Профессор Осадчий, Петр Семенович, свидетель по делу промышленной партии, окончил свои показания. Поправляет очки — они так по-профессорски сползли на кончик носа во время объяснений Петра Семенович.
Все смотрят на Петра Семеновича, на профессора Осадчего, и не знают, что ответить своим мыслям. Осадчий тоже смотрит, на себя и кругом себя. Петру Семеновичу хорошо известен помост Верховного суда в Колонном зале Дома союзов. В свое время он провел уже здесь много дней.
Только не с правой, а с левой стороны помоста, если глядеть в зал.
Профессор Осадчий сидел тогда за столом прокуратуры.
Он был общественным обвинителем по делу шахтинских вредителей. Если вы не выбрасываете позапрошлогодних журналов, вы легко разыщете снимок. Стол. За столом — Николай Васильевич Крыленко, позади него — Петр Семенович и Сергей Дмитриевич Шейн...
Осадчий произнес тогда обвинительную речь. Большую речь.
Много говорил Осадчий в своей речи:
— Зарубежные Дворжанчики, Соколовы и К-о, с их купленными прислужниками в Союзе ССР из, бывших служащих на рудниках, представляют собой отмирающих пигмеев, копошащихся у подножья великана, не заметивших, как он вырос, как возникла новая политическая и экономическая сила — советская власть и советское народное хозяйство, которую им не только не побороть, но и не понять, пока идеи этой силы не овладеют всем миром. С тем большим, однако, основанием следует покончить
требует все инженерство! Это должно быть сделано!
И еще говорил Осадчий:
Уже теперь видно, что дело шахтинцев — это агония остатков интеллигенции со старой идеологией. В ближайшее время еще возможно появление таких гнойников на растущем коллективе советского государства. Но они уже не опасны, эти остатки. С ними легко справится здоровый организм!
Председатель суда делает знак охране увести свидетеля Осадчего из зала суда. Ведь профессор Петр Семенович Осадчий — он не только свидетель. Вчерашний обвинитель, сегодняшний свидетель, он завтрашний подсудимый.
Он — содержащееся под стражей лицо. Обвиняемое в тех же преступлениях, что и Рамзин, Федотов, Ларичев. Он подлежит лишению неприкосновенности члена ЦИК, для него надо приготовить место вот тут, справа.
Осадчий отстраняет караульных. Он хочет еще что то сказать.
- Разрешите мне, уходя из суда, пользуясь присутствием на суде и вообще в зале множества публики всенародно принести искреннее раскаяние в том великом преступлении, по которому я являюсь обвиняемым.
Профессор плачет. Он всхлипывает.
- Позвольте мне всенародно заявить, обещать, что остаток моей жизни, если она будет сохранена, и мне будет дана возможность работать, будет употреблен на то, чтобы верной, честной службой пролетариату и советской власти загладить хотя бы долю той тяжкой вины, которая лежит на мне.
Профессор Осадчий всенародно кается. Он всенародно плачет. Его уводят из зала. Жалкие слезы. Страшное покаяние.
Народ, к которому обращается Осадчий, уже видывал нечто подобное. И не раз.
Семьдесят лет каются интеллигентные, начитанные, европейски образованные люди, каются в слезах и всенародно. Гадят и каются. Подличают и каются. Угнетают, эксплуатируют, обкрадывают, убивают, насилуют женщин и каются. И ведь всегда всенародно. Весь народ должен прочувствованно и почтительно слушать покаяния своих высокоблагородных, тонких, умных, грешников.
Десятилетиями опускалась, блекла, грязнела пятнами российская интеллигенция, пошедшая «на службу к классу — эксплуататору». Сначала потихоньку, постепенно, а потом все быстрее и стремительнее росли ее преступления в отношении народа. Преступления и покаяния.
Сначала покаяния шли вровень с преступлениями. Потом отстали.
Последняя смена буржуазной интеллигенции, застигнутая революцией в расцвете сил — это была поистине последняя смена. Федотовы, Куприяновы, Калинниковы — какие это интеллигенты? Коноваловские приказчики и управители, седые купеческие «малые» с робкими нашивками профессоров и либералов. Интеллигенты «соль земли», с валютой на текущем счету, с портретом Михайловского на стенке и с готовым раскаянием, припрятанным про запас в заштатных шкатулках души.
Раскольников у Достоевского убил старушку. Разбору его психологии и переживаний посвящен громадный роман гениального писателя. Князь Нехлюдов у Толстого соблазнил горничную — об этом написаны сотни глубоких страниц «Воскресения».
Но ведь это детские игрушки по сравнению с тем, в чем каялся живой, реальный профессор Петр Семенович Осадчий!
Там — одна старушка, одна горничная.
Здесь — холодное математически рассчитанное разрушение фабрик, заводов, железных дорог, громадного хозяйства величайшей в мире
Здесь — подготовка взрывов, тщательная, плановая! Через Госплан! — Организация катастроф, голода, холода, эпидемий, массовых бедствий среди многих миллионов людей.
Здесь — вперемежку со словами и статьями о служении социалистическому отечеству — ночная работа над шпионскими сводками для иностранного военного штаба.
Здесь — рядом с приветствием в честь Красной армии, одновременно с отчислением трех рулей для Осоавиахима — организация бензинных баз, бетонированных площадок на западной границе, для нужд нападающей польской и всякой иной авиации! Здесь — хладнокровные гидротехнические работы, осушка приграничных болот для более удобного вторжения в нашу страну неприятельских армий, высадки белогвардейских дессантов.
Здесь — профессор Осадчий, произнеся на суде древне-римскую обвинительную речь, требуя суровой казни для вредителей — вскоре сам отправляется на вредительское заседание, там принимает участие в планах измены и разрушения и, попав за границу, крадучись, как мелкий шпик, дает белогвардейцу- эмигранту отчет в полученных от него деньгах, устанавливает сроки нападения на страну, где он облечен товарищеским доверием, назначает время для войны, для гибели сотен тысяч, миллионов людей, не старушек только, а маленьких детей, виновных только в том, что живут в стране труда, в стране бе» эксплоататоров!
Пойманный, арестованный, пригвожденный — профессор Осадчий кается. Даже всхлипывает Осадчий.
«Нам, товарищи, гадко от этого шахтинского дела, но нам нисколько не страшно за успехи социалистического строительства».
Это позапрошлогодние заключительные слова обвинителя Осадчего. Мы их возобновляем. А сегодняшнюю заключительную слезу вредителя, шпиона, изменника — Осадчего — отвергаем. Не интересная слеза.
Михаил Кольцов.
Москва, 3 декабря. (По радио).