Наивность или политическое лицемерие? Три дня центральный комитет промышленной партии объяснял Верховному суду свои преступления. Три дня почтенные, седовласые профессора с академическим спокойствием излагали дьявольскую теорию многолетнего очковтирательства, методологию пускания пыли в глаза, науку концентрированного обмана трудящихся. Они рассказывали суду о встречах с торгпромом, называли денежные суммы, полученные из-за границы,сообщали суду имена руководителей французского генерального штаба, с которым совместно вырабатывали план вооруженной интервенции против трудящихся советской страны.
Однако, на протяжении всех трехдневных показаний тщательно обходился один вопрос: вопрос о белом терроре, как методе интервенции, средстве буржуазно-поме-щичьей диктатуры в случае падения советской власти. Ни один из подсудимых не сказал слова о подготовлявшемся белом терроре. Производились точные выкладки и расчеты о том .сколько страна теряла вследствие вредительства, промпартии металла, сколько было загубленно киловатт-часов электрической энергии, какие убытки рабочий класс нес от... от искусственного замедления темпов строительства, а затем чрезмерного раздувания строительства. Но ни разу, несмотря на все так называемое «чистосердечное раскаяние», ни Рамзин, ни Ларичев, ни Чарновский — никто из подсудимых не сказал, что они, вредители и интервенты, предполагали истреблять миллионы жизней трудящихся.Теперь «объяснения» окончились. Начался допрос подсудимых. И, естественно, этот вопрос не мог быть обойденным. Вопрос этот был поставлен подсудимым прямо, в упор.И что же? Как ответили на него подсудимые?О, тут академическое спокойствие сразу теряет подсудимый! Ведь речь идет уже не о черной металлургии и о свинце, а речь идет о потоках крови. Пуанкаре-Война обнажает здесь свои доподлинные кровожадные клыки. Двойной одновременный удар интервенционистских армий на Москву и Ленинград сразу превращается из абстрактной стратегической линии в кровавую дорогу массовых расстрелов трудящихся. Призрак массового истребления, призрак дикого, обезумевшего от крови рабочих и крестьян белого террора под. нимает и занимает свое место на скамье подсудимых — за плечами каждого из них. И подсудимые начинают самым подленьким образом влиять. Один за другим они пытаються отвести от себя этот призрак.Прожженные мошенники вдруг забывают о своем так называемом «полном и чистосердечном раскаянии», о котором каждый из них с пафосом заявлял при каждом удобном случае в своих показаниях на суде. Рамзин, Ларичев, а затем и Калинников начинают вдруг нести несуразный вздор о своей политической наивности. То они вопросом о белом терроре «не интересовались», то не задумывались над «им «от своей политической неопытности», то они, видите ли, «плохо» разбирались в тонкостях политических программ различных партий. Но вопрос о белом терроре стоит прямо, четко и ясно. От него уйти невозможно. И никакие ссылки не помогают уклониться агентам торг- прома и Пуанкаре от прямого недвусмысленного ответа, и подсудимые наконец, заговорили членов промышленной партии никаких неясностей. Промышленная партия не мыслила себе свержения советской власти без массового белого террора и сознательно шла на него. Подсудимый Калинников, осо- бенно упиравший на свое мнимое политическое невежество, прямо заявил: «Тут никакого сомнения н* могло быть: раз мы базировались на иностранной интервенции, при обеде иностранной буржуазии, иностранного империализма, конечно, прежде всего, постараются расправиться самым жесточайшим образом со всем, что породило и поддерживало развитие советского строя». А затем Калинников целиком подтвердил вывод тов. Крыленко о том, что на этот счет ни у кого из членов никаких .неясностей никогда не было.
Для чего понадобилось разыгрывать на суде всю эту комедию бесполезного виляния, безнадежного запирательства?
Чтобы все-таки... замести следы самого главного, основного: того, как подготовлялась петля миллионам рабочих и крестьян, чтобы хоть немного свалить с себя ответственность перед рабочим классом за самое главное преступление, за подготовку интервенции.
Матусевич.
Москва, 29 ноября. (По радио).