый в черную судейскую мантию, поднял вверх руку. Я не расслышал, что он сказал.

- Приставала к прохожим,—послышался хриплый голос полисмена, - на Шестой Авеню, около Двадцать третьей улицы...

- На десять дней на остров,..—Следующий!

Девушка забросила голову назад и нагло расхохоталась.

- Вы!. .—резко выкрикнула она и опять захохотала. Но полисмен грубо толкнул ее, и они скрылись за дверью...

Я сделал шаг вперед. Смех девушки еще звучал у меня в ушах.

Судья усердно писал что-то на клочке бумаги. Не глядя вверх, он бросил:

- В чем вы обвиняете арестован­ного?

- В оказании сопротивления, — мрачно буркнул полисмен.

- Я сказал ему проходить, а он заявил, что не желает...

- Гм!—рассеяно пробормотал судья, все еще продолжая писать.—Не же­лает, а? Ну-с, что вы скажете в свое оправдание?

Я молчал.

- Не желаете отвечать, а? В таком случае, я вас пошлю...

Он вдруг поднял глаза, увидел меня и лицо его расплылось в улыбку.

- Здорово, Рид!—воскликнул он. Затем, смерив полисмена злобным взглядом, он сказал внушительно:

- Если вы еще когда-нибудь приведете сюда моего приятеля!..

Он не окончил фразы. Затем, обра­тившись ко мне, спросил:

- Хочешь посидеть немного рядом со мной?